Я предоставил вашей светлости выбрать для него род смерти – решайте же.
Донна Лукреция (ломая руки) . О боже мой! Боже мой!
Дон Альфонсо. Вы не отвечаете? Так я прикажу заколоть его шпагой там, в передней. (Идет к выходу.)
Она хватает его за руку.
Донна Лукреция. Стойте!
Дон Альфонсо. Быть может, вы лучше сами нальете ему бокал сиракузского вина?
Донна Лукреция. Дженнаро!
Дон Альфонсо. Он должен умереть.
Донна Лукреция. Только не от шпаги!
Дон Альфонсо. Это мне все равно. Какой же вы способ выбираете?
Донна Лукреция. Другой.
Дон Альфонсо. Только будьте внимательны – не ошибитесь, налейте ему сами из золотого графина. Впрочем, я буду здесь. Не подумайте, что я оставлю вас одну.
Донна Лукреция. Я сделаю то, что вам будет угодно.
Дон Альфонсо. Батиста!
Слуга входит.
Привести арестованного.
Донна Лукреция. Вы, ваша светлость, мерзкий человек!
Явление пятое
Те же, Дженнаро, стража.
Дон Альфонсо. Что я слышу, синьор Дженнаро? То, что вы сделали нынче утром, вы сделали, говорят, из озорства и по легкомыслию, а отнюдь не по злому умыслу? Госпожа герцогиня вас прощает, а вы к тому же, как слышно, храбрец. Если так, то, ей-богу, вы можете целым и невредимым возвращаться в Венецию. Богу не угодно, чтобы я лишил славную Венецианскую республику доброго слуги, а христианство – верного воина с верной шпагой в руке, да еще в такое время, когда в Кипрских и Кандийских водах стали появляться язычники и сарацины!
Дженнаро. Очень этому рад, ваша светлость. Признаться, я не ожидал такой развязки, но я благодарен вашей светлости. Милосердие – это царственная добродетель, и бог пошлет милость на небе тому, кто оказывает милость на земле.
Дон Альфонсо. Скажите, капитан, выгодное ли это дело – служить республике? Сколько вы получаете жалованья в год?
Дженнаро. У меня, ваша светлость, отряд в пятьдесят копий; людей я содержу и одеваю на свой счет. Республика платит мне две тысячи золотых цехинов в год, не считая военной добычи и случайных доходов.
Дон Альфонсо. А если бы я предложил вам четыре тысячи, поступили бы вы на службу ко мне?
Дженнаро. Это невозможно. Я еще пять лет должен прослужить республике. Я уже связал себя.
Дон Альфонсо. Связали – чем?
Дженнаро. Словом.
Дон Альфонсо (тихо, донне Лукреции) . Оказывается, синьора, они тоже умеют держать слово. (Громко) Так и не будем говорить об этом, синьор Дженнаро.
Дженнаро. Я ничем не унизил себя, чтобы спасти свою жизнь, но раз уж ваша светлость мне дарит ее, то вот что я могу теперь не таить от вас. Ваша светлость еще помнит осаду Фаэнцы два года тому назад. Ваш отец, его светлость герцог Эрколе д'Эсте, подвергся там великой опасности со стороны двух стрелков герцога Валантинуа – они чуть не убили его. Неизвестный солдат спас ему жизнь.
Дон Альфонсо. Да, и этого солдата потом не могли разыскать.
Дженнаро. Это был я.
Дон Альфонсо. Это, ей-богу, заслуживает награды. Не примете ли вы, капитан, этот кошелек с цехинами?
Дженнаро. Поступая на службу республики, мы даем клятву не принимать денег от иностранных государей. Но если ваша светлость разрешит, я кошелек возьму и золото раздам от себя этим храбрым воинам. (Показывает на стражу.)
Дон Альфонсо. Извольте.
Дженнаро берет кошелек.
Но если так, то, по обычаю наших предков, вы со мною выпьете, как друг, бокал моего доброго сиракузского вина.
Дженнаро. С удовольствием, ваша светлость.
Дон Альфонсо. И, чтобы почтить вас как человека, который спас жизнь моему отцу, пусть госпожа герцогиня сама нальет вам вина.
Дженнаро кланяется и отходит, чтобы раздать деньги солдатам в глубине сцены.
Рустигелло!
