Изучение радия, серия открытий в физике, сделанных советскими учеными, исследование геологических богатств Родины, становление атомной промышленности – все это началось в первые годы Советской власти. И среди ближайших соратников И. В. Курчатова были те, кто получал первый отечественный радий…
"Я хочу стать атомным рабочим – как мой папа…" – пишет школьник.
Уже более тридцати лет выдающиеся ученые, высококвалифицированные специалисты, инженеры, рабочие заняты созданием и совершенствованием техники, превращающей уран в эффективное топливо XX века. Но великим нашим достижением стало не только рождение атомного века, но и то, что он вошел в сознание наших детей, как созидательный век.
В 1946 году для пуска первого реактора потребовалось 50 тонн металлического урана. Сегодня загрузка лишь одного реактора – около 180 тонн природного урана. Но сколь ни тяжел вес добытого урана, какими бы сотнями и тысячами тонн ни измеряли мы его, к ним всегда нужно добавлять те миллиграммы радия, которые были извлечены из руды по ленинскому декрету…
– За что горняк любит шахту?
– Летом там нежарко, зимой нехолодно, – шутя ответил мне Андрей Андреевич Головатый. – Солнца не видишь, время быстро проходит.
Но для меня оно тянулось медленно. Клеть поползла вниз – главный инженер А. Т. Казаков предупредил машиниста: "Гостя везешь", – и тот не рискнул проверить мои нервы.
Где-то там, на глубине 700 метров, состоится первая встреча с "подземным городом". Б. Горбатов так описывал первые впечатления своего героя: "Он полз во тьме, ничего не видя, не понимая, извиваясь всем телом, как червяк, и больно стукаясь то коленками о какие-то стойки, то головой о совсем низкую кровлю. А впереди и сзади него, так же стукаясь, пыхтя и сопя, ползли все.
И Андрей невольно подумал, что вот так же, как они в пласт, вползает, вероятно, и червяк в древесину дуба через выточенный им же самим и для себя "ходок", еле заметный человеку. Думает ли при этом червяк, что это он покорил дерево, что он царь природы?" – Клеть «приземлилась» мягко. Яркий свет ослепил, и я невольно зажмурился. Минуту назад тьму разрезали только лучи наших фонарей, а сейчас лампы дневного света сияли щедро, и сразу к ним трудно было привыкнуть.
На рудничном дворе было пустынно. Туннель уходил вдаль, две нитки колеи, вытянувшись в прямые линии, терялись в глубине. Белые стены туннеля выглядели непривычно.
– Хотя породы у нас очень крепкие, – заговорил Казаков, – на рудничном дворе обязательно делаем бетонные перекрытия. А в других местах, подальше, дрркретируем, то есть напыляем, цементный раствор. В породе все-таки есть трещины, и куски ее могут обвалиться…
Из туннеля показался электровоз. Мы шагнули в сторону, на бетонный тротуар. Мимо промчалась подземная – электричка, совсем как в Московском метро, только вместо вагонов – вагонетки с рудой.
Рядом со стволом машинист лихо затормозил, подошел к пульту управления и нажал кнопку. Первая вагонетка уже стояла в опрокидывателе. Она перевернулась, вибратор прикоснулся к ее стенке, и руда с грохотом полетела вниз, в бункер.
Электровоз чуть отъехал, и вот уже в опрокидывателе стоит другая груженая вагонетка. Просто как в сказке: машинист так и не отходил от пульта, а электровоз сам передвигал этот необычный подземный состав. Встреча с автоматикой, начавшаяся на поверхности, продолжалась…
– На наших шахтах, – пояснил Алексей Трофимович, заметивший мое удивление, – управление электровозами дистанционное. И здесь, и на погрузке… А раньше несколько человек работали.
Спускаемся по лестнице к бункерам. Снова поражает отсутствие людей. Вибролотки сами подают руду в дробилку, и мощная машина измельчает крупные куски.
Только после этого руда идет на-гора. Получается высокий экономический эффект, если первоначальное дробление вести внизу, – больше можно поднимать руды в вагонетке. Выгодно это… А теперь – в «восточный» штрек.
Проходя по рудничному двору, я вспомнил слова Головатого о белых туфлях. Действительно их можно тут не запачкать, потому что тротуары сделаны из бетона, и не только из гигиенических соображений – так практичнее. В этих местах лесов нет, да и быстро выходят из строя деревянные настилы. И хотя первоначальные затраты на сооружения оетонных дорожек выше, чем деревянных, в конце концов они окупаются. Шахта строится не на месяц и даже не на год. В Желтых Водах привыкли думать о будущем…
В одной из стен туннеля – проем. Дверь чуть приоткрыта. Женщина в белом халате сидит за столом и читает книгу.
Мы вошли в подземный медпункт.
– Работы много? – поинтересовался я, когда познакомился с Прасковьей Андреевной Пановой.
– Мало, – словно сожалея, ответила она.
– Даже книжку можно почитать?
– Что вы, это не художественная литература, – смутилась Прасковья Андреевна, – специальная.
