«Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лк. 10,18). В видении же Рерих с неба как молния ниспадает Христос…
Скажете, этот и иные символы рериховской речи надо воспринимать в другом, небиблейском контексте? Но обращается-то Рерих прежде всего к России, к христианам. И если действительно она заинтересована во взаимопонимании и мире между религиями, то ей вряд ли следовало бы употреблять такие символы, которые неизбежно покажутся христианам сатанинскими. А, значит, Рерихи взялись за дело, основами которого они не владели. Если человек не знает принципов диалога – лучше в диалог не вступать.
Но «диалог религий» – это для простодушных «непосвященных». Движения «Нового мира» прекрасно понимают, кого они приглашают на место Бога. И разве что из развлечения они слегка перелицовывают имя своего владыки – Sant, Nat, Sat Guru, Sanat.
Рериховцы могут сколь угодно «эзотерически» и «диалектически» толковать апологию Люцифера у Блаватской и иных оккультных мэтров. Но ведь трудно требовать от христиан, чтобы они пришли в восторг при виде книг, начиненных такими пассажами о сатане. Если же и это считается обязательным в свете курса на веротерпимость, то тогда уж лучше сразу назначить настоятелем Оптиной пустыни того сатаниста, что на Пасху 1993 года зарезал там трех монахов…
Идеи Махатм овладевают массами. Некогда Блаватская заявила, что «Люцифер есть Логос в своем высшем аспекте. Слово – перворожденный брат Сатаны… Сатана и Помазанник были отождествлены древней мыслью». Сегодня это звучит уже не в »Тайной Доктрине», а вполне открыто, по государственному телевидению. Современный лидер российских оккультистов Отари Кандауров заявил 10 апреля 1994 г. в телепередаче «Оазис»: «Христос – учитель человечества. Сатанаил – экзаменатор» , «Христос и Сатанаил связаны в одно целое. Христос – планетарный логос, в эзотерической символике Христос и Сатанаил изображаются как двуглавый змий». Было пояснено, что Сатанаил не мог отпасть от Бога, ибо отпасть от Абсолюта нельзя и некуда. «И потому Христос и Сатана – это братья и символизируют они два равных начала мироздания».
Те же мысли высказывал и Дмитрий Дибров в телебеседе с Григорием Померанцем (3.7.1994). Восторженно пересказывая уроки, преподанные ему тантристами, Дибров утверждал, что творить во имя Зла есть то же, что творить во имя Добра (причем ведущий при этом столь светился восторгом, что даже его собеседник, в тот вечер исповедовавший синтез дзен-буддизма с христианством, предостерег его от заигрываний со Злом)…
Все это Е. Рерих называет «Величественным пантеизмом, выше которого не может подняться человеческая мысль».
Елена Рерих не права. Философская мысль умеет подниматься выше имморалистического оккультного пантеизма. В русской философской традиции самая серьезная критика пантеизма была дана Л. М. Лопатиным. Он отмечает, что пантеизм может иметь две формы: «или мир провозгласить призраком и уничтожить его в Боге, или Бога заставить исчезнуть в мире до такой степени, чтобы от Него осталось только имя. В первом случае получается акосмизм , во втором атеизм ; но ни того, ни другого миросозерцания уже нельзя назвать пантеизмом. Акосмизм признает Бога, но совершенно отрицает мир; следовательно, в нем ничего не остается, что могло бы соответствовать слову пан – в термине пантеизм; его с гораздо большим правом можно назвать исключительным монотеизмом. Атеизм совсем отвергает Бога; стало быть, в нем вообще нет места никакому теизму. Итак, пантеизм в строгом и буквальном смысле переходит в свое отрицание».
Теософия время от времени становится то одним, то другим. Когда нужно напасть на христианское понимание Бога – теософия склоняется к материалистическому монизму. Если же нужно приучить человека к мысли о том, что оккультных феноменов бояться не надо, и что никаких злых духов нет и быть не может, но есть лишь одна и единая духовная энергия, теософия становится монизмом уже вполне акосмическим: есть только духовное Единое и ничего более. В истории философии пантеистический атеизм и пантеистический акосмизм существовали раздельно. Но поскольку теософия не имеет никакого философского вкуса и созидает свои построения по законам отнюдь не логики и не философии, а по принципам боевой рекламы – она спокойно сочетает в себе взаимоисключающие концепции. И это не признак терпимости или диалектичности. Это просто признак философского бескультурья. Философия не интересна для оккультистов. Им важно просто загипнотизировать побольше умов. Обрывки философских идей попадают в теософских книгах в совершенно нефилософскую среду и даже лишаются права на перекличку между собой, права на взаимное общение и коррекцию.