Рустигелло появляется с подносом.
Поставь поднос сюда, на этот стол. Так, хорошо. (Берет донну Лукрецию за руку.) Слушайте, синьора, что я скажу этому человеку. – Рустигелло, стань снова за этой дверью с обнаженной шпагой в руке; если услышишь звон этого колокольчика, ты войдешь. Ступай.
Рустигелло выходит; видно, как он становится за дверью.
Синьора, вы сами нальете вина молодому человеку, и притом из золотого графина, не забудьте.
Донна Лукреция (бледнея, слабым голосом) . Да… Если бы вы только знали, что вы делаете в этот миг и как это ужасно, вы бы сами содрогнулись, ваша светлость, как бы ни были бесчувственны!
Дон Альфонсо. Не ошибитесь – из золотого графина. – Ну что же, капитан?
Дженнаро, покончив с раздачей денег, возвращается на авансцену. Герцог наливает себе из серебряного графина и подносит бокал к губам.
Дженнаро. Я просто смущен. Вы так добры, ваша светлость.
Дон Альфонсо. Синьора, налейте синьору Дженнаро. Сколько вам лет, капитан?
Дженнаро (беря другой бокал и протягивая его герцогине) . Двадцать.
Дон Альфонсо (шепотом, герцогине, пытающейся взять серебряный графин) . Из золотого, синьора!
Она, дрожа, берет золотой графин.
А ведь вы, наверно, влюблены?
Дженнаро. Кто же, ваша светлость, хоть немного не влюблен?
Дон Альфонсо. А знаете ли, синьора, что было бы жестокостью отнять этого капитана у жизни, у любви, у Италии с ее солнцем, у красоты его двадцатилетнего возраста, у славного поприща войны и приключений, источника доблести всех царственных домов, у празднеств, у маскарадов, у веселых венецианских карнавалов, где бывает обмануто столько мужей, и у красавиц, которых может полюбить этот юноша и которые – не правда ли, синьора? – должны любить этого юношу? – Так налейте же капитану. (Шепотом) Если вы колеблетесь, я позову Рустигелло.
Она молча наливает вино Дженнаро.
Дженнаро. Благодарю вашу светлость за то, что я еще могу жить для моей бедной матери.
Донна Лукреция (в сторону) . О ужас!
Дон Альфонсо (пьет) . Ваше здоровье, капитан Дженнаро, – живите долгие годы!
Дженнаро. Ваша светлость, бог да воздаст вам. (Пьет.)
Донна Лукреция (в сторону) . О небо!
Дон Альфонсо (в сторону) . Дело сделано. (Вслух.) Теперь я вас оставлю, капитан. Вы можете ехать в Венецию, когда вам будет угодно. (Тихо, донне Лукреции) Благодарите меня, синьора, я оставляю вас с ним наедине. Вы, наверно, захотите с ним проститься. Пусть, если вам это нравится, он будет ваш последние четверть часа своей жизни. (Уходит, стража следует за ним.)
Явление шестое
Донна Лукреция, Дженнаро.
Рустигелло по-прежнему виден за дверью в неподвижной позе.
Донна Лукреция. Дженнаро! Вы отравлены!
Дженнаро. Я отравлен, синьора?
Донна Лукреция. Отравлены!
Дженнаро. Я должен был бы этого ожидать – ведь вино наливали вы.
Донна Лукреция. О, не терзайте меня, Дженнаро. Не отнимайте у меня остатки сил – они мне нужны еще на несколько минут. Выслушайте меня. Герцог ревнует меня к вам, герцог считает вас моим любовником. Герцог предоставил мне на выбор: или видеть, как Рустигелло тут же заколет вас, или самой налить вам яду – страшного яду, Дженнаро, такого яду, что при одной мысли о нем бледнеет всякий итальянец, знающий историю последних двадцати лет…
Дженнаро. Да, яд Борджа!
Донна Лукреция. Вы его выпили. Никто в мире не знает противоядия от этой ужасной отравы, никто, кроме папы, кардинала Валантинуа и меня. Вот склянка – я всегда ношу ее при себе. В этой склянке, Дженнаро, жизнь, здоровье, спасенье. Одна капля, один глоток – и вы спасены. (Хочет поднести склянку к губам Дженнаро; он отступает.)
