А примем соответствующее постановление, тогда кто-нибудь из отечественных или зарубежных Рокфеллеров купит объекты и исправно начнет платить областные налоги, часть которых будет выделяться на содержание думы. Что тут непонятного?
— Господа! — обернувшись к залу, воскликнул все тот же либерал, — Нас пытаются подкупить!
Но его вопрос повис в тишине. Лишь на галерке, в конце зала, где располагались члены экологической фракции, послышался недовольный ропот. Егерь не обратил на отдельные реплики никакого внимания и повернулся к спикеру:
— Ну что, Александр Серафимович, я предлагаю вынести проект закона о приватизации на обсуждение. Народные избранники молчат, а молчание, как известно, знак согласия.
Хоттабыч опустил голову, посмотрел на лежащий перед ним листок с повесткой дня и напротив заголовка «О льготном налогообложении средств массовой информации» нарисовал карандашом знак вопроса. Но все же он не хотел полностью отдавать инициативу в руки губернатора. Хотя понимал, что силки и уловки, к которым прибег Егерь, были заранее продуманы и выставлены с большой точностью.
На протяжении уже месяца каждое утро в думе начиналось одинаково: кто-нибудь из парламентариев устраивал театральную истерику то ли из-за отсутствия около подъезда персонального автомобиля, то ли из-за неоплаченной командировки, а иногда из-за нехватки писчей бумаги или порошка для ксерокса. На все эти действия и реплики Хоттабыч лишь разводил руками и ссылался на администрацию области, которая не давала ни машин, ни денег.
Конечно, народные избранники из некоторых фракций старались обойти трудности всеми доступными депутатскими способами. Одни посылали своих помощников, дабы те втихаря урвали пачку писчей бумаги, факсовый рулон или упаковку карандашей на черный день. Хоттабыч сам не раз слышал, как самые оборотистые помощники в обеденный перерыв хвастались друг перед другом канцелярскими трофеями и жалели своих патронов. Последние, в свою очередь, ощутив на себе немилость губернаторской администрации, пытались экономить абсолютно на всем, а некоторые, самые смешливые и изобретательные, предлагали порой очень странные варианты по выходу из создавшегося положения. Например, заместитель председателя фермерской фракции почти всерьез советовал провести в кабинетах дополнительные телефонные линии и радовать коллег известием, что машин для поездок по городу нет и не будет. Депутат-коммунист требовал не только отменить все загранкомандировки, но и в свою очередь на пушечный выстрел не пускать в область иностранцев, которые по его мнению уж очень зажрались. Экологи попробовали сэкономить не на себе, а на собственной прислуге, но попали в абсурдную ситуацию. Издав приказ о сокращении аппарата, они теперь не знали, где взять деньги для выплаты компенсаций бывшим сотрудникам. По думским законом и штатному расписанию выходило, что при увольнении человека по сокращению штатов, ему требовалось «отстегнуть» такую сумму, которой бы хватило на зарплату в течение года, если бы он по-прежнему трудился.
Хоттабыч, конечно, соглашался с разумными доводами депутатов, что командировки отменить нельзя, но не раз ратовал за то, чтобы сократить количество поездок до минимума. И при этом советовал поменьше шиковать и транжирить деньги. Если уж надо лететь на самолете, — то, будь добр, покупай билет в экономический класс, да и гостинцу требовал выбирать больше трехзвездочной с обыкновенным одноместным номером, а не шикарными аппартаментами.
Впрочем, и без нынешнего прямого и откровенного выступления Егеря, все депутаты знали, откуда дует ветер и по какому поводу обрушились на них все напасти. Из недели в неделю откладывая рассмотрение закона о приватизации, они сами же и накликали на себя беду. Обидели не только членов предпринимательской фракции — разработчиков и инициаторов закона, но и самого губернатора, который стоял за их спиной и во всем поддерживал бизнесменов.
Егерь, довольный собой, занял свое место в ложе. Но штурмовать трибуну пока никто не хотел. Зал наполнился рабочим шумом — руководители фракций и депутаты решали важный для себя вопрос: уступить ли напору губернатора и выносить ли злополучный вопрос на обсуждение. Они догадывались, что открытое предупреждение — это всего лишь цветочки. Но если они не подчинятся воле главного административного лица для них будут приготовлены волчьи ягодки. Все понимали, что по большому счету от простых жителей области их отличала бесплатная служебная квартира, удобная машина и теплый кабинет. И теперь, если снять грозное предупреждение с повестки дня, то многие, кто ещё не обзавелся казенной жилплощадью и ютился по гостинцам, могут навсегда забыть о собственном жилье: финансирование и приобретение квартир для иногородних депутатов вмиг будет прекращено. Те же, кто планировал переоформить служебные квартиры в частную собственность и сделать в них ремонт, тоже могли бы больше не думать о евродизайнах, подогреваемых полах, джакузи и биде…
— Ну так что? — напомнил о себе из ложи губернатор и обратился к спикеру, — Будем дела решать или шушукаться?
