Но что же мне делать? Не замечать его? Позволить вернуться туда, где другие дети будут смеяться и издеваться над ним? По-моему, это жестоко и бессмысленно!
— Я тоже не знаю, как поступить, — честно признался Роберт.
— Надеюсь, он не останется навечно рабом, ведь от него как от работника мало толку. — В голосе Амалии затеплилась надежда. — В Луизиане тысячи вольных негров.
— Вы правы, но большинство из них получили свободу много лет назад, задолго до того как формальности ужесточились.
Одной из величайших нелепостей последних лет стало то, что действия аболиционистов, борющихся против рабства, привели к созданию законов, по которым хозяину стало намного труднее дать рабу вольную. Прошли времена, когда раб сам или с помощью родственников мог выкупить себя, когда рабу давали вольную в награду за отвагу или особые заслуги. Теперь же чуть ли не единственным надежным способом предоставления свободы рабам стало оговаривать это в своем завещании.
— Я могу поступать только так, как подсказывает мне сердце, — сказала Амалия с чувством.
— Да-да, я понимаю, — кивнул Роберт. — Извините, я не хотел вас обидеть.
— Не сомневаюсь, — ответила она, окинув Роберта насмешливым взглядом, и затем удалилась.
Позже, много позже, после окончания ужина, когда все в доме уже спали, дверь между ее и мужниной спальнями плавно раздвинулась. Жюльен бесшумно подошел к ней, откинул противомоскитную сетку над кроватью и лег рядом. Амалия почувствовала, как, предательски скрипнув, приопустился матрац под тяжестью его тела. Он обнял ее и прошептал тихо-тихо в самое ухо:
— Прости меня, дорогая.
Его теплые губы нашли ее полуоткрытый рот. Она прижалась к нему, застонав от удовольствия. Их тела сплелись. Кровь прилила к лицу, и в глубине своего тела Амалия ощутила, как поднимается, усиливается желание, постепенно захватывая ее всю без остатка. Но по какой-то неясной причине, возможно, потому, что слишком долго откровенничала с ним в этот вечер, лицо, которое она мысленно видела перед собой, принадлежало не мужу, а его кузену Роберту.
ГЛАВА 5
Намеченный выезд в оперу превратился в цепь мероприятий на целый день. Утром — воскресная месса в костеле Святого Мартина-странника, затем завтрак с друзьями в отеле Бруссара возле пристани. Вторая половина дня была отдана только опере. В тот день давали новую постановку романтической оперы Джакомо Майербера «Гугеноты». После оперы — танцевальный вечер в большом зале отеля. Одним из спонсоров вечера являлся богатый плантатор Жюльен Деклуе.
Поскольку в городе предстояло провести весь день, было решено остановиться в отеле, чтобы иметь возможность отдохнуть, переодеться, если потребуется, да и на утреннюю службу они собирались прийти с первыми ударами колокола. Отъезд в Сан-Мартинвиль наметили на вечер в субботу. Дамы и джентльмены ехали в сопровождении служанок и слуг.
Отель Бруссара славился удобствами, но Мами предпочитала спать на своих украшенных монограммами простынях. Кроме того, везли несколько ковриков и кое-что по мелочи: любимую лампу, пару картин, разные безделушки — все для того, чтобы чувствовать себя как дома. Шеф-повар отеля отличался большой изобретательностью по части приготовления самых изысканных блюд, но в выпечке сдобы даже он не мог сравниться с Мартой, поэтому огромные корзины были заполнены печеньем, пряниками, бисквитами, булочками. Никто из обитателей «Рощи» не представлял себе и дня без такой домашней снеди, как окорока, колбасы, заливные. Чарльза взяли, чтобы докладывать о посетителях, а Амалия не могла обойтись без Айзы, ведь наверняка появятся разные поручения.
Ближе к субботнему вечеру возле дома выстроилась длинная вереница. Первым стоял фургон со слугами и припасами, готовый отправиться пораньше, чтобы все подготовить к приезду хозяев. Следом — элегантная сверкающая темно-зеленым лаком и позолоченными завитушками повозка от Студебекера, принадлежавшая Жюльену. За ней — повозка «Виктория», строгая и элегантная, с откидывающимся верхом. Невдалеке от нее спокойно пощипывал травку оседланный конь Роберта.
Амалия видела с галереи, как Роберт махнул вознице фургона рукой, давая сигнал к отправлению. Затем подошел к коню, отвязал от столба поводья, поставил ногу в стремя и пружинисто вскочил в седло. Амалия отметила, как напряглись мускулы на его поджарых бедрах, обтянутых тонкой кожей бриджей, как солнечные блики засверкали в его темных, слегка вьющихся волосах. Крупный гнедой скакун дернулся было в сторону, но, почувствовав уверенную руку всадника, покорно побежал мягкой рысью, демонстрируя великолепную посадку Роберта.
— Мамзель!
Обернувшись, Амалия увидела Полину, горничную мадам Деклуе, которая стояла в проеме дверей, ведущих в спальню Мами.
— Что тебе?
— Прошу прощения, но хозяйка хотела бы поговорить с вами.
— Что-нибудь случилось? — насторожилась Амалия. Полина приходилась кухарке Марте старшей сестрой и
была чуть моложе Мами. Она отрицательно покачала головой и отступила в сторону, освобождая Амалии путь в покои мадам.
