Любовь – оптимальное условие для исцеления. Целитель использует все, что интуиция подсказывает ему, но его энергия не может приходить от ума. Его энергия приходит из открытости сердца. Он чувствует нечто большее, чем состояние тела. Он уходит к источнику, из которого проистекает любое исцеление, не пытаясь вмешаться или изменить то, что позволит сделать следующий совершенный шаг. Он не пытается перехитрить вселенную.
Фактически, многие целители так сильно привязываются к результату своего влияния, к необходимости помочь человеку, что тем самым ограничивают глубину и потенциал исцеления. В тибетской целительской традиции тех, кто собирался использовать свои энергии во имя других, на первом этапе обучения целительству учили глубоко открываться смерти. В течение первых двух или трех лет своей практики они работают с умирающими, чтобы научиться не теряться перед лицом смерти. Их учат ничего не исключать из восприятия совершенства вещей. Жизнь и смерть рассматриваются ими как совершенное проявление бытия в этот конкретный момент в это конкретное время. Целитель работает с процессом бытия, а не с его отдельными проявлениями. Подлинный целитель идет к первоосновам бытия и позволяет ему проявляться в идеальном соответствии с тенденциями, которые привели этого индивида к учению, именуемому болезнью.
Это качество безусловной любви и доступности другим можно видеть у некоторых из тех, кто выжили, пройдя через нацистские лагеря смерти. Виктор Франкл говорит о некоторых из тех, кто чудом избежал газовой камеры, не погиб от тифа, дизентерии, воспаления легких и отчаяния, – о раввинах, медсестрах, врачах, мирянах и монахах, которые помогали другим и сами выживали в нечеловеческих условиях. Размышляя о тех временах, он говорит: «То, что мы ожидали от жизни, не имело никакого значения; мы должны были спрашивать, что жизнь ожидает от нас». Именно бескорыстная любовь этих людей позволяла им сохранить равновесие тогда, когда многие другие спотыкались и падали.
Часто, когда мы говорим об исцелении, задают вопрос: «Как вы знаете, когда нужно прекратить исцелять и начать готовить к смерти?» Ответ на этот вопрос дает практическое понимание. В действительности открытие, необходимое для исцеления, и подготовка к смерти – это одно и то же.
Когда мы проводим различие между исцелением и подготовкой к смерти, мы забываем, что и то и другое – различные аспекты одного целого. Все сводится к отношению человека к жизни. Если мы не пользуемся своими симптомами для того, чтобы преодолеть привязанность, тогда любые попытки исцеления, направленные на устранение симптомов, будут вносить дисгармонию на более глубоком уровне. Разве исцеление, которое воздействует только на тело, – это то, что нам нужно? С другой стороны, если человек стремится к смерти, как к выходу из затруднительного положения, он будет отвергать жизнь и тем самым проводить то же самое воображаемое различие между жизнью и смертью. В любом случае, он никогда не прикоснется к бессмертию. Он никогда не приблизится к исследованию недифференцированного бытия, из которого проистекает исцеление и мудрость.
Я знал нескольких людей, которые сражались со смертью до последнего, и только когда они приготовились умереть, их тело и ум пришли в равновесие и в теле началось исцеление.
Мне кажется, нет нужды подчеркивать очевидные достоинства исцеления, которое дает нам здоровое тело, позволяющее дальше жить и служить. Поэтому я не собираюсь умалять достоинства физического исцеления, но я попытаюсь развенчать здесь некоторые предрассудки относительно естественного исцеления, которое дает нам смерть. Смерть – это не враг. Если «враг» вообще есть, то это неведение и отсутствие любви. Отождествляясь с содержимым ума, мы редко доверяем пространственности сердца. Фактически, может быть так, что болезни в значительной мере являются результатом нашего недоверия своему глубинному естеству. Эта дисгармония возникает, когда мы отстраняемся от истины.
Для кого-то это может быть болезнь, заставляющая их вначале смотреть внутрь. Для таких людей это может быть единственное переживание, которое позволяет им обратить внимание, начать исследовать ум-тело, развивать чувство целостности. Для многих болезнь оказывается великим даром, поскольку она позволяет им соприкоснуться с собой так, как это не позволяет сделать никакое другое событие жизни. Болезнь заставляет нас пересмотреть все то, что мы нагромоздили, чтобы защитить себя от жизни.
Некоторые сказали мне, что они всю жизнь искали учителя или учение, которые привело бы их к большей целостности. В конце концов случалось так, что таким учением оказывалась болезнь, что рак становился для них учителем, зеркалом истины. Для многих болезнь – это путь обратно к жизни.
Я знал случаи, когда два человека приблизительно одного возраста и воспитания заболевали одной болезнью, и диагноз у них был одинаковый. Один из них вступал в борьбу с болезнью с помощью методов, которые разжигали его сопротивление ей, которые заставляли его считать себя жертвой, а болезнь противоестественным влиянием. Он становился напряженным и испуганным, начинал всеми силами цепляться за жизнь. В дни ослабления симптомов он чувствовал себя «бодро и чудесно», но когда болезнь снова давала о себе знать, он «падал духом и расстраивался». Легко было видеть, как его самооценка зависела от того, способен ли он исцелить себя. Когда проявлялись симптомы, его мнение о себе ухудшалось, и тогда агрессия, которую он лелеял внутри себя, оборачивалась отвращением к себе и чувством вины.
Другой человек видел в болезни послание, с которым нужно работать. Он стремился вернуть себе гармонию, уравновесить сердце и ум, улучшить качество жизни, приводя в соответствие то, что казалось беспорядочным. Вместо того чтобы направлять энергию на продление жизни, он погружался в богатство, которое придавало смысл его жизни. Он не был поверхностным, «не накручивал себя», как выразился один мой знакомый.
Когда первый больной почувствовал, что он не может вылечиться, он решил, что для него все потеряно, тогда как у второго больного было место и для жизни, и для смерти. Второй исследовал жизнь, а не сопротивлялся ей. Он видел достоинство исцеления, но при этом не забывал, что сознательное вхождение в смерть также может иметь смысл. Его жизнь углублялась, и во всем, что он говорил, чувствовалось новое понимание. Общаясь с ним, другие прикасались к живой истине. Он не пытался бороться с болезнью и не проклинал ее. Он исследовал вопросы «Что такое болезнь?», «Кто болеет?».
Один больной в своих исследованиях пришел к выводу, что исцеление не исключает возможности смерти. Он нашел в себе то, что привязывало его к жизни, что затрудняло лечение и не давало возможности умереть. Он назвал это чувство «жаждой жизни», – хотя ему и не верилось, что такое, казалось бы, похвальное чувство может лежать в основе привязанности и замешательства. «Что делать со стремлением оставаться в теле, когда оно умирает? Разве не „жажда к жизни“ мотивирует наш эгоизм, наше желание сделать все, что в наших силах? Разве не „жажда жизни“ лежит в основе нашего желания быть кем-то и стать заблокированной энергией, которая вызывает болезнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90