«ты обвиняешься в том, что ты американский шпион (или троцкист, или бухаринец): докажи, что ты им не являешься». Обвинение могло быть самым фантастическим и нелепым, а возможности для опровержения в условиях одиночного тюремного заключения равны нулю.
Генотипической чертой Вышинского была крайняя беспринципность. Он мог рьяно, с адвокатско-актерским блеском, защищать определенные положения, но достаточно было Сталину или Молотову, или другому руководителю дать реплику — или любым движением руки, головы, брови выразить свое недовольство или сомнение, — чтобы Вышинский тут же совершил поворот на 180 градусов и начал с таким же блеском и остроумием защищать прямо противоположное.
В силу своих морально-политических качеств Вышинский стал удобным универсальным орудием карательной политики Сталина в самые черные годы.
В своих лекциях по уголовному праву Вышинский, выспренне прикрываясь фразой «в условиях пролетарской диктатуры благо государства есть высший закон», пропагандировал изобретенную им формулировку: «Лучше осудить десять невиновных, чем оправдать одного виновного».
В качестве Генерального прокурора СССР Вышинский благословлял и освящал широкую практику необоснованных репрессий. С его определяющим участием инсценировались многочисленные судебные процессы, на которых все обвиняемые «признавались», а самые недоказанные вещи считались доказанными. На совести Вышинского как прокурора — легион загубленных жизней.
Но то было до войны. Теперь Вышинский сверкал на поприще Организации Объединенных Наций, обрушивая ежедневно на головы трепещущих империалистов Ниагару слов. В качестве дипломата Вышинский в своем красноречии не знал никаких границ и заслонов. В периоды различных международных ассамблей чуть ли не ежедневно в центральных газетах печатались по 2—3 полосы с речами Вышинского. Причем сам Вышинский частенько повторял браваду: «Я по каждому вопросу подготовляю один текст речи, произношу экспромтом другой, а печатаю третий».
Много позже, в 1956 году, на Лондонской конференции по Суэцкому вопросу, государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, прибыв в наше посольство для встречи со мной, в ходе беседы обмолвился такой фразой:
«Я приехал к вам потому, что в вашем весьма лаконичном заявлении по прибытии в Лондон я нашел одно слово, одно, но которое дает надежду, что мы с вами можем попытаться найти общую почву для разумного подхода к решению суэцкой проблемы. Это было бы весьма затруднительно с господином Вышинским, который, само собой разумеется, заслуживал высокого уважения. Но мне трудно представить себе человека, который мог бы доплыть до конца, читая блистательные речи и заявления господина Вышинского».
И действительно, Вышинский упивался своим красноречием настолько, что ради красивой или хлесткой фразы готов был потопить существо дела.
Таков был один из самых, пожалуй, ярких представителей сталинской бюрократии. И чтобы закончить с ним, расскажу такой эпизод. Мне нужно было переделать мое выступление на сессии ООН — кажется, было это осенью 1956 года. Я прошел в кабинет нашего представителя при ООН и попросил вызвать стенографистку. Диктовал, расхаживая по кабинету, потом задумался… сел за стол… закрыл глаза рукой…
Вдруг стенографистка бросается ко мне с диким криком:
— Дмитрий Трофимович, что с вами?
С минуту мы смотрим друг на друга. Потом она приходит в себя и начинает извиняться:
— Вы знаете, ведь с Вышинским всё было именно так. Он диктовал мне именно здесь. Сначала ходил. Потом присел вот за этот же стол. Закрыл глаза рукой. Сидел минуту, две, три… Я сразу не сообразила, что произошло. Пока вызвали доктора, было уже поздно.
Да, Андрей Януарьевич умер очень легкой смертью.
…Эволюция в сторону усиления недемократических методов руководства и управления сказывалась во всех звеньях партийного и советского механизмов. Не составлял исключения и, казалось бы, демократический по самой своей природе орган — Верховный Совет СССР.
12 марта 1950 г. состоялись очередные выборы в Верховный Совет СССР. Перед этим я денно и нощно был в разъездах и выступал перед рабочими, колхозниками, интеллигенцией Каменск-Уральского избирательного округа: Уральского алюминиевого завода, Синарского трубного, авиационных заводов, Каменск-Уральской ТЭЦ, Березовского рудника по добыче золота, пригородных колхозов и совхозов.
Всюду, начиная с прославленного Свердловского Уралмаша, меня поражали могучая, первоклассная техника заводов-гигантов, напряженный труд и огромный производственный подъем среди массы строителей социализма. Всюду трогали теплота и сердечность, с которыми принимали избиратели меня — простого смертного.