— Пусть сначала выскажутся представители фракций. — Хоттабыч постарался уйти от конкретизирующего вопроса.
— А что тут решать, если нас загнали в угол! — поднялся со своего места председатель коммунистической фракции, — Александр Серафимович, выносите вопрос на голосование в первом чтении и дело с концом.
Хоттабыч поднялся и прежде чем включить огромное табло, обратился к залу:
— Коллеги, я вас очень прошу отнестись к голосованию со всей ответственностью. Избиратели не простят нам ошибки. Никогда. Итак, кто за то, чтобы принять закон о приватизации водообъектов…
В зале воцарилось полна тишина. Каждому из народных избранников отводилась всего лишь минута, чтобы он смог сделать свой выбор. Всего лишь — минута, хотя сам Хоттабыч был на все сто процентов уверен, что такой сложный вопрос выносить на голосование было делом преждевременным и стоило бы воздержаться. Он достал из кармана упаковку с валидолом и, отковырнув из неё таблетку, невидимым движением послал её в рот. Черт побери, даже при выяснении отношений с дочерью, он так не волновался. Затем, вздохнув, он протянул руку к аппарату для голосования и нажал на кнопку «Против».
На табло забегали строчки. Он, засунув правую руку под пиджак, чувствовал, как выпрыгивает из груди сердце. За приватизацию проголосовали 51 человек. «Сколько же воздержалось? — успел подумать Хоттабыч и в то же время табло показало результат — воздержавшихся 13. Спикер провел ладонью по холодному лбу и опустил голову: в зале находилось 116 депутатов. Большинством голосов закон был отклонен — 52 депутата выступили против.
Он не мог поверить: пятьдесят вторым был его голос. Это не было поражением, как и не было победой. Хоттабыч под гул зала даже успел заметить торжествующую улыбку на лице Егеря. Значит, когда закон о приватизации будет вынесен на голосование в следующий раз, люди из администрации успеют провести соответствующую обработку тех тринадцати, которые воздержались и остались в стороне. Ну а он на что, спикер? По крайней мере человек десять из всех воздержавшихся он мог бы перечислить прямо сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Господа! — обернувшись к залу, воскликнул все тот же либерал, — Нас пытаются подкупить!
Но его вопрос повис в тишине. Лишь на галерке, в конце зала, где располагались члены экологической фракции, послышался недовольный ропот. Егерь не обратил на отдельные реплики никакого внимания и повернулся к спикеру:
— Ну что, Александр Серафимович, я предлагаю вынести проект закона о приватизации на обсуждение. Народные избранники молчат, а молчание, как известно, знак согласия.
Хоттабыч опустил голову, посмотрел на лежащий перед ним листок с повесткой дня и напротив заголовка «О льготном налогообложении средств массовой информации» нарисовал карандашом знак вопроса. Но все же он не хотел полностью отдавать инициативу в руки губернатора. Хотя понимал, что силки и уловки, к которым прибег Егерь, были заранее продуманы и выставлены с большой точностью.
На протяжении уже месяца каждое утро в думе начиналось одинаково: кто-нибудь из парламентариев устраивал театральную истерику то ли из-за отсутствия около подъезда персонального автомобиля, то ли из-за неоплаченной командировки, а иногда из-за нехватки писчей бумаги или порошка для ксерокса. На все эти действия и реплики Хоттабыч лишь разводил руками и ссылался на администрацию области, которая не давала ни машин, ни денег.
Конечно, народные избранники из некоторых фракций старались обойти трудности всеми доступными депутатскими способами. Одни посылали своих помощников, дабы те втихаря урвали пачку писчей бумаги, факсовый рулон или упаковку карандашей на черный день. Хоттабыч сам не раз слышал, как самые оборотистые помощники в обеденный перерыв хвастались друг перед другом канцелярскими трофеями и жалели своих патронов. Последние, в свою очередь, ощутив на себе немилость губернаторской администрации, пытались экономить абсолютно на всем, а некоторые, самые смешливые и изобретательные, предлагали порой очень странные варианты по выходу из создавшегося положения. Например, заместитель председателя фермерской фракции почти всерьез советовал провести в кабинетах дополнительные телефонные линии и радовать коллег известием, что машин для поездок по городу нет и не будет. Депутат-коммунист требовал не только отменить все загранкомандировки, но и в свою очередь на пушечный выстрел не пускать в область иностранцев, которые по его мнению уж очень зажрались. Экологи попробовали сэкономить не на себе, а на собственной прислуге, но попали в абсурдную ситуацию. Издав приказ о сокращении аппарата, они теперь не знали, где взять деньги для выплаты компенсаций бывшим сотрудникам. По думским законом и штатному расписанию выходило, что при увольнении человека по сокращению штатов, ему требовалось «отстегнуть» такую сумму, которой бы хватило на зарплату в течение года, если бы он по-прежнему трудился.