Я не знаю – был ли знаком Лопатин специально с текстами Блаватской. Отметив логическую противоречивость термина «пантеизм», Лопатин приступает к анализу исторических философских систем, в которых заметна склонность к пантеизму и показывает, что строгого пантеизма не проводится даже в них. Каприз логического абсурда не могла позволить себе более строгая и требовательная мысль древности и классики. «Без сомнения, – пишет Лопатин, – существуют системы, признающие бессознательный разум за основу мира и даже очень настаивающие на этом понятии. Но не менее достоверно и то, что разве десятая доля воззрений, именуемых пантеистическими, содержат такое учение. Его не знала древность; и в новое время оно стало развиваться в сравнительно позднюю эпоху. Идея бессознательной духовности есть всецело немецкое изобретение…». Но именно эта, новомодная идея Гартмана и была воспринята теософией. От неприятных логических последствий пантеистического монизма пытались уйти 9 из 10 пантеистически ориентированных философских систем, и только теософия со сладострастием Герострата возвестила самый шокирующий и самый бесплодный вариант пантеизма.
В религиозном мировоззрении есть такая особенность, что протология зависит от эсхатологии, возвещаемой данной доктриной. То, каким мыслится начало мироздания, зависит от того, каким данная религия желает видеть итог мирового процесса. Христианство ожидает, что мир в своем многообразии войдет в Бога, и Бог станет наполняющим все во всем; мир будет пропитан Вечностью – и все же не растворен в ней. Соответственно, христианская космогония говорит, что мир, которому предназначена Вечность Божией любви, и вошел в бытие по любящей воле Творца: «И увидел Бог, что это хорошо». Теософия же у истоков бытия помещает безлюбовный, бестворческий и безмыслящий холод. Нельзя ли из космогонии теософов заключить, что и конечный итог «мировой эволюции» им представляется таким же? Да, да, в теософских книгах много сказано о том, что их путь лежит к знанию и к свету, к любви и совершенствованию. И все же тень той безлюбовной тьмы, которую теософы поместили у истоков своей эволюции, лежит на всех их пострениях и их судьбах.
По наблюдению святых Отцов, когда человек вступает в общение с Князем тьмы, в его душу начинает постепенно проникать отчаяние. И вроде пробудившиеся в нем страсти должны толкать его к наслаждению жизнью, – но в иные минуты его новый «духовный покровитель» вдруг сбрасывает маску и дышит ему в лицо открытым холодом и жаждой уничтожения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244
Скажете, этот и иные символы рериховской речи надо воспринимать в другом, небиблейском контексте? Но обращается-то Рерих прежде всего к России, к христианам. И если действительно она заинтересована во взаимопонимании и мире между религиями, то ей вряд ли следовало бы употреблять такие символы, которые неизбежно покажутся христианам сатанинскими. А, значит, Рерихи взялись за дело, основами которого они не владели. Если человек не знает принципов диалога – лучше в диалог не вступать.
Но «диалог религий» – это для простодушных «непосвященных». Движения «Нового мира» прекрасно понимают, кого они приглашают на место Бога. И разве что из развлечения они слегка перелицовывают имя своего владыки – Sant, Nat, Sat Guru, Sanat.
Рериховцы могут сколь угодно «эзотерически» и «диалектически» толковать апологию Люцифера у Блаватской и иных оккультных мэтров. Но ведь трудно требовать от христиан, чтобы они пришли в восторг при виде книг, начиненных такими пассажами о сатане. Если же и это считается обязательным в свете курса на веротерпимость, то тогда уж лучше сразу назначить настоятелем Оптиной пустыни того сатаниста, что на Пасху 1993 года зарезал там трех монахов…
Идеи Махатм овладевают массами. Некогда Блаватская заявила, что «Люцифер есть Логос в своем высшем аспекте. Слово – перворожденный брат Сатаны… Сатана и Помазанник были отождествлены древней мыслью». Сегодня это звучит уже не в »Тайной Доктрине», а вполне открыто, по государственному телевидению. Современный лидер российских оккультистов Отари Кандауров заявил 10 апреля 1994 г. в телепередаче «Оазис»: «Христос – учитель человечества. Сатанаил – экзаменатор» , «Христос и Сатанаил связаны в одно целое. Христос – планетарный логос, в эзотерической символике Христос и Сатанаил изображаются как двуглавый змий». Было пояснено, что Сатанаил не мог отпасть от Бога, ибо отпасть от Абсолюта нельзя и некуда. «И потому Христос и Сатана – это братья и символизируют они два равных начала мироздания».
