Они сбились в кучу и спят, громко храпя и испуская резкий запах, как в нечищеном свинарнике. Прошу дочерей хозяина сделать что-нибудь с дьяволами, чтобы они проснулись. Ведь я приехал за многие сотни и тысячи километров, чтобы увидеть этих редких животных.
Сначала девочки отказываются будить дьяволов. Они говорят, что сюда приезжают многие люди, не только из Хобарта, но даже из Мельбурна и Канберры, и нельзя будить бедных животных ради каждого посетителя. Тогда я объясняю им, что приехал гораздо дальше — из Москвы. С восторженным удивлением оглядев меня с ног до головы, они, весело визжа, бегут в маленький домик и приносят баранью голову. Для гостя из Москвы они готовы разбудить даже самих дьяволов.
Как только баранью голову кидают в клетку, три самых крупных дьявола вскакивают и начинают с неукротимой энергией рвать и грызть добычу. Челюсти у них очень крепкие, слышен громкий хруст бараньих костей. Все трое тянут каждый к себе, издавая громкое сопение, но не огрызаются друг на друга и не кусаются. Передними ногами они упираются в землю, на задние приседают.
Хвост у дьяволов короткий и толстый, с тупым концом и с очень редкими волосами. Зубы малодифференцированны и скорее похожи на зубы землероек, чем хищников. Все поведение зверей — быстрые и торопливые движения, жадность, какая-то прямолинейность поступков — никак не сравнить с осмысленным и осторожным поведением настоящих хищных млекопитающих. Скорее оно напоминает более примитивное поведение насекомоядных зверей.
Пока три больших дьявола возятся с головой, остальные, более мелкие, лежат в углу и спросонья посматривают на них. Интересно, они сыты или уступают старшим? Вот один из тех, что помельче, тоже подошёл и всё-таки урвал себе кусок. Никто из больших его при этом не тронул.
В конце трапезы дьяволы подбегают к миске с водой и жадно, по-собачьи, пьют. После этого один из них присел на задние лапы и стал по очереди вылизывать передние, испачканные в крови. Это уж совсем по-кошачьи, только лапу он держит не как кошка, а прямо, почти не сгибая.
Девочки открывают дверь в клетку, дают мне войти внутрь, чтобы снять дьяволов. Сначала снимаю от самого входа, затем придвигаюсь ближе и делаю ещё несколько кадров.
Не могу удержаться — трогаю одного дьявола за хвост, а другого даже хлопаю по лбу, когда он пытается выйти в открытую дверь. Дьявол широко разевает белую пасть и сердито шипит на меня. Девочки в ужасе, просят меня не трогать дьяволов, боясь, что те укусят. Но я прошу их не пугаться. Зато теперь могу сказать своим друзьям, что держал за хвост самого дьявола и даже гладил его!
Подъезжает на машине семья — молодой мужчина с женой и тремя детьми. Они сразу окликают девочек: — У вас есть лев?
— Извините, но льва у нас нет, — отвечают девочки. Вся семья искренне разочарована.
— А что же у вас интересного можно посмотреть? — спрашивают они.
— Да вот, разве что дьявола, — говорят девочки извиняющимся тоном. Очевидно, для местных жителей тасманийский дьявол почти то же, что для москвичей — заяц в клетке.
У вольера с дьяволами перекидываюсь несколькими фразами с подошедшим мужчиной. Оказывается, по национальности он турок, зовут его Ахмет Мемиш.
— Вы содержите кафе или магазин? — спрашиваю я его.
— В отличие от большинства моих соотечественников я не торговец, а врач-психиатр государственного госпиталя в городке Нью-Норфолк, — весело смеётся Ахмет.
Жена его англичанка и работает там же. Узнав, откуда я, Ахмет просит меня заехать на ленч. Поскольку Нью-Норфолк по пути, я не отказываюсь. Заодно интересно осмотреть довольно редкое здесь учреждение — государственный госпиталь.
Мы приезжаем в городок госпиталя. Здесь есть корпуса для тихих больных — без запоров, корпуса для опасных — с запорами снаружи и коттеджи для сотрудников — с запорами изнутри. Весь госпиталь содержится на государственные средства, включая и квартиру Ахмета.
О нашей стране Ахмет имеет очень смутное представление. Он спрашивает меня, есть ли у нас госпитали, подобные тому, в котором мы сейчас находимся. Я говорю, что, конечно, госпитали есть, и рассказываю ему вкратце о государственной системе медицинского обслуживания. Мой собеседник очень осторожно, как бы боясь случайно обидеть, спрашивает:
— Ну а как у вас поступают с детьми, совсем не способными к труду?
Я ему отвечаю, что их помещают тоже в специальные госпитали. Тогда Ахмет восклицает:
— Ну, извините, я потому вас так спросил, что в одной из тасманийских газет недавно прочёл, будто у вас в стране таких детей просто умерщвляют!