И вот я впервые депутат советского парламента. Я был счастлив и горд этим. Во-первых, потому, что оказался в числе той тысячи «лучших из лучших», как именовала печать нас, которых великий двухсотмиллионный народ удостоил своим избранием. Во-вторых, потому, что я получил депутатский мандат в Совет Союза от рабочих Урала — индустриального хребта социалистической державы.
12 июня открылась первая сессия вновь избранного Верховного Совета. Зал заседаний Большого Кремлевского дворца. Я бывал здесь в прежние годы, до реконструкции, когда он именовался Андреевским залом. Места для делегации Свердловской области. Рядом со мной в креслах также избранные от Свердловской области депутаты: маршал Советского Союза Г.К. Жуков, знаменитый физик-атомщик И.В. Курчатов, уральский писатель-сказочник П.Т. Бажов и другие.
…С маршалом Жуковым я впервые встретился на фронте в 1941 году, в самые напряженные дни битвы за Москву, когда над столицей нависла смертельная опасность. Г. Жуков командовал Западным фронтом. Я только что был назначен начальником политотдела 173-й стрелковой дивизии (бывшей 21-й дивизии народного ополчения Киевского района Москвы). Дивизия состояла исключительно из москвичей-добровольцев. Вооружена она была очень плохо, стареньким оружием времен Первой мировой войны, но по духу своему и стойкости она показывала чудеса.
Дивизия приняла первый бой на Десне западнее города Кирова. В течение октября-ноября 1941 года она вела тяжелые кровопролитные сражения с ударной танковой группировкой генерала Гудериана, которая имела задачу, захватив Тулу и Каширу, ворваться в Москву через её южные подступы.
Нет таких слов и нет таких красок, чтобы описать, сколько мужества, героизма, самоотверженности проявляли воины дивизии; чтобы защитить свою белокаменную. В дивизионном боевом марше были такие слова:
В те дни враг пытался расширить
Стремительный танков прорыв,
Но встали полки у Каширы,
Сердцами столицу прикрыв.
Дивизия несла огромные потери, как и другие соединения, оборонявшие Москву, но танковые полчища врага к Москве не прорвались.
Стояли небывалые для ноября лютые морозы. Командир дивизии полковник Александр Богданов и я отправились из-под Каширы в штаб Западного фронта просить пополнения дивизии москвичей людьми и оружием. Штаб помещался в подмосковном Перхушково. На всем протяжении пути мы видели, как ощерилась Москва и её подступы окопами, завалами, противотанковыми рвами, ежами, надолбами, артиллерийскими орудиями, зенитками, проволочными заграждениями, баррикадами, аэростатами — в готовности умереть, но не сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Генотипической чертой Вышинского была крайняя беспринципность. Он мог рьяно, с адвокатско-актерским блеском, защищать определенные положения, но достаточно было Сталину или Молотову, или другому руководителю дать реплику — или любым движением руки, головы, брови выразить свое недовольство или сомнение, — чтобы Вышинский тут же совершил поворот на 180 градусов и начал с таким же блеском и остроумием защищать прямо противоположное.
В силу своих морально-политических качеств Вышинский стал удобным универсальным орудием карательной политики Сталина в самые черные годы.
В своих лекциях по уголовному праву Вышинский, выспренне прикрываясь фразой «в условиях пролетарской диктатуры благо государства есть высший закон», пропагандировал изобретенную им формулировку: «Лучше осудить десять невиновных, чем оправдать одного виновного».
В качестве Генерального прокурора СССР Вышинский благословлял и освящал широкую практику необоснованных репрессий. С его определяющим участием инсценировались многочисленные судебные процессы, на которых все обвиняемые «признавались», а самые недоказанные вещи считались доказанными. На совести Вышинского как прокурора — легион загубленных жизней.
Но то было до войны. Теперь Вышинский сверкал на поприще Организации Объединенных Наций, обрушивая ежедневно на головы трепещущих империалистов Ниагару слов. В качестве дипломата Вышинский в своем красноречии не знал никаких границ и заслонов. В периоды различных международных ассамблей чуть ли не ежедневно в центральных газетах печатались по 2—3 полосы с речами Вышинского. Причем сам Вышинский частенько повторял браваду: «Я по каждому вопросу подготовляю один текст речи, произношу экспромтом другой, а печатаю третий».
Много позже, в 1956 году, на Лондонской конференции по Суэцкому вопросу, государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, прибыв в наше посольство для встречи со мной, в ходе беседы обмолвился такой фразой:
«Я приехал к вам потому, что в вашем весьма лаконичном заявлении по прибытии в Лондон я нашел одно слово, одно, но которое дает надежду, что мы с вами можем попытаться найти общую почву для разумного подхода к решению суэцкой проблемы. Это было бы весьма затруднительно с господином Вышинским, который, само собой разумеется, заслуживал высокого уважения. Но мне трудно представить себе человека, который мог бы доплыть до конца, читая блистательные речи и заявления господина Вышинского».
