«За что награды?» – спросил его командир танковой бригады, видя две солдатские медали и два «боевика» на широкой груди авиатора. «Первый орден трудно получить, товарищ полковник, остальные как блохи скачут!..» Найтись, привлечь внимание старшего начальника, с достоинством подать себя – мастер. На последних сборах предстал Кулев перед штурманом ВВС, одним из столпов воздушной навигации. Молва не связывала с флаг-штурманом геройских подвигов, он был носителем и олицетворением иной ипостаси летного дела – штурманской точности. Столицы многих стран рукоплескали перелетам, в которых он, навигатор, ушедший в революцию из гимназии, неизменно участвовал также и в качестве переводчика. Так вот, вводную метра Кулев парировал в момент: «Путевую скорость определяю методом Майера!» – «Почему Майера?» – сверкнул стеклами пенсне флаг-штурман. За столом – вся его свита, небесные Колумбы, творцы и блюстители канонов НШС – наставления по штурманской службе. «Навигационная наука не точная, как говаривал капитан Врунгель!» – браво ответствовал старший лейтенант, зная неотразимость в таких диалогах находчивой шутки. Флаг-штурман, «классицист», как он себя называл в память о гимназии, дававшей навык строгого мышления, арапистых штурманов не жаловал. За труды, положенные им в основание отечественной воздушной навигации, за умение единолично править обширной штурманской епархией, с умом и тактом отстаивая ее интересы во всех инстанциях, вплоть до высших, прозван он был «царем Борисом». И уже готов был высокий судия произнести свое «Нуте-с, милостивый сударь!», с чем обычно приступал к монаршему посрамлению и публичной выучке невежественных душ, когда внимание его привлекла пометка, заблаговременно сделанная в списке против фамилии Кулева: «к.ш.», курсы штурманов, и означавшая, что экзаменуемый – выпускник ШМАСа, в начале войны посланный на курсы штурманов. А курсы – детище флаг-штурмана. Он хлопотал о них, добиваясь срочного, вне всякой очереди, создания, с цифрами в руках показывая, что для ста полков одни авиационные училища, только училища, штурманов не наготовят… Но и курсов, в первые месяцы войны посланных на брянский фронт, Кулев толком не окончил, был аттестован по текущим оценкам. Типичный практик военного времени, без сколько-нибудь серьезного фундамента. Нахватался вершков. «Методом Майера…»
«Спасал Еременко», – шепнул, подкрепляя условную пометку «к.ш.», начальник сборов, знавший Кулева, как и многие, понаслышке. Собственно, спас Еременко, раненного осенью сорок первого года, летчик Павел Кашуба, посадивший свой самолет километрах в семи от фургона с рацией РСБ, где дежурил Степан, так что радист и пилот даже не встречались. За спасательным рейсом, однако, за его перипетиями и последствиями Кулев следил пристально и ревниво. Узнав, что Кашуба на пути к дому восстанавливал ориентировку тринадцатым способом, то есть опросом местных жителей, Степан думал: «Я бы так не оплошал!» Когда дошло до него, что Еременко выхлопотал своему спасителю квартиру в Москве, на Ленинградском шоссе, в одном доме с известным писателем Симоновым, Степан сокрушался: «А мог бы мне!» Сюжет с генералом пользовался у слушателей большим успехом, драматичная история всех увлекала. Он рассказывал ее изредка, к подходящему случаю, совершенствовал, оттачивал детали. Понемногу эпизод под Борщевым в его устах менялся: летчик Кашуба сходил со сцены, а на первое место выдвигался штурман Кулев. И теперь, пол-тора года спустя, в дивизии, говоря о Кулеве, мало кто не добавлял: «Тот, который спас Еременко…» Этот развернутый эпитет, дошедший до армии, и пустил в ход начальник сборов, чтобы поддержать Кулева.
«Александра Ивановича? – живо отозвался флаг-штурман, слегка склоняясь в сторону инспекторов-полковников: не угодно ли, товарищи, каков орел? – Шумная баталия! И „Красная звезда“, помнится, выступала… Послушаем! – предложил инспекторам флаг-штурман. – Александр Иванович специально заходил к командующему, делился впечатлениями…»
Кулев обмер.