– Много сегодня шахтеров у вас побывало?
– Один. Температура у него высокая. Грипп. Отправила домой.
– Часто к вам обращаются?
– По-разному… Несколько сот человек в шахте. То желудок заболит, то грипп, иногда и руку поранят… обычные недуги. Я раньше в больнице работала.
– Где труднее?
– Одно и то же. Больные и наверху, и внизу одинаковые.
– У шахтеров же есть профессиональные болезни…
– Вы силикоз имеете в виду? Но у нас воздух хороший, чистый – лучшей вентиляции не придумаешь, а где необходимо, шахтеры «лепестки» надевают. Это маски такие, которые пыль в дыхательные пути не пропускают.
Так что случаи силикоза встречаются только у очень старых, кто под землей много лет провел. В прошлом о здоровье людей не слишком заботились, не то что теперь.
– Ну а радиация?
– Я тут с самого создания уранового рудника, но пока заболеваний, связанных с облучением, не было.
Первое время комиссии разные приезжали, исследовали, но все благополучно, говорят, обстоит. Да мы и сами не сомневаемся. Вот посмотрите на наших пенсионеров. Они в шахте с тридцатых годов, когда еще и не ведали, что уран здесь есть, и ничего, любого пенсионера из Москвы за пояс заткнут… Вы уж этого не пишите, а то москвичи обидятся, но старики у нас крепкие, это точно…
Рудничный двор остался позади. У стеклянного шара с лаконичной надписью «Переход» пересекли рельсовый путь, стало темнее. Мы приближались к рудному телу.
Свет от шахтерских лампочек причудливо играл на стенах. Бетонный тротуар кончился. Пригодились и резиновые сапоги: кое-где попадались лужицы.
Штрек грохотал. Из скалы, как козырьки, торчали лотки. По ним сыпалась руда. Но пыли не было. Когда мы подошли ближе, увидели: руда смачивалась струйками воды. Из-за этого – она казалась черной, словно уголь.
– Уран?
– Да, урановая руда, – ответил главный инженер.
– Можно ее взять в руки? Это не опасно?
– Нет, конечно, – улыбнулся Казакрв. – Концентрация урана не настолько велика, чтобы представлять угрозу для здоровья. Страхи сильно преувеличены, и в основном потому, что большинство людей знает об уране понаслышке…
Алексей Трофимович взвесил на ладони кусок руды.
Я смотрел на этот неказистый обломок и думал о революции, совершенной ураном. Энергия, впервые выделенная из него свыше тридцати лет назад, принесла японскому народу неисчислимые бедствия. Но советский человек «реабилитировал» уран, заставил его служить миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
"Я хочу стать атомным рабочим – как мой папа…" – пишет школьник.
Уже более тридцати лет выдающиеся ученые, высококвалифицированные специалисты, инженеры, рабочие заняты созданием и совершенствованием техники, превращающей уран в эффективное топливо XX века. Но великим нашим достижением стало не только рождение атомного века, но и то, что он вошел в сознание наших детей, как созидательный век.
В 1946 году для пуска первого реактора потребовалось 50 тонн металлического урана. Сегодня загрузка лишь одного реактора – около 180 тонн природного урана. Но сколь ни тяжел вес добытого урана, какими бы сотнями и тысячами тонн ни измеряли мы его, к ним всегда нужно добавлять те миллиграммы радия, которые были извлечены из руды по ленинскому декрету…
– За что горняк любит шахту?
– Летом там нежарко, зимой нехолодно, – шутя ответил мне Андрей Андреевич Головатый. – Солнца не видишь, время быстро проходит.
Но для меня оно тянулось медленно. Клеть поползла вниз – главный инженер А. Т. Казаков предупредил машиниста: "Гостя везешь", – и тот не рискнул проверить мои нервы.
Где-то там, на глубине 700 метров, состоится первая встреча с "подземным городом". Б. Горбатов так описывал первые впечатления своего героя: "Он полз во тьме, ничего не видя, не понимая, извиваясь всем телом, как червяк, и больно стукаясь то коленками о какие-то стойки, то головой о совсем низкую кровлю. А впереди и сзади него, так же стукаясь, пыхтя и сопя, ползли все.
И Андрей невольно подумал, что вот так же, как они в пласт, вползает, вероятно, и червяк в древесину дуба через выточенный им же самим и для себя "ходок", еле заметный человеку. Думает ли при этом червяк, что это он покорил дерево, что он царь природы?" – Клеть «приземлилась» мягко. Яркий свет ослепил, и я невольно зажмурился. Минуту назад тьму разрезали только лучи наших фонарей, а сейчас лампы дневного света сияли щедро, и сразу к ним трудно было привыкнуть.
На рудничном дворе было пустынно. Туннель уходил вдаль, две нитки колеи, вытянувшись в прямые линии, терялись в глубине. Белые стены туннеля выглядели непривычно.