Меня такая дикая ложь настолько поражает, что с моих уст невольно срывается очень крепкое выражение в адрес журналистов, которые пишут такие гадости. Моя искренняя реакция лучше всяких объяснений убеждает Ахмета, что подобного нет и быть не может.
Вскоре на чашку кофе приходит профессор, заведующий госпиталем, и ещё один врач — оба англичане. Они снова расспрашивают меня о медицинском обслуживании в СССР, о наших обычаях и образе жизни.
Один из врачей госпиталя собирается в ближайшее время поехать в Москву и Ленинград в служебную командировку.
Я рассказываю ему о двух женщинах-психиатрах, друзьях моей матери, которая тоже врач по профессии. Обе они доктора наук. Они читают лекции, руководят подготовкой диссертаций, одна из них заведует отделением в психиатрической лечебнице.
Мои собеседники очень удивлены тем, что женщины-психиатры занимают такие важные, ключевые посты в советской психиатрии.
Прощаясь с Ахметом и его семьёй, я дарю его дочке набор слайдов с видами Москвы. Она в ответ просит передать маленький сувенир моей дочери.
Ахмет подходит к машине и обращает внимание на правое переднее колесо: оно полностью стёрто, без рисунка на протекторе. Может быть, поэтому меня и занесло позавчера на мокрой дороге? Ахмет напоминает, что за такое стёртое колесо меня могут оштрафовать на двадцать долларов. Остаётся только выразить удивление, как же выпустили эту машину в такой дальний рейс, ведь перед отъездом она проходила техосмотр. Но в такой дали от университетского гаража эти претензии имеют сугубо теоретический характер.
Выезжаю уже на закате солнца и с наступлением темноты достигаю национального парка Маунт-Филд. Уже в полной темноте начинаю десятикилометровый подъем по серпантину к озеру Добсон, которое расположено в центре парка высоко в горах.
Вдоль дороги можно наблюдать смену растительных поясов. Внизу сырой эвкалиптовый лес с высокоствольными и прямыми гигантами-эвкалиптами, с густым подлеском из папоротников типа орляка, а также красивых древовидных папоротников. Выше он сменяется более низкорослым эвкалиптовым лесом с подлеском из колючих кустарников. Ещё выше древесный ярус становится реже, переходит в парковый, а затем в субальпийские кустарниковые заросли с участками заболоченных лугов и даже каменистой тундры.
Перевалив плоскую возвышенность, подъезжаю к озеру Добсон, которое в темноте и тумане практически не вижу. Обнаруживаю его лишь по надписи на небольшом деревянном щите и по блеску воды в свете фар.
По пути сюда я увидел много интересных животных. Вначале попадались кистехвостые поссумы, которые держатся в основном в нижнем поясе леса и сосредоточиваются около мест для пикника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Сначала девочки отказываются будить дьяволов. Они говорят, что сюда приезжают многие люди, не только из Хобарта, но даже из Мельбурна и Канберры, и нельзя будить бедных животных ради каждого посетителя. Тогда я объясняю им, что приехал гораздо дальше — из Москвы. С восторженным удивлением оглядев меня с ног до головы, они, весело визжа, бегут в маленький домик и приносят баранью голову. Для гостя из Москвы они готовы разбудить даже самих дьяволов.
Как только баранью голову кидают в клетку, три самых крупных дьявола вскакивают и начинают с неукротимой энергией рвать и грызть добычу. Челюсти у них очень крепкие, слышен громкий хруст бараньих костей. Все трое тянут каждый к себе, издавая громкое сопение, но не огрызаются друг на друга и не кусаются. Передними ногами они упираются в землю, на задние приседают.
Хвост у дьяволов короткий и толстый, с тупым концом и с очень редкими волосами. Зубы малодифференцированны и скорее похожи на зубы землероек, чем хищников. Все поведение зверей — быстрые и торопливые движения, жадность, какая-то прямолинейность поступков — никак не сравнить с осмысленным и осторожным поведением настоящих хищных млекопитающих. Скорее оно напоминает более примитивное поведение насекомоядных зверей.
Пока три больших дьявола возятся с головой, остальные, более мелкие, лежат в углу и спросонья посматривают на них. Интересно, они сыты или уступают старшим? Вот один из тех, что помельче, тоже подошёл и всё-таки урвал себе кусок. Никто из больших его при этом не тронул.
В конце трапезы дьяволы подбегают к миске с водой и жадно, по-собачьи, пьют. После этого один из них присел на задние лапы и стал по очереди вылизывать передние, испачканные в крови. Это уж совсем по-кошачьи, только лапу он держит не как кошка, а прямо, почти не сгибая.
Девочки открывают дверь в клетку, дают мне войти внутрь, чтобы снять дьяволов. Сначала снимаю от самого входа, затем придвигаюсь ближе и делаю ещё несколько кадров.
Не могу удержаться — трогаю одного дьявола за хвост, а другого даже хлопаю по лбу, когда он пытается выйти в открытую дверь. Дьявол широко разевает белую пасть и сердито шипит на меня. Девочки в ужасе, просят меня не трогать дьяволов, боясь, что те укусят. Но я прошу их не пугаться. Зато теперь могу сказать своим друзьям, что держал за хвост самого дьявола и даже гладил его!
