Как только я его расхлебаю, я сразу же ее извещу. Она удивилась, но воздержалась от выяснений и уточнений. Я был уверен — с ее-то норовом сама она паузы не прервет.
Осень прошла почти незаметно — моя клиентура лишь увеличивалась, и мне приходилось трудиться без продыха. Иной раз мне искренне представлялось, что вся страна — от Посьета до Кушки — только и делает, что сутяжничает. При этом
— бессмысленно и бесплодно. Советский закон, что английский монарх — он представительствует, но не правит. Мы с ним живем в занятном мире, он устоялся, он и подвижен. В нем все невозможно и все возможно. Создана цепкая система переливающихся сосудов — личных связей, взаимной выручки, сплетенных между собой интересов. Гражданский и Уголовный Кодексы не стоят и гривенника, если раздастся звонок из горкома или райкома. Либо из некоей грозной конторы. А тот, кто слишком много ораторствует про правовое государство, рискует однажды с ним познакомиться поближе и не в лучших условиях.
С Борисом я виделся несколько раз, но встречи были невнятны и коротки. Когда мы были наедине, казалось, что все приступаем к делу, но так и не соберемся с духом. Оказываясь среди людей, мы были как в оркестровой яме — вокруг настраивают инструменты, порхают в воздухе разные звуки, никак не сольются в один поток, что-то мешает им стать мелодией.
Мое колесо совершало круг, бесшумно я въехал на нем в декабрь, не предвещавший душевных гроз.
Однако в самый короткий день года раздался звонок. То была Зоя Веская. Голос ее звучал насмешливо, но одновременно и требовательно.
— Привет, Белан.
— Ответный салют. Хочешь, должно быть, поздравить меня со столетием рождения Кобы?
— Тебя — не хочу. Изволь объяснить, что означает это молчание? Принял монашество?
— Вроде того.
После маленькой паузы она процедила:
— Так. Чем это я не подошла?
— Мировоззренческая нестыковка. По мне — ты слишком эгалитарна.
— Так. Я давно тебя раскусила. Буржуазность не могла не сказаться.
Я согласился с этой гипотезой:
— Видимо, так и есть. Сказалась. Боюсь, что ты станешь грабить награбленное.
Она сардонически рассмеялась.
— Ты полагал, что ради тебя я откажусь от своих взглядов?
— Даже и не мечтал, дорогая. Террор бесплоден, но так заманчив!
Она объявила с такою страстью, как будто приносила присягу:
— Еще не родился тот мужчина…
Я даже не дал ей договорить — заверил, что сразу же это понял. Естественно, принципы выше мужчин.
Зоя сказала не то с презреньем, не то с угрозой:
— Хорошо, что ты понял.
— Что и говорить, моя прелесть. Будь счастлива, спасибо за все. Если я что-то тебе завещаю, не отказывайся в пользу державы.
— Прощайте, господин Кошелек. Вам больше нечем меня удивить.
Она с проклятьем бросила трубку. Может быть, даже ее сломала.
Намек на мою платежеспособность меня не особенно уязвил. Не скрою, я ощутил чувство легкости. Прощай! Надеюсь, что в час испытаний тебя поддержат и подопрут здоровые молодые силы. Надеюсь, однажды они погорят. Во всяком случае, очень хотелось бы.
Я вспомнил диалог с Мельхиоровым — вторжение женщины в мой быт всегда предвестие неких событий. Пусть даже встреча с пани Ярмилой. Когда я пылал в дюнах под Ригой, горели торфяники под Москвой, а Випер метался, ища убежища. Несколько дней я себя успокаивал — трезвые люди не суеверны — и все же позвонил Богушевичам.
Трубку взяла далекая Рена. Голос ее долетал до меня не из другого района Москвы, а из космического пространства. Я сказал: этот год вернул ей брата, и восьмидесятый будет спокойней.
— Ты, Господи, веси, — вздохнула Рена.
Мне показалось, тут есть подтекст. Но я не стал до него докапываться. Спросил только, с кем она будет встречать.