– Хотя породы у нас очень крепкие, – заговорил Казаков, – на рудничном дворе обязательно делаем бетонные перекрытия. А в других местах, подальше, дрркретируем, то есть напыляем, цементный раствор. В породе все-таки есть трещины, и куски ее могут обвалиться…
Из туннеля показался электровоз. Мы шагнули в сторону, на бетонный тротуар. Мимо промчалась подземная – электричка, совсем как в Московском метро, только вместо вагонов – вагонетки с рудой.
Рядом со стволом машинист лихо затормозил, подошел к пульту управления и нажал кнопку. Первая вагонетка уже стояла в опрокидывателе. Она перевернулась, вибратор прикоснулся к ее стенке, и руда с грохотом полетела вниз, в бункер.
Электровоз чуть отъехал, и вот уже в опрокидывателе стоит другая груженая вагонетка. Просто как в сказке: машинист так и не отходил от пульта, а электровоз сам передвигал этот необычный подземный состав. Встреча с автоматикой, начавшаяся на поверхности, продолжалась…
– На наших шахтах, – пояснил Алексей Трофимович, заметивший мое удивление, – управление электровозами дистанционное. И здесь, и на погрузке… А раньше несколько человек работали.
Спускаемся по лестнице к бункерам. Снова поражает отсутствие людей. Вибролотки сами подают руду в дробилку, и мощная машина измельчает крупные куски.
Только после этого руда идет на-гора. Получается высокий экономический эффект, если первоначальное дробление вести внизу, – больше можно поднимать руды в вагонетке. Выгодно это… А теперь – в «восточный» штрек.
Проходя по рудничному двору, я вспомнил слова Головатого о белых туфлях. Действительно их можно тут не запачкать, потому что тротуары сделаны из бетона, и не только из гигиенических соображений – так практичнее. В этих местах лесов нет, да и быстро выходят из строя деревянные настилы. И хотя первоначальные затраты на сооружения оетонных дорожек выше, чем деревянных, в конце концов они окупаются. Шахта строится не на месяц и даже не на год. В Желтых Водах привыкли думать о будущем…
В одной из стен туннеля – проем. Дверь чуть приоткрыта. Женщина в белом халате сидит за столом и читает книгу.
Мы вошли в подземный медпункт.
– Работы много? – поинтересовался я, когда познакомился с Прасковьей Андреевной Пановой.
– Мало, – словно сожалея, ответила она.
– Даже книжку можно почитать?
– Что вы, это не художественная литература, – смутилась Прасковья Андреевна, – специальная.
– Много сегодня шахтеров у вас побывало?
– Один. Температура у него высокая. Грипп. Отправила домой.
– Часто к вам обращаются?
– По-разному… Несколько сот человек в шахте. То желудок заболит, то грипп, иногда и руку поранят… обычные недуги. Я раньше в больнице работала.
– Где труднее?
– Одно и то же. Больные и наверху, и внизу одинаковые.
– У шахтеров же есть профессиональные болезни…
– Вы силикоз имеете в виду? Но у нас воздух хороший, чистый – лучшей вентиляции не придумаешь, а где необходимо, шахтеры «лепестки» надевают. Это маски такие, которые пыль в дыхательные пути не пропускают.
Так что случаи силикоза встречаются только у очень старых, кто под землей много лет провел. В прошлом о здоровье людей не слишком заботились, не то что теперь.
– Ну а радиация?
– Я тут с самого создания уранового рудника, но пока заболеваний, связанных с облучением, не было.
Первое время комиссии разные приезжали, исследовали, но все благополучно, говорят, обстоит. Да мы и сами не сомневаемся. Вот посмотрите на наших пенсионеров. Они в шахте с тридцатых годов, когда еще и не ведали, что уран здесь есть, и ничего, любого пенсионера из Москвы за пояс заткнут… Вы уж этого не пишите, а то москвичи обидятся, но старики у нас крепкие, это точно…
Рудничный двор остался позади. У стеклянного шара с лаконичной надписью «Переход» пересекли рельсовый путь, стало темнее. Мы приближались к рудному телу.
Свет от шахтерских лампочек причудливо играл на стенах. Бетонный тротуар кончился. Пригодились и резиновые сапоги: кое-где попадались лужицы.
Штрек грохотал. Из скалы, как козырьки, торчали лотки. По ним сыпалась руда. Но пыли не было. Когда мы подошли ближе, увидели: руда смачивалась струйками воды. Из-за этого – она казалась черной, словно уголь.
– Уран?
– Да, урановая руда, – ответил главный инженер.
– Можно ее взять в руки? Это не опасно?
– Нет, конечно, – улыбнулся Казакрв. – Концентрация урана не настолько велика, чтобы представлять угрозу для здоровья. Страхи сильно преувеличены, и в основном потому, что большинство людей знает об уране понаслышке…
Алексей Трофимович взвесил на ладони кусок руды.
Я смотрел на этот неказистый обломок и думал о революции, совершенной ураном. Энергия, впервые выделенная из него свыше тридцати лет назад, принесла японскому народу неисчислимые бедствия. Но советский человек «реабилитировал» уран, заставил его служить миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63