Подъезжает на машине семья — молодой мужчина с женой и тремя детьми. Они сразу окликают девочек: — У вас есть лев?
— Извините, но льва у нас нет, — отвечают девочки. Вся семья искренне разочарована.
— А что же у вас интересного можно посмотреть? — спрашивают они.
— Да вот, разве что дьявола, — говорят девочки извиняющимся тоном. Очевидно, для местных жителей тасманийский дьявол почти то же, что для москвичей — заяц в клетке.
У вольера с дьяволами перекидываюсь несколькими фразами с подошедшим мужчиной. Оказывается, по национальности он турок, зовут его Ахмет Мемиш.
— Вы содержите кафе или магазин? — спрашиваю я его.
— В отличие от большинства моих соотечественников я не торговец, а врач-психиатр государственного госпиталя в городке Нью-Норфолк, — весело смеётся Ахмет.
Жена его англичанка и работает там же. Узнав, откуда я, Ахмет просит меня заехать на ленч. Поскольку Нью-Норфолк по пути, я не отказываюсь. Заодно интересно осмотреть довольно редкое здесь учреждение — государственный госпиталь.
Мы приезжаем в городок госпиталя. Здесь есть корпуса для тихих больных — без запоров, корпуса для опасных — с запорами снаружи и коттеджи для сотрудников — с запорами изнутри. Весь госпиталь содержится на государственные средства, включая и квартиру Ахмета.
О нашей стране Ахмет имеет очень смутное представление. Он спрашивает меня, есть ли у нас госпитали, подобные тому, в котором мы сейчас находимся. Я говорю, что, конечно, госпитали есть, и рассказываю ему вкратце о государственной системе медицинского обслуживания. Мой собеседник очень осторожно, как бы боясь случайно обидеть, спрашивает:
— Ну а как у вас поступают с детьми, совсем не способными к труду?
Я ему отвечаю, что их помещают тоже в специальные госпитали. Тогда Ахмет восклицает:
— Ну, извините, я потому вас так спросил, что в одной из тасманийских газет недавно прочёл, будто у вас в стране таких детей просто умерщвляют!
Меня такая дикая ложь настолько поражает, что с моих уст невольно срывается очень крепкое выражение в адрес журналистов, которые пишут такие гадости. Моя искренняя реакция лучше всяких объяснений убеждает Ахмета, что подобного нет и быть не может.
Вскоре на чашку кофе приходит профессор, заведующий госпиталем, и ещё один врач — оба англичане. Они снова расспрашивают меня о медицинском обслуживании в СССР, о наших обычаях и образе жизни.
Один из врачей госпиталя собирается в ближайшее время поехать в Москву и Ленинград в служебную командировку.
Я рассказываю ему о двух женщинах-психиатрах, друзьях моей матери, которая тоже врач по профессии. Обе они доктора наук. Они читают лекции, руководят подготовкой диссертаций, одна из них заведует отделением в психиатрической лечебнице.
Мои собеседники очень удивлены тем, что женщины-психиатры занимают такие важные, ключевые посты в советской психиатрии.
Прощаясь с Ахметом и его семьёй, я дарю его дочке набор слайдов с видами Москвы. Она в ответ просит передать маленький сувенир моей дочери.
Ахмет подходит к машине и обращает внимание на правое переднее колесо: оно полностью стёрто, без рисунка на протекторе. Может быть, поэтому меня и занесло позавчера на мокрой дороге? Ахмет напоминает, что за такое стёртое колесо меня могут оштрафовать на двадцать долларов. Остаётся только выразить удивление, как же выпустили эту машину в такой дальний рейс, ведь перед отъездом она проходила техосмотр. Но в такой дали от университетского гаража эти претензии имеют сугубо теоретический характер.
Выезжаю уже на закате солнца и с наступлением темноты достигаю национального парка Маунт-Филд. Уже в полной темноте начинаю десятикилометровый подъем по серпантину к озеру Добсон, которое расположено в центре парка высоко в горах.
Вдоль дороги можно наблюдать смену растительных поясов. Внизу сырой эвкалиптовый лес с высокоствольными и прямыми гигантами-эвкалиптами, с густым подлеском из папоротников типа орляка, а также красивых древовидных папоротников. Выше он сменяется более низкорослым эвкалиптовым лесом с подлеском из колючих кустарников. Ещё выше древесный ярус становится реже, переходит в парковый, а затем в субальпийские кустарниковые заросли с участками заболоченных лугов и даже каменистой тундры.
Перевалив плоскую возвышенность, подъезжаю к озеру Добсон, которое в темноте и тумане практически не вижу. Обнаруживаю его лишь по надписи на небольшом деревянном щите и по блеску воды в свете фар.
По пути сюда я увидел много интересных животных. Вначале попадались кистехвостые поссумы, которые держатся в основном в нижнем поясе леса и сосредоточиваются около мест для пикника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54