— С Борисом, с Надеждой — и только. Непразднично. Я тоже тебе желаю, Вадим, самого лучшего. Хоть и не знаю, что это значит на самом деле. Счастья? Его, наверное, нет. Удачи? Она у тебя уже есть. Желаю, чтоб не было новостей.
— Немного, — подумал я про себя. Англосаксонский вариант. «Нет новостей — хорошие новости». Возможно, что так в их устойчивом обществе. Мне все-таки хотелось бы большего. Особенно когда молодость кончилась. Четвертый десяток — страшное дело! Но счастья нет, есть только удача. Чего же хотеть, коль она — с тобой? Но вот — со мной ли? Ты, Господи, веси.
Впрочем, еще через два денька я убедился, что Мельхиоров не ошибается по определению. Стоит лишь прорезаться женщине, и возникает катаклизм. Наши Вооруженные Силы вошли в сопредельный Афганистан.
Ну что так неймется нашим песочникам? Тоже ведь имеют детей. Но это вряд ли на них влияет. Эти один к одному. На подбор. Глупо взывать к их родительским чувствам. Тут я подумал, что Новый год мне предстоит встречать у отца, и окончательно приуныл. Не избежать политических диспутов.
Впрочем, на сей раз почти обошлось. Разумеется, отец растревожился: не рассориться бы со свободным миром… Но Вера Антоновна нас заверила, что разрядке нету альтернативы. На чем проблема была исчерпана. Выяснилось, что существует другая, более важная и волнующая.
Павел Антонович вновь пытался разжечь своими сырыми дровишками очередной семейный очаг. Но дама, для этого предназначенная, динамила его беспардонно, то мямлила что-то нечленораздельное, то по-русалочьи хохотала. Сулила встретить с ним Новый год, но неожиданно уклонилась. Вера Антоновна возмущалась, да и отец осуждал кокетку. Я-то ее хорошо понимал, но все же советовал претенденту не отступать, проявить характер.
— Поверьте, однажды она убедится, что легче отдаться вам, чем втолковать, что ей не очень этого хочется.
Павел Антонович забурлил.
— Как вы надменны… какая желчь…
— Он не хотел тебя обидеть, — поспешно вмешалась Вера Антоновна.
— Нет, добрая сестра, он хотел. Мне надо было прийти вдругорядь.
— Ах, Павел, — мягко сказал отец. — Когда вы привыкнете к его юмору?
— Я не позволю себе привыкать к тому, что ваш сын считает юмором, — гордо ответил Павел Антонович.
— Слова вам не скажи, — повздыхал я. — Горец какой-то… Чуть что — за кинжал. Наверно, вы просто ее запугали.
Он еще долго бурлил и булькал, но после пятой рюмки унялся. Мы выпили за его успех. Я сказал, что нисколько не сомневаюсь в том, что ветреница обречена и скоро он примет капитуляцию. Павел Антонович вздохнул озабоченно:
— Все зависит от моего здоровья.
Я понял, что любовная тема идет на коду, мощно вступает тема желудочно-кишечного тракта, и начал прощаться. Спокойной ночи! До новой встречи в новом году.
Я ехал мимо витрин магазинов, мимо опустевших контор, мимо знакомого кинотеатра. Непостижимое темное небо с яркими золотистыми крапинками висело над уснувшей Москвой. Казалось, что над столицей — вверх дном — плывет перевернутый океан, горят электрические медузы и нежно посверкивают актинии. Мелькали одинокие путники и тихо щебетавшие парочки, возвращавшиеся в свои постели. Неслись заштрихованные клетчатым поясом, призывно подмигивающие зеленоглазики. Мы жили уже в восьмидесятом.
Каким он будет? На всякий случай я дал себе слово — в который раз! — жить трезво и не читать самиздата. Равно как официальных изданий. Гребовать даже программой «Время». И пусть исторический процесс обгонит меня, как ночной автобус.