Дженнаро (пристально глядя на нее). Кто поручится мне, синьора, что и это не яд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Донна Лукреция (ломая руки) . О боже мой! Боже мой!
Дон Альфонсо. Вы не отвечаете? Так я прикажу заколоть его шпагой там, в передней. (Идет к выходу.)
Она хватает его за руку.
Донна Лукреция. Стойте!
Дон Альфонсо. Быть может, вы лучше сами нальете ему бокал сиракузского вина?
Донна Лукреция. Дженнаро!
Дон Альфонсо. Он должен умереть.
Донна Лукреция. Только не от шпаги!
Дон Альфонсо. Это мне все равно. Какой же вы способ выбираете?
Донна Лукреция. Другой.
Дон Альфонсо. Только будьте внимательны – не ошибитесь, налейте ему сами из золотого графина. Впрочем, я буду здесь. Не подумайте, что я оставлю вас одну.
Донна Лукреция. Я сделаю то, что вам будет угодно.
Дон Альфонсо. Батиста!
Слуга входит.
Привести арестованного.
Донна Лукреция. Вы, ваша светлость, мерзкий человек!
Явление пятое
Те же, Дженнаро, стража.
Дон Альфонсо. Что я слышу, синьор Дженнаро? То, что вы сделали нынче утром, вы сделали, говорят, из озорства и по легкомыслию, а отнюдь не по злому умыслу? Госпожа герцогиня вас прощает, а вы к тому же, как слышно, храбрец. Если так, то, ей-богу, вы можете целым и невредимым возвращаться в Венецию. Богу не угодно, чтобы я лишил славную Венецианскую республику доброго слуги, а христианство – верного воина с верной шпагой в руке, да еще в такое время, когда в Кипрских и Кандийских водах стали появляться язычники и сарацины!
Дженнаро. Очень этому рад, ваша светлость. Признаться, я не ожидал такой развязки, но я благодарен вашей светлости. Милосердие – это царственная добродетель, и бог пошлет милость на небе тому, кто оказывает милость на земле.
Дон Альфонсо. Скажите, капитан, выгодное ли это дело – служить республике? Сколько вы получаете жалованья в год?
Дженнаро. У меня, ваша светлость, отряд в пятьдесят копий; людей я содержу и одеваю на свой счет. Республика платит мне две тысячи золотых цехинов в год, не считая военной добычи и случайных доходов.
Дон Альфонсо. А если бы я предложил вам четыре тысячи, поступили бы вы на службу ко мне?
Дженнаро. Это невозможно. Я еще пять лет должен прослужить республике. Я уже связал себя.
Дон Альфонсо. Связали – чем?
Дженнаро. Словом.
Дон Альфонсо (тихо, донне Лукреции) . Оказывается, синьора, они тоже умеют держать слово. (Громко) Так и не будем говорить об этом, синьор Дженнаро.
Дженнаро. Я ничем не унизил себя, чтобы спасти свою жизнь, но раз уж ваша светлость мне дарит ее, то вот что я могу теперь не таить от вас. Ваша светлость еще помнит осаду Фаэнцы два года тому назад. Ваш отец, его светлость герцог Эрколе д'Эсте, подвергся там великой опасности со стороны двух стрелков герцога Валантинуа – они чуть не убили его. Неизвестный солдат спас ему жизнь.
Дон Альфонсо. Да, и этого солдата потом не могли разыскать.
Дженнаро. Это был я.
Дон Альфонсо. Это, ей-богу, заслуживает награды. Не примете ли вы, капитан, этот кошелек с цехинами?
Дженнаро. Поступая на службу республики, мы даем клятву не принимать денег от иностранных государей. Но если ваша светлость разрешит, я кошелек возьму и золото раздам от себя этим храбрым воинам. (Показывает на стражу.)
Дон Альфонсо. Извольте.
Дженнаро берет кошелек.
Но если так, то, по обычаю наших предков, вы со мною выпьете, как друг, бокал моего доброго сиракузского вина.
Дженнаро. С удовольствием, ваша светлость.
Дон Альфонсо. И, чтобы почтить вас как человека, который спас жизнь моему отцу, пусть госпожа герцогиня сама нальет вам вина.
Дженнаро кланяется и отходит, чтобы раздать деньги солдатам в глубине сцены.
Рустигелло!
Рустигелло появляется с подносом.
