Под ногами у далай-ламы была низкая широкая скамеечка. На боковых стенах — красивые картины, развёрнутые из свитков. Рядом с возвышением, по обе стороны трона, стояли, склонив головы, два безоружных человека в светло-коричневых одеяниях — пожилые тибетцы с грубыми чертами лиц.
На мой низкий поклон далай-лама ответил лёгким кивком. Он спросил меня, из какой страны я приехал, сколько мне лет и по какой дороге прибыл. Переводчиком был тот самый старый лама, которого я посетил накануне. Он переводил мои слова шёпотом, наклонившись к своему господину и не поднимая на него взгляда. После небольшой паузы далай-лама поинтересовался, не передавал ли Его величество император России какое-либо сообщение для него. С явной заинтересованностью он ожидал перевода моих слов. Я сказал, что, к сожалению, перед отъездом у меня не было возможности нанести визит императору. Далай-лама подал знак, и в комнату тут же принесли кусок красивого белого шёлка, на котором были тибетские письмена. Он попросил меня вручить этот подарок царю. Когда я спросил, не передаст ли Его святейшество какое-либо устное послание помимо этого подарка, далай-лама поинтересовался моим титулом. Услышав, что я барон и собираюсь назавтра покинуть монастырь, он попросил меня задержаться ещё на один день — к нему должны поступить некоторые сведения, и, возможно, он попросит меня об услуге.
Далай-лама сказал, что ему довольно хорошо в Утае, но сердце его находится в Тибете. Многие посещавшие монастырь жители Тибета просили его вернуться в Лхасу, что он, возможно, и сделает. Я заметил, что, когда Его святейшество посчитал необходимым покинуть свою родину, симпатии русского народа остались на его стороне и за прошедшие годы эти симпатии не уменьшились. Далай-лама слушал мои заверения с искренним удовольствием.
В конце аудиенции я попросил позволения продемонстрировать браунинг, который собирался вручить далай-ламе в качестве подарка. Когда я показал, что пистолет одновременно заряжается семью патронами, далай-лама заразительно рассмеялся. Этот подарок весьма прост, сказал я и посетовал, что не могу преподнести что-нибудь получше, ведь за долгое путешествие у меня, кроме оружия, ничего не осталось. С другой стороны, времена такие, что даже святому человеку чаще требуется пистолет, чем молитва.
Далай-лама показался мне живым и умным человеком, сильным духовно и физически. Во время приёма было ясно видно, что по отношению к Китаю он настроен весьма прохладно. Далай-лама дважды проверял, не было ли за занавесками кого-нибудь, кто мог подслушать наш разговор. Он ни в коей мере не производил впечатления человека, который хотел бы вручить Китаю часть своей любимой родины.
На следующий день далай-лама прислал мне 12 метров тонкого красно-коричневого тибетского сукна и пять связок благовонных палочек. Вместе с тем он передал, что ещё не закончил то письмо, которое хотел передать через меня, — ожидавшиеся им сведения пока не поступили. По всей вероятности, далай-лама передумал посылать со мной сообщение. Однако он известил, что обязательно примет меня в Лхасе, если я совершу ещё одно путешествие по Азии.
В том же году далай-лама вернул своё высокое положение на Тибете, поклявшись в верности Китаю. Впрочем, прошло не так много времени, и отношения между Центральным государством и его вассалом снова оказались разорванными. На этот раз китайцы напали на Тибет, и в 1910 году далай-лама опять вынужден был бежать — теперь уже в Индию; А ещё через два года, после китайской революции и свержения маньчжурской династии, он объявил Тибет независимым.
Из Утая мой путь лежал в сторону города Сопингфу, расположенного по другую сторону стены. Стена в этих местах выглядит гораздо крепче, но всё же она довольно сильно разрушена. Следующей целью был город Кьехуа на границе с Монголией — довольно крупный торговый и транспортный центр, населённый в основном монголами. Именно там я отметил двухлетие с моего отъезда из Петербурга.
Из Кьехуа я отправился на юг — в сторону города Татунгфу, куда прибыл 14 июля. Татунгфу знаменит своими красивыми женщинами, которые были даже предметом вывоза. Многие мандарины и богатые китайцы приезжали сюда, чтобы купить себе жену.
По ужасным дорогам я продвигался в направлении Калгана и, наконец, 20 июля 1908 года прибыл в этот город. Калган был конечным пунктом моего путешествия на лошадях. Из всего запланированного оставалась только поездка по железной дороге в Пекин.
Прибыв в Пекин, я почувствовал себя несказанно счастливым, когда смог поселиться в большом отеле. В течение месяца я писал отчёт, систематизировал собранные материалы, начисто чертил карты, обрабатывал метеорологические и другие научные наблюдения. Полномочный посол недавно скончался, и всеми делами посольства занимался советник Арсеньев — очень хороший дипломат, мы довольно быстро стали друзьями. А военным атташе был полковник Корнилов, которого я встречал ранее в Ташкенте.