И действительно, Вышинский упивался своим красноречием настолько, что ради красивой или хлесткой фразы готов был потопить существо дела.
Таков был один из самых, пожалуй, ярких представителей сталинской бюрократии. И чтобы закончить с ним, расскажу такой эпизод. Мне нужно было переделать мое выступление на сессии ООН — кажется, было это осенью 1956 года. Я прошел в кабинет нашего представителя при ООН и попросил вызвать стенографистку. Диктовал, расхаживая по кабинету, потом задумался… сел за стол… закрыл глаза рукой…
Вдруг стенографистка бросается ко мне с диким криком:
— Дмитрий Трофимович, что с вами?
С минуту мы смотрим друг на друга. Потом она приходит в себя и начинает извиняться:
— Вы знаете, ведь с Вышинским всё было именно так. Он диктовал мне именно здесь. Сначала ходил. Потом присел вот за этот же стол. Закрыл глаза рукой. Сидел минуту, две, три… Я сразу не сообразила, что произошло. Пока вызвали доктора, было уже поздно.
Да, Андрей Януарьевич умер очень легкой смертью.
…Эволюция в сторону усиления недемократических методов руководства и управления сказывалась во всех звеньях партийного и советского механизмов. Не составлял исключения и, казалось бы, демократический по самой своей природе орган — Верховный Совет СССР.
12 марта 1950 г. состоялись очередные выборы в Верховный Совет СССР. Перед этим я денно и нощно был в разъездах и выступал перед рабочими, колхозниками, интеллигенцией Каменск-Уральского избирательного округа: Уральского алюминиевого завода, Синарского трубного, авиационных заводов, Каменск-Уральской ТЭЦ, Березовского рудника по добыче золота, пригородных колхозов и совхозов.
Всюду, начиная с прославленного Свердловского Уралмаша, меня поражали могучая, первоклассная техника заводов-гигантов, напряженный труд и огромный производственный подъем среди массы строителей социализма. Всюду трогали теплота и сердечность, с которыми принимали избиратели меня — простого смертного.
И вот я впервые депутат советского парламента. Я был счастлив и горд этим. Во-первых, потому, что оказался в числе той тысячи «лучших из лучших», как именовала печать нас, которых великий двухсотмиллионный народ удостоил своим избранием. Во-вторых, потому, что я получил депутатский мандат в Совет Союза от рабочих Урала — индустриального хребта социалистической державы.
12 июня открылась первая сессия вновь избранного Верховного Совета. Зал заседаний Большого Кремлевского дворца. Я бывал здесь в прежние годы, до реконструкции, когда он именовался Андреевским залом. Места для делегации Свердловской области. Рядом со мной в креслах также избранные от Свердловской области депутаты: маршал Советского Союза Г.К. Жуков, знаменитый физик-атомщик И.В. Курчатов, уральский писатель-сказочник П.Т. Бажов и другие.
…С маршалом Жуковым я впервые встретился на фронте в 1941 году, в самые напряженные дни битвы за Москву, когда над столицей нависла смертельная опасность. Г. Жуков командовал Западным фронтом. Я только что был назначен начальником политотдела 173-й стрелковой дивизии (бывшей 21-й дивизии народного ополчения Киевского района Москвы). Дивизия состояла исключительно из москвичей-добровольцев. Вооружена она была очень плохо, стареньким оружием времен Первой мировой войны, но по духу своему и стойкости она показывала чудеса.
Дивизия приняла первый бой на Десне западнее города Кирова. В течение октября-ноября 1941 года она вела тяжелые кровопролитные сражения с ударной танковой группировкой генерала Гудериана, которая имела задачу, захватив Тулу и Каширу, ворваться в Москву через её южные подступы.
Нет таких слов и нет таких красок, чтобы описать, сколько мужества, героизма, самоотверженности проявляли воины дивизии; чтобы защитить свою белокаменную. В дивизионном боевом марше были такие слова:
В те дни враг пытался расширить
Стремительный танков прорыв,
Но встали полки у Каширы,
Сердцами столицу прикрыв.
Дивизия несла огромные потери, как и другие соединения, оборонявшие Москву, но танковые полчища врага к Москве не прорвались.
Стояли небывалые для ноября лютые морозы. Командир дивизии полковник Александр Богданов и я отправились из-под Каширы в штаб Западного фронта просить пополнения дивизии москвичей людьми и оружием. Штаб помещался в подмосковном Перхушково. На всем протяжении пути мы видели, как ощерилась Москва и её подступы окопами, завалами, противотанковыми рвами, ежами, надолбами, артиллерийскими орудиями, зенитками, проволочными заграждениями, баррикадами, аэростатами — в готовности умереть, но не сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103