Те же мысли высказывал и Дмитрий Дибров в телебеседе с Григорием Померанцем (3.7.1994). Восторженно пересказывая уроки, преподанные ему тантристами, Дибров утверждал, что творить во имя Зла есть то же, что творить во имя Добра (причем ведущий при этом столь светился восторгом, что даже его собеседник, в тот вечер исповедовавший синтез дзен-буддизма с христианством, предостерег его от заигрываний со Злом)…
Все это Е. Рерих называет «Величественным пантеизмом, выше которого не может подняться человеческая мысль».
Елена Рерих не права. Философская мысль умеет подниматься выше имморалистического оккультного пантеизма. В русской философской традиции самая серьезная критика пантеизма была дана Л. М. Лопатиным. Он отмечает, что пантеизм может иметь две формы: «или мир провозгласить призраком и уничтожить его в Боге, или Бога заставить исчезнуть в мире до такой степени, чтобы от Него осталось только имя. В первом случае получается акосмизм , во втором атеизм ; но ни того, ни другого миросозерцания уже нельзя назвать пантеизмом. Акосмизм признает Бога, но совершенно отрицает мир; следовательно, в нем ничего не остается, что могло бы соответствовать слову пан – в термине пантеизм; его с гораздо большим правом можно назвать исключительным монотеизмом. Атеизм совсем отвергает Бога; стало быть, в нем вообще нет места никакому теизму. Итак, пантеизм в строгом и буквальном смысле переходит в свое отрицание».
Теософия время от времени становится то одним, то другим. Когда нужно напасть на христианское понимание Бога – теософия склоняется к материалистическому монизму. Если же нужно приучить человека к мысли о том, что оккультных феноменов бояться не надо, и что никаких злых духов нет и быть не может, но есть лишь одна и единая духовная энергия, теософия становится монизмом уже вполне акосмическим: есть только духовное Единое и ничего более. В истории философии пантеистический атеизм и пантеистический акосмизм существовали раздельно. Но поскольку теософия не имеет никакого философского вкуса и созидает свои построения по законам отнюдь не логики и не философии, а по принципам боевой рекламы – она спокойно сочетает в себе взаимоисключающие концепции. И это не признак терпимости или диалектичности. Это просто признак философского бескультурья. Философия не интересна для оккультистов. Им важно просто загипнотизировать побольше умов. Обрывки философских идей попадают в теософских книгах в совершенно нефилософскую среду и даже лишаются права на перекличку между собой, права на взаимное общение и коррекцию.
Я не знаю – был ли знаком Лопатин специально с текстами Блаватской. Отметив логическую противоречивость термина «пантеизм», Лопатин приступает к анализу исторических философских систем, в которых заметна склонность к пантеизму и показывает, что строгого пантеизма не проводится даже в них. Каприз логического абсурда не могла позволить себе более строгая и требовательная мысль древности и классики. «Без сомнения, – пишет Лопатин, – существуют системы, признающие бессознательный разум за основу мира и даже очень настаивающие на этом понятии. Но не менее достоверно и то, что разве десятая доля воззрений, именуемых пантеистическими, содержат такое учение. Его не знала древность; и в новое время оно стало развиваться в сравнительно позднюю эпоху. Идея бессознательной духовности есть всецело немецкое изобретение…». Но именно эта, новомодная идея Гартмана и была воспринята теософией. От неприятных логических последствий пантеистического монизма пытались уйти 9 из 10 пантеистически ориентированных философских систем, и только теософия со сладострастием Герострата возвестила самый шокирующий и самый бесплодный вариант пантеизма.
В религиозном мировоззрении есть такая особенность, что протология зависит от эсхатологии, возвещаемой данной доктриной. То, каким мыслится начало мироздания, зависит от того, каким данная религия желает видеть итог мирового процесса. Христианство ожидает, что мир в своем многообразии войдет в Бога, и Бог станет наполняющим все во всем; мир будет пропитан Вечностью – и все же не растворен в ней. Соответственно, христианская космогония говорит, что мир, которому предназначена Вечность Божией любви, и вошел в бытие по любящей воле Творца: «И увидел Бог, что это хорошо». Теософия же у истоков бытия помещает безлюбовный, бестворческий и безмыслящий холод. Нельзя ли из космогонии теософов заключить, что и конечный итог «мировой эволюции» им представляется таким же? Да, да, в теософских книгах много сказано о том, что их путь лежит к знанию и к свету, к любви и совершенствованию. И все же тень той безлюбовной тьмы, которую теософы поместили у истоков своей эволюции, лежит на всех их пострениях и их судьбах.
По наблюдению святых Отцов, когда человек вступает в общение с Князем тьмы, в его душу начинает постепенно проникать отчаяние. И вроде пробудившиеся в нем страсти должны толкать его к наслаждению жизнью, – но в иные минуты его новый «духовный покровитель» вдруг сбрасывает маску и дышит ему в лицо открытым холодом и жаждой уничтожения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244