Я распустил мой отряд и поблагодарил всех за верную службу. Славный Луканин отправился в Россию на поезде через Маньчжурию. Повар Чанг и переводчик Чау пока ещё не знали, куда они поедут.
Когда отчёт был готов, я воспользовался возможностью и отправился в двухнедельную туристскую поездку в Японию. Там, помимо прочего, я посетил города Симоносеки и Киото.
В Петербург я вернулся по уже знакомой со времён русско-японской войны железной дороге через Владивосток и Маньчжурию. Начиная с Харбина, дорога была точно такой же, как и три года назад, единственным отличием было то, что везде царили мир и порядок.
Прибыв в Петербург, я сразу же объявился в Генштабе и вскоре получил приглашение к императору для рассказа о своём путешествии.
Я спросил, сколько времени мне будет уделено, и услышал, что двадцати минут будет достаточно. Поскольку император не собирался садиться, я спросил, можно ли начинать, на что он утвердительно кивнул. Я докладывал стоя. Вопросы императора показывали, что он слушает мой доклад очень заинтересованно. Подарок далай-ламы он принял в соответствии с традицией — на вытянутые руки. Взглянув на настольные часы, я заметил, что прошло уже не двадцать минут, а час двадцать, и тут же попросил извинения, объяснив, что не заметил, как прошло время. Его величество улыбнулся, поблагодарил за интересный рассказ и сказал, что он тоже не заметил, как пролетело время.
Прощаясь, Его величество поинтересовался моими планами. «Я надеюсь в ближайшее время получить возможность командовать полком, Ваше величество, ведь на время моего отсутствия я был уволен из армии», — сказал я. Император ответил, что эта проблема не должна меня тревожить. Мол, покомандовать полком я ещё успею, а вот возможность выполнить такое поручение, какое досталось мне, выпадает немногим. Позднее я понял, что Его величество был прав.
На фронтах Первой Мировой войны
Покончив с отчётами о моём путешествии по Азии и другими формальностями, осенью 1908 года я поехал в краткосрочный отпуск в Финляндию. После двухлетнего путешествия на лошадях жизнь цивилизованного человека принесла мне чувство облегчения, и я наслаждался этим отпуском гораздо больше, чем другими.
После возвращения я испытал большую радость: меня назначили на должность командира 13-го Владимирского уланского, полка, располагавшегося в Ново-Минске в центре Польши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
На мой низкий поклон далай-лама ответил лёгким кивком. Он спросил меня, из какой страны я приехал, сколько мне лет и по какой дороге прибыл. Переводчиком был тот самый старый лама, которого я посетил накануне. Он переводил мои слова шёпотом, наклонившись к своему господину и не поднимая на него взгляда. После небольшой паузы далай-лама поинтересовался, не передавал ли Его величество император России какое-либо сообщение для него. С явной заинтересованностью он ожидал перевода моих слов. Я сказал, что, к сожалению, перед отъездом у меня не было возможности нанести визит императору. Далай-лама подал знак, и в комнату тут же принесли кусок красивого белого шёлка, на котором были тибетские письмена. Он попросил меня вручить этот подарок царю. Когда я спросил, не передаст ли Его святейшество какое-либо устное послание помимо этого подарка, далай-лама поинтересовался моим титулом. Услышав, что я барон и собираюсь назавтра покинуть монастырь, он попросил меня задержаться ещё на один день — к нему должны поступить некоторые сведения, и, возможно, он попросит меня об услуге.
Далай-лама сказал, что ему довольно хорошо в Утае, но сердце его находится в Тибете. Многие посещавшие монастырь жители Тибета просили его вернуться в Лхасу, что он, возможно, и сделает. Я заметил, что, когда Его святейшество посчитал необходимым покинуть свою родину, симпатии русского народа остались на его стороне и за прошедшие годы эти симпатии не уменьшились. Далай-лама слушал мои заверения с искренним удовольствием.
В конце аудиенции я попросил позволения продемонстрировать браунинг, который собирался вручить далай-ламе в качестве подарка. Когда я показал, что пистолет одновременно заряжается семью патронами, далай-лама заразительно рассмеялся. Этот подарок весьма прост, сказал я и посетовал, что не могу преподнести что-нибудь получше, ведь за долгое путешествие у меня, кроме оружия, ничего не осталось. С другой стороны, времена такие, что даже святому человеку чаще требуется пистолет, чем молитва.
Далай-лама показался мне живым и умным человеком, сильным духовно и физически. Во время приёма было ясно видно, что по отношению к Китаю он настроен весьма прохладно. Далай-лама дважды проверял, не было ли за занавесками кого-нибудь, кто мог подслушать наш разговор. Он ни в коей мере не производил впечатления человека, который хотел бы вручить Китаю часть своей любимой родины.