Я вспомнил, как любил Мельхиоров ссылаться на одного инженера, который последовательно отвергал любые заманчивые предложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Осень прошла почти незаметно — моя клиентура лишь увеличивалась, и мне приходилось трудиться без продыха. Иной раз мне искренне представлялось, что вся страна — от Посьета до Кушки — только и делает, что сутяжничает. При этом
— бессмысленно и бесплодно. Советский закон, что английский монарх — он представительствует, но не правит. Мы с ним живем в занятном мире, он устоялся, он и подвижен. В нем все невозможно и все возможно. Создана цепкая система переливающихся сосудов — личных связей, взаимной выручки, сплетенных между собой интересов. Гражданский и Уголовный Кодексы не стоят и гривенника, если раздастся звонок из горкома или райкома. Либо из некоей грозной конторы. А тот, кто слишком много ораторствует про правовое государство, рискует однажды с ним познакомиться поближе и не в лучших условиях.
С Борисом я виделся несколько раз, но встречи были невнятны и коротки. Когда мы были наедине, казалось, что все приступаем к делу, но так и не соберемся с духом. Оказываясь среди людей, мы были как в оркестровой яме — вокруг настраивают инструменты, порхают в воздухе разные звуки, никак не сольются в один поток, что-то мешает им стать мелодией.
Мое колесо совершало круг, бесшумно я въехал на нем в декабрь, не предвещавший душевных гроз.
Однако в самый короткий день года раздался звонок. То была Зоя Веская. Голос ее звучал насмешливо, но одновременно и требовательно.
— Привет, Белан.
— Ответный салют. Хочешь, должно быть, поздравить меня со столетием рождения Кобы?
— Тебя — не хочу. Изволь объяснить, что означает это молчание? Принял монашество?
— Вроде того.
После маленькой паузы она процедила:
— Так. Чем это я не подошла?
— Мировоззренческая нестыковка. По мне — ты слишком эгалитарна.
— Так. Я давно тебя раскусила. Буржуазность не могла не сказаться.
Я согласился с этой гипотезой:
— Видимо, так и есть. Сказалась. Боюсь, что ты станешь грабить награбленное.
Она сардонически рассмеялась.
— Ты полагал, что ради тебя я откажусь от своих взглядов?
— Даже и не мечтал, дорогая. Террор бесплоден, но так заманчив!
Она объявила с такою страстью, как будто приносила присягу:
— Еще не родился тот мужчина…
Я даже не дал ей договорить — заверил, что сразу же это понял. Естественно, принципы выше мужчин.
Зоя сказала не то с презреньем, не то с угрозой:
— Хорошо, что ты понял.
— Что и говорить, моя прелесть. Будь счастлива, спасибо за все. Если я что-то тебе завещаю, не отказывайся в пользу державы.
— Прощайте, господин Кошелек. Вам больше нечем меня удивить.
Она с проклятьем бросила трубку. Может быть, даже ее сломала.
Намек на мою платежеспособность меня не особенно уязвил. Не скрою, я ощутил чувство легкости. Прощай! Надеюсь, что в час испытаний тебя поддержат и подопрут здоровые молодые силы. Надеюсь, однажды они погорят. Во всяком случае, очень хотелось бы.
Я вспомнил диалог с Мельхиоровым — вторжение женщины в мой быт всегда предвестие неких событий. Пусть даже встреча с пани Ярмилой. Когда я пылал в дюнах под Ригой, горели торфяники под Москвой, а Випер метался, ища убежища. Несколько дней я себя успокаивал — трезвые люди не суеверны — и все же позвонил Богушевичам.
Трубку взяла далекая Рена. Голос ее долетал до меня не из другого района Москвы, а из космического пространства. Я сказал: этот год вернул ей брата, и восьмидесятый будет спокойней.
— Ты, Господи, веси, — вздохнула Рена.
Мне показалось, тут есть подтекст. Но я не стал до него докапываться. Спросил только, с кем она будет встречать.