Хоттабыч, конечно, соглашался с разумными доводами депутатов, что командировки отменить нельзя, но не раз ратовал за то, чтобы сократить количество поездок до минимума. И при этом советовал поменьше шиковать и транжирить деньги. Если уж надо лететь на самолете, — то, будь добр, покупай билет в экономический класс, да и гостинцу требовал выбирать больше трехзвездочной с обыкновенным одноместным номером, а не шикарными аппартаментами.
Впрочем, и без нынешнего прямого и откровенного выступления Егеря, все депутаты знали, откуда дует ветер и по какому поводу обрушились на них все напасти. Из недели в неделю откладывая рассмотрение закона о приватизации, они сами же и накликали на себя беду. Обидели не только членов предпринимательской фракции — разработчиков и инициаторов закона, но и самого губернатора, который стоял за их спиной и во всем поддерживал бизнесменов.
Егерь, довольный собой, занял свое место в ложе. Но штурмовать трибуну пока никто не хотел. Зал наполнился рабочим шумом — руководители фракций и депутаты решали важный для себя вопрос: уступить ли напору губернатора и выносить ли злополучный вопрос на обсуждение. Они догадывались, что открытое предупреждение — это всего лишь цветочки. Но если они не подчинятся воле главного административного лица для них будут приготовлены волчьи ягодки. Все понимали, что по большому счету от простых жителей области их отличала бесплатная служебная квартира, удобная машина и теплый кабинет. И теперь, если снять грозное предупреждение с повестки дня, то многие, кто ещё не обзавелся казенной жилплощадью и ютился по гостинцам, могут навсегда забыть о собственном жилье: финансирование и приобретение квартир для иногородних депутатов вмиг будет прекращено. Те же, кто планировал переоформить служебные квартиры в частную собственность и сделать в них ремонт, тоже могли бы больше не думать о евродизайнах, подогреваемых полах, джакузи и биде…
— Ну так что? — напомнил о себе из ложи губернатор и обратился к спикеру, — Будем дела решать или шушукаться?
— Пусть сначала выскажутся представители фракций. — Хоттабыч постарался уйти от конкретизирующего вопроса.
— А что тут решать, если нас загнали в угол! — поднялся со своего места председатель коммунистической фракции, — Александр Серафимович, выносите вопрос на голосование в первом чтении и дело с концом.
Хоттабыч поднялся и прежде чем включить огромное табло, обратился к залу:
— Коллеги, я вас очень прошу отнестись к голосованию со всей ответственностью. Избиратели не простят нам ошибки. Никогда. Итак, кто за то, чтобы принять закон о приватизации водообъектов…
В зале воцарилось полна тишина. Каждому из народных избранников отводилась всего лишь минута, чтобы он смог сделать свой выбор. Всего лишь — минута, хотя сам Хоттабыч был на все сто процентов уверен, что такой сложный вопрос выносить на голосование было делом преждевременным и стоило бы воздержаться. Он достал из кармана упаковку с валидолом и, отковырнув из неё таблетку, невидимым движением послал её в рот. Черт побери, даже при выяснении отношений с дочерью, он так не волновался. Затем, вздохнув, он протянул руку к аппарату для голосования и нажал на кнопку «Против».
На табло забегали строчки. Он, засунув правую руку под пиджак, чувствовал, как выпрыгивает из груди сердце. За приватизацию проголосовали 51 человек. «Сколько же воздержалось? — успел подумать Хоттабыч и в то же время табло показало результат — воздержавшихся 13. Спикер провел ладонью по холодному лбу и опустил голову: в зале находилось 116 депутатов. Большинством голосов закон был отклонен — 52 депутата выступили против.
Он не мог поверить: пятьдесят вторым был его голос. Это не было поражением, как и не было победой. Хоттабыч под гул зала даже успел заметить торжествующую улыбку на лице Егеря. Значит, когда закон о приватизации будет вынесен на голосование в следующий раз, люди из администрации успеют провести соответствующую обработку тех тринадцати, которые воздержались и остались в стороне. Ну а он на что, спикер? По крайней мере человек десять из всех воздержавшихся он мог бы перечислить прямо сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59