На следующий день далай-лама прислал мне 12 метров тонкого красно-коричневого тибетского сукна и пять связок благовонных палочек. Вместе с тем он передал, что ещё не закончил то письмо, которое хотел передать через меня, — ожидавшиеся им сведения пока не поступили. По всей вероятности, далай-лама передумал посылать со мной сообщение. Однако он известил, что обязательно примет меня в Лхасе, если я совершу ещё одно путешествие по Азии.
В том же году далай-лама вернул своё высокое положение на Тибете, поклявшись в верности Китаю. Впрочем, прошло не так много времени, и отношения между Центральным государством и его вассалом снова оказались разорванными. На этот раз китайцы напали на Тибет, и в 1910 году далай-лама опять вынужден был бежать — теперь уже в Индию; А ещё через два года, после китайской революции и свержения маньчжурской династии, он объявил Тибет независимым.
Из Утая мой путь лежал в сторону города Сопингфу, расположенного по другую сторону стены. Стена в этих местах выглядит гораздо крепче, но всё же она довольно сильно разрушена. Следующей целью был город Кьехуа на границе с Монголией — довольно крупный торговый и транспортный центр, населённый в основном монголами. Именно там я отметил двухлетие с моего отъезда из Петербурга.
Из Кьехуа я отправился на юг — в сторону города Татунгфу, куда прибыл 14 июля. Татунгфу знаменит своими красивыми женщинами, которые были даже предметом вывоза. Многие мандарины и богатые китайцы приезжали сюда, чтобы купить себе жену.
По ужасным дорогам я продвигался в направлении Калгана и, наконец, 20 июля 1908 года прибыл в этот город. Калган был конечным пунктом моего путешествия на лошадях. Из всего запланированного оставалась только поездка по железной дороге в Пекин.
Прибыв в Пекин, я почувствовал себя несказанно счастливым, когда смог поселиться в большом отеле. В течение месяца я писал отчёт, систематизировал собранные материалы, начисто чертил карты, обрабатывал метеорологические и другие научные наблюдения. Полномочный посол недавно скончался, и всеми делами посольства занимался советник Арсеньев — очень хороший дипломат, мы довольно быстро стали друзьями. А военным атташе был полковник Корнилов, которого я встречал ранее в Ташкенте.
Я распустил мой отряд и поблагодарил всех за верную службу. Славный Луканин отправился в Россию на поезде через Маньчжурию. Повар Чанг и переводчик Чау пока ещё не знали, куда они поедут.
Когда отчёт был готов, я воспользовался возможностью и отправился в двухнедельную туристскую поездку в Японию. Там, помимо прочего, я посетил города Симоносеки и Киото.
В Петербург я вернулся по уже знакомой со времён русско-японской войны железной дороге через Владивосток и Маньчжурию. Начиная с Харбина, дорога была точно такой же, как и три года назад, единственным отличием было то, что везде царили мир и порядок.
Прибыв в Петербург, я сразу же объявился в Генштабе и вскоре получил приглашение к императору для рассказа о своём путешествии.
Я спросил, сколько времени мне будет уделено, и услышал, что двадцати минут будет достаточно. Поскольку император не собирался садиться, я спросил, можно ли начинать, на что он утвердительно кивнул. Я докладывал стоя. Вопросы императора показывали, что он слушает мой доклад очень заинтересованно. Подарок далай-ламы он принял в соответствии с традицией — на вытянутые руки. Взглянув на настольные часы, я заметил, что прошло уже не двадцать минут, а час двадцать, и тут же попросил извинения, объяснив, что не заметил, как прошло время. Его величество улыбнулся, поблагодарил за интересный рассказ и сказал, что он тоже не заметил, как пролетело время.
Прощаясь, Его величество поинтересовался моими планами. «Я надеюсь в ближайшее время получить возможность командовать полком, Ваше величество, ведь на время моего отсутствия я был уволен из армии», — сказал я. Император ответил, что эта проблема не должна меня тревожить. Мол, покомандовать полком я ещё успею, а вот возможность выполнить такое поручение, какое досталось мне, выпадает немногим. Позднее я понял, что Его величество был прав.
На фронтах Первой Мировой войны
Покончив с отчётами о моём путешествии по Азии и другими формальностями, осенью 1908 года я поехал в краткосрочный отпуск в Финляндию. После двухлетнего путешествия на лошадях жизнь цивилизованного человека принесла мне чувство облегчения, и я наслаждался этим отпуском гораздо больше, чем другими.
После возвращения я испытал большую радость: меня назначили на должность командира 13-го Владимирского уланского, полка, располагавшегося в Ново-Минске в центре Польши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152