Нагруженные покупками, депутаты разъезжаются по домам до следующего года.
Такой была сессия и на этот раз.
Через 5 лет снова собралась очередная сессия Верховного Совета. И снова мы оказались с маршалом Жуковым на соседних креслах. Только теперь он был министром обороны Советского Союза, а я — Секретарем Центрального Комитета партии. Оба мы — кандидаты в члены Президиума ЦК. И сидели мы уже не в зале, а в президиуме сессии.
Сессия двигалась вперед с равномерностью и безупречностью идеально отлаженного механизма, действующего на холостом ходу. Помощники же время от времени подносили нам папки с бумагами, требовавшими срочного рассмотрения.
Вдруг Георгий Константинович обратился ко мне с вопросом:
— Слушай, Дмитрий Трофимович, ты у нас теоретик, разъясни мне пожалуйста — зачем мы каждый год устраиваем такую петрушку?
— Какую петрушку?
— А вот такие сессии. Ведь все мы люди занятые. У каждого дел по горло. Зачем же мы отрываем тысячи занятых людей на такие сессии, которые ничего на деле не обсуждают и ничего не решают? Кого мы обманываем?
Я перевел это в шутку:
— Ты, Георгий Константинович, говоришь, что я теоретик. А ведь это вопрос не теоретический, а организационный. Поэтому задай его Хрущеву.
Мы посмеялись. Посмеялись, конечно, горьким смехом.
Прошло ещё 10 лет. Я пишу эти строки в декабре 1966 года. Идет очередная сессия Верховного Совета. Я уже давно не депутат. Отставлен от депутатства и четырежды Герой Советского Союза маршал Жуков. Замурована в Кремлевской стене урна с прахом Курчатова. В могиле Бажов.
Идет смена поколений. Вступившее и вступающее в жизнь поколение молодых людей воспитано на учении Маркса—Ленина. Оно не знает ни старой жизни, ни частнособственнической идеологии. Оно понимает всё величие побед социализма. Но оно знает вместе с тем, какую чашу страданий испили многие из поколения их отцов в эпоху Сталина. Сколько попрания свободы и прав личности, достоинства и чести государства принесла хрущевщина. И они не хотят мириться с такими нравами.
Через полвека после величайшей революции, какую знало человечество, они хотят жить по-настоящему свободной, демократической жизнью — по Ленину.
На опыте нашей революции и социалистического строительства во всех странах народной демократии я по-прежнему, и даже не по-прежнему, а в тысячу раз сильнее, чем прежде, убежден, что Ленин и Октябрьская революция открыли такие формы действительного народовластия и истинной демократии, с которыми не могут сравниться никакие архидемократические государства буржуазной парламентской демократии.
«Сущность Советской власти состоит в том, — говорил Ленин на I конгрессе Коммунистического Интернационала, — что постоянной и единственной основой всей государственной власти, всего государственного аппарата является массовая организация именно тех классов, которые были угнетены капитализмом… Именно те массы, которые даже в самых демократических буржуазных республиках, будучи равноправны по закону, на деле тысячами приемов и уловок отстранялись от участия в политической жизни и от пользования демократическими правами и свободами, привлекаются теперь к постоянному и непременному, притом решающему, участию в демократическом управлении государством».
Со времени написания этих слов прошло полвека. Буржуазия на историческом опыте многому научилась. Научились и мы. Мы по-настоящему выстрадали марксизм. Главное, мы создали могущественную материально-техническую базу социализма. На этой базе мы можем жить по Ленину. Мы должны жить по Ленину. Тем более, что за эти полвека сам ленинизм гигантски обогатился, впитывая в себя и переваривая многообразный опыт всех стран и мирового освободительного движения.
Мы можем и должны теперь организовать функционирование всех надстроек (от государства до философии и эстетики) на началах широчайшей всенародной демократии, истинной свободы личности социалистического общества.
В описываемый же послевоенный период это стало властным велением жизни, без воплощения которого уже нельзя было успешно двигаться вперед высокими темпами ни в каких сферах общественной жизни. Но на поверхность выбивалось явное опасение вступить на этот путь. Мы чувствовали это в государственном строительстве и в партийной жизни. Мы чувствовали это и в сфере идеологии.
Жесткий тон в идеологических вопросах, взятый в докладах А. Жданова и в решениях ЦК по литературе, общественным наукам, репертуару драматических театров, музыки и кино, развивался и углублялся. После лаконичного замечания Сталина, что кое-кто «пытается погасить огонь великого учения Павлова», началась кампания по разоблачению антипавловцев. Было в этой кампании много положительного. Но не обошлось, как и во многих других случаях, без перегибов.
Не могло не принести ущерба науке направление в этой связи огня критики на выдающегося ученика И.П. Павлова, крупнейшего советского физиолога, Героя Социалистического Труда А. Орбели.
В мае 1950 г. в «Правде» была опубликована статья профессора Тбилисского университета Чикобавы «О некоторых вопросах советского языкознания». Она положила начало широкой дискуссии в этой области науки, завершившейся публикацией знаменитой статьи Сталина «Относительно марксизма в языкознании».
И здесь Сталин не мог обойтись без предельной политизации этой научной проблемы и без доведения своей критики до криминальных характеристик. Он обвинил всемирно известного лингвиста и археолога академика Н.Я. Марра в аракчеевщине. Конечно, всё сказанное Сталиным в его статье объявлено было сразу святая святых, классикой. «Новое учение» о языке, созданное академиком Марром, предано было анафеме, и возможность всякой дискуссии в вопросах языкознания была гильотинирована.
К сожалению, с тяжелой руки Сталина у нас часто в теоретических вопросах организационно-административный подход доминировал над идейным. Забывается та элементарная истина, что с идеями надо бороться идеями.
В художественной литературе и в драматургии в этот период всеми средствами поддерживались помпезные, лакировочные, культовые произведения и постановки, хотя они явно грешили отходом от исторической правды и невысоким художественным уровнем. А что-то новое, живое, созданное не по установке сверху, подвергалось жестокой экзекуции.
Доведение критики художественных произведений до серьезных политических обвинений имело особенно серьезное значение, когда речь шла о произведениях, созданных в национальных республиках. Так было, в частности, в описываемый период с творчеством известного украинского поэта В. Сосюры. Он опубликовал стихотворение «Люби Украину».
Люби Украину, как солнце, как свет,
Как ветер, и травы, и воды…
Люби Украину — простор вековой,
Гордись ты своей Украиной,
Красой её, новой и вечно живой
И речью её соловьиной…
Сталин нашел, что это — воспевание «Украины вообще», «вне времени и пространства», «извечной Украины». Значит, это «националистический подход». Под таким творчеством-де подпишется «любой недруг украинского народа из националистического лагеря, скажем Петлюра, Бандера и т.п.».
Конечно, Сталин не мог обойтись без острых блюд. Поэтому и здесь критика доводится до отождествления автора с Бандерой и Петлюрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103