«Специально заходил… делился…»
Не о Кулеве же рассказывал Еременко! И флаг-штурман, надо думать, знает, как действовал удостоенный звания Героя летчик, вывозя генерала. «Повинную голову меч не сечет, – решался Кулев на признание. – Бес попутал… сам не пойму…»
Ни жив ни мертв, со взъерошенным загривком, стоял пунцовый Кулев перед высоким синклитом. «Было дело… как бы это… да…», – бормотал он, потупившись; его седые реснички, создававшие впечатление разноцветных глаз, придавали лицу штурмана жалкое, потерянное выражение, признание с языка Кулева не шло. Экзаменатор, приняв лепет боевого штурмана за смущение скромницы, не утерпел и сам принялся пересказывать инспекторам узнанную от командующего ВВС историю, где героем выступал уже не летчик, тем более не радист, а раненый генерал, руководивший войсками с носилок.
Контрольного вопроса, который поставил бы все точки над «i», флаг-штурман Кулеву не задал: завтра у штурмана – боевая работа. Улыбкой ободрил старшего лейтенанта. Полковники, держась курса, взятого кормчим, учтиво помалкивали.
На том и кончился короткий эпизод.
Перенесенный, однако, в тесный мирок полка, куда сразу после сборов с повышением в должности был назначен Кулев, перенесенный в будни, где «мессера», маршруты, потери перемежаются радостями банного дня, юбилейного боевого вылета, премиальной стопки за уничтоженный паровоз, контакт с высшим среди штурманов должностным лицом, едва не пригвоздившим Кулева к позорному столбу, силой живого воображения штурмана и сложившейся инерции обернулся к его же выгоде. Выделил Степана, главное – придал ему, новому в полку штурману, значительность. Он, конечно, не сидел сложа руки, понимал, как действовать: нюх у Степана развит. За два дня сборов он столько выведал, такого поднабрался и привез, что просто – ах, заслушаешься. Флаг-штурман-то, оказывается, был оклеветан, подведен врагами под монастырь, смещен. Дошло до Сталина. Сталин лично вмешался, восстановил справедливость. Так что теперь первый навигатор на своем посту прочнее прежнего. Отблеск этого могущества словно бы упал и на старшего лейтенанта Кулева. Замечен, как говорится. В экипаж младшего лейтенанта он потому поставлен, что лучший разведчик в полку – Дралкин, а по должности старший лейтенант чуть не на три ступени выше своего командира-тихони… Дралкину в какой-то мере лестно: такой удалец на борту, – но чтобы очень Григорий возрадовался, воспылал какими-то надеждами, не сказать. Скорей встревожился. Благословение флаг-штурмана делает старшего лейтенанта неприкасаемым, летчика, напротив, сковывает…
Но свой урок на северо-западе экипаж Дралкина отработал успешно.
Со дня на день он должен вернуться в полк.
Городок Р., задымленный пожарами, с разбитым вокзалом, без железнодорожного моста (опавшие фермы моста темнели над вскрывшейся рекой), производил впечатление островка, вдруг ставшего сборным пунктом авиации, устремившейся на юг России. Ежедневно взамен бывших наземных эшелонов прибывали сюда «дугласы», транспортируя штабы и службы маршевых полков, пополнялся техникой полк ПВО, стоявший в Р., вводились в строй самолеты из местных авиаремонтных мастерских… Если бы гвардейцы, мастера разведки, глянули с птичьего полета на прифронтовой городок, на его улицы, на дороги, они бы сразу установили, что транспорт движется в одном направлении, к передовой, что возле школ и клубов, отданных под госпитали, отсутствует скученность санитарных машин и повозок с ранеными, что нет во дворах походных кухонь, аппетитно дымящихся, когда матушка-пехота совершает марш-бросок и рада на ходу глотнуть чего-нибудь горяченького.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103