— С Борисом, с Надеждой — и только. Непразднично. Я тоже тебе желаю, Вадим, самого лучшего. Хоть и не знаю, что это значит на самом деле. Счастья? Его, наверное, нет. Удачи? Она у тебя уже есть. Желаю, чтоб не было новостей.
— Немного, — подумал я про себя. Англосаксонский вариант. «Нет новостей — хорошие новости». Возможно, что так в их устойчивом обществе. Мне все-таки хотелось бы большего. Особенно когда молодость кончилась. Четвертый десяток — страшное дело! Но счастья нет, есть только удача. Чего же хотеть, коль она — с тобой? Но вот — со мной ли? Ты, Господи, веси.
Впрочем, еще через два денька я убедился, что Мельхиоров не ошибается по определению. Стоит лишь прорезаться женщине, и возникает катаклизм. Наши Вооруженные Силы вошли в сопредельный Афганистан.
Ну что так неймется нашим песочникам? Тоже ведь имеют детей. Но это вряд ли на них влияет. Эти один к одному. На подбор. Глупо взывать к их родительским чувствам. Тут я подумал, что Новый год мне предстоит встречать у отца, и окончательно приуныл. Не избежать политических диспутов.
Впрочем, на сей раз почти обошлось. Разумеется, отец растревожился: не рассориться бы со свободным миром… Но Вера Антоновна нас заверила, что разрядке нету альтернативы. На чем проблема была исчерпана. Выяснилось, что существует другая, более важная и волнующая.
Павел Антонович вновь пытался разжечь своими сырыми дровишками очередной семейный очаг. Но дама, для этого предназначенная, динамила его беспардонно, то мямлила что-то нечленораздельное, то по-русалочьи хохотала. Сулила встретить с ним Новый год, но неожиданно уклонилась. Вера Антоновна возмущалась, да и отец осуждал кокетку. Я-то ее хорошо понимал, но все же советовал претенденту не отступать, проявить характер.
— Поверьте, однажды она убедится, что легче отдаться вам, чем втолковать, что ей не очень этого хочется.
Павел Антонович забурлил.
— Как вы надменны… какая желчь…
— Он не хотел тебя обидеть, — поспешно вмешалась Вера Антоновна.
— Нет, добрая сестра, он хотел. Мне надо было прийти вдругорядь.
— Ах, Павел, — мягко сказал отец. — Когда вы привыкнете к его юмору?
— Я не позволю себе привыкать к тому, что ваш сын считает юмором, — гордо ответил Павел Антонович.
— Слова вам не скажи, — повздыхал я. — Горец какой-то… Чуть что — за кинжал. Наверно, вы просто ее запугали.
Он еще долго бурлил и булькал, но после пятой рюмки унялся. Мы выпили за его успех. Я сказал, что нисколько не сомневаюсь в том, что ветреница обречена и скоро он примет капитуляцию. Павел Антонович вздохнул озабоченно:
— Все зависит от моего здоровья.
Я понял, что любовная тема идет на коду, мощно вступает тема желудочно-кишечного тракта, и начал прощаться. Спокойной ночи! До новой встречи в новом году.
Я ехал мимо витрин магазинов, мимо опустевших контор, мимо знакомого кинотеатра. Непостижимое темное небо с яркими золотистыми крапинками висело над уснувшей Москвой. Казалось, что над столицей — вверх дном — плывет перевернутый океан, горят электрические медузы и нежно посверкивают актинии. Мелькали одинокие путники и тихо щебетавшие парочки, возвращавшиеся в свои постели. Неслись заштрихованные клетчатым поясом, призывно подмигивающие зеленоглазики. Мы жили уже в восьмидесятом.
Каким он будет? На всякий случай я дал себе слово — в который раз! — жить трезво и не читать самиздата. Равно как официальных изданий. Гребовать даже программой «Время». И пусть исторический процесс обгонит меня, как ночной автобус.
Я вспомнил, как любил Мельхиоров ссылаться на одного инженера, который последовательно отвергал любые заманчивые предложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43