Поставь поднос сюда, на этот стол. Так, хорошо. (Берет донну Лукрецию за руку.) Слушайте, синьора, что я скажу этому человеку. – Рустигелло, стань снова за этой дверью с обнаженной шпагой в руке; если услышишь звон этого колокольчика, ты войдешь. Ступай.
Рустигелло выходит; видно, как он становится за дверью.
Синьора, вы сами нальете вина молодому человеку, и притом из золотого графина, не забудьте.
Донна Лукреция (бледнея, слабым голосом) . Да… Если бы вы только знали, что вы делаете в этот миг и как это ужасно, вы бы сами содрогнулись, ваша светлость, как бы ни были бесчувственны!
Дон Альфонсо. Не ошибитесь – из золотого графина. – Ну что же, капитан?
Дженнаро, покончив с раздачей денег, возвращается на авансцену. Герцог наливает себе из серебряного графина и подносит бокал к губам.
Дженнаро. Я просто смущен. Вы так добры, ваша светлость.
Дон Альфонсо. Синьора, налейте синьору Дженнаро. Сколько вам лет, капитан?
Дженнаро (беря другой бокал и протягивая его герцогине) . Двадцать.
Дон Альфонсо (шепотом, герцогине, пытающейся взять серебряный графин) . Из золотого, синьора!
Она, дрожа, берет золотой графин.
А ведь вы, наверно, влюблены?
Дженнаро. Кто же, ваша светлость, хоть немного не влюблен?
Дон Альфонсо. А знаете ли, синьора, что было бы жестокостью отнять этого капитана у жизни, у любви, у Италии с ее солнцем, у красоты его двадцатилетнего возраста, у славного поприща войны и приключений, источника доблести всех царственных домов, у празднеств, у маскарадов, у веселых венецианских карнавалов, где бывает обмануто столько мужей, и у красавиц, которых может полюбить этот юноша и которые – не правда ли, синьора? – должны любить этого юношу? – Так налейте же капитану. (Шепотом) Если вы колеблетесь, я позову Рустигелло.
Она молча наливает вино Дженнаро.
Дженнаро. Благодарю вашу светлость за то, что я еще могу жить для моей бедной матери.
Донна Лукреция (в сторону) . О ужас!
Дон Альфонсо (пьет) . Ваше здоровье, капитан Дженнаро, – живите долгие годы!
Дженнаро. Ваша светлость, бог да воздаст вам. (Пьет.)
Донна Лукреция (в сторону) . О небо!
Дон Альфонсо (в сторону) . Дело сделано. (Вслух.) Теперь я вас оставлю, капитан. Вы можете ехать в Венецию, когда вам будет угодно. (Тихо, донне Лукреции) Благодарите меня, синьора, я оставляю вас с ним наедине. Вы, наверно, захотите с ним проститься. Пусть, если вам это нравится, он будет ваш последние четверть часа своей жизни. (Уходит, стража следует за ним.)
Явление шестое
Донна Лукреция, Дженнаро.
Рустигелло по-прежнему виден за дверью в неподвижной позе.
Донна Лукреция. Дженнаро! Вы отравлены!
Дженнаро. Я отравлен, синьора?
Донна Лукреция. Отравлены!
Дженнаро. Я должен был бы этого ожидать – ведь вино наливали вы.
Донна Лукреция. О, не терзайте меня, Дженнаро. Не отнимайте у меня остатки сил – они мне нужны еще на несколько минут. Выслушайте меня. Герцог ревнует меня к вам, герцог считает вас моим любовником. Герцог предоставил мне на выбор: или видеть, как Рустигелло тут же заколет вас, или самой налить вам яду – страшного яду, Дженнаро, такого яду, что при одной мысли о нем бледнеет всякий итальянец, знающий историю последних двадцати лет…
Дженнаро. Да, яд Борджа!
Донна Лукреция. Вы его выпили. Никто в мире не знает противоядия от этой ужасной отравы, никто, кроме папы, кардинала Валантинуа и меня. Вот склянка – я всегда ношу ее при себе. В этой склянке, Дженнаро, жизнь, здоровье, спасенье. Одна капля, один глоток – и вы спасены. (Хочет поднести склянку к губам Дженнаро; он отступает.)
Дженнаро (пристально глядя на нее). Кто поручится мне, синьора, что и это не яд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17