Мами была в сером шелковом платье с наброшенной на плечи черной шелковой мантильей и в черной шляпке с вуалеткой на затылке. Она стояла на коленях перед скамьей для молитв, и губы ее беззвучно шептали слова, обращенные к Богу. Прошло несколько минут, прежде чем она, тяжело вздохнув, поднялась с колен.
— Извини, что заставила тебя ждать, ma chere, — сказала она, улыбнувшись только краешками губ. — Путешествие, даже непродолжительное, требует Божьей помощи, не так ли?
— Да, Мами, — согласилась Амалия, понимая, какого ответа от нее ждут.
— Но прежде, чем мы отправимся в путь, — начала Мами торжественно, — я хотела бы вручить тебе небольшой подарок.
— О, нет! Вы и так слишком много…
— Это всего лишь маленький знак любви к тебе, — прервала ее Мами. — Я благодарна тебе, девочка, за счастье, которое ты даришь моему единственному сыну.
На высокой кровати под балдахином рядом с грудой платьев стояла изящная шкатулка. Мами взяла ее в руки и подняла крышку.
— Я его жена, и это мой долг, — возразила Амалия.
Не обращая внимания на эти слова, Мами вынула из шкатулки футляр синего бархата и вложила его в руку невестки.
— Ты проявила редкостное понимание и терпение, девочка, — произнесла Мами прочувствованно. — Спасибо тебе! И пожалуйста, не огорчай меня отказом принять эту безделицу.
Амалия взглянула на футляр, подумав, что понимание и терпение были не столь уж сильными и долгими, как полагала Мами. В последние недели Жюльен появлялся в ее спальне раз шесть, и всякий раз происходило нечто исполненное первобытной страсти, неземного наслаждения и высокой поэзии чувств. Однако наступало утро, они встречались за завтраком и вели себя так, словно ничего не происходило. Обычно Жюльен был сумрачен и нетерпелив, хотя порой и одаривал ее своей прежней ласковой улыбкой, правда, несколько вымученной, как ей показалось однажды. Его вялое поведение днем было полной противоположностью неутомимому напору ночью. Ночью Амалия начинала думать, что нужна ему только как партнерша в постели, а его визиты — простая формальность законного супруга. Чтобы успокоить оскорбленную гордость, Амалия пробовала в самое решающее мгновение их близости оставаться холодной и бесчувственной, сопротивляясь страсти, которую он в ней разжигал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Я тоже не знаю, как поступить, — честно признался Роберт.
— Надеюсь, он не останется навечно рабом, ведь от него как от работника мало толку. — В голосе Амалии затеплилась надежда. — В Луизиане тысячи вольных негров.
— Вы правы, но большинство из них получили свободу много лет назад, задолго до того как формальности ужесточились.
Одной из величайших нелепостей последних лет стало то, что действия аболиционистов, борющихся против рабства, привели к созданию законов, по которым хозяину стало намного труднее дать рабу вольную. Прошли времена, когда раб сам или с помощью родственников мог выкупить себя, когда рабу давали вольную в награду за отвагу или особые заслуги. Теперь же чуть ли не единственным надежным способом предоставления свободы рабам стало оговаривать это в своем завещании.
— Я могу поступать только так, как подсказывает мне сердце, — сказала Амалия с чувством.
— Да-да, я понимаю, — кивнул Роберт. — Извините, я не хотел вас обидеть.
— Не сомневаюсь, — ответила она, окинув Роберта насмешливым взглядом, и затем удалилась.
Позже, много позже, после окончания ужина, когда все в доме уже спали, дверь между ее и мужниной спальнями плавно раздвинулась. Жюльен бесшумно подошел к ней, откинул противомоскитную сетку над кроватью и лег рядом. Амалия почувствовала, как, предательски скрипнув, приопустился матрац под тяжестью его тела. Он обнял ее и прошептал тихо-тихо в самое ухо:
— Прости меня, дорогая.
Его теплые губы нашли ее полуоткрытый рот. Она прижалась к нему, застонав от удовольствия. Их тела сплелись. Кровь прилила к лицу, и в глубине своего тела Амалия ощутила, как поднимается, усиливается желание, постепенно захватывая ее всю без остатка. Но по какой-то неясной причине, возможно, потому, что слишком долго откровенничала с ним в этот вечер, лицо, которое она мысленно видела перед собой, принадлежало не мужу, а его кузену Роберту.
ГЛАВА 5
Намеченный выезд в оперу превратился в цепь мероприятий на целый день. Утром — воскресная месса в костеле Святого Мартина-странника, затем завтрак с друзьями в отеле Бруссара возле пристани. Вторая половина дня была отдана только опере. В тот день давали новую постановку романтической оперы Джакомо Майербера «Гугеноты». После оперы — танцевальный вечер в большом зале отеля. Одним из спонсоров вечера являлся богатый плантатор Жюльен Деклуе.
Поскольку в городе предстояло провести весь день, было решено остановиться в отеле, чтобы иметь возможность отдохнуть, переодеться, если потребуется, да и на утреннюю службу они собирались прийти с первыми ударами колокола. Отъезд в Сан-Мартинвиль наметили на вечер в субботу. Дамы и джентльмены ехали в сопровождении служанок и слуг.
Отель Бруссара славился удобствами, но Мами предпочитала спать на своих украшенных монограммами простынях. Кроме того, везли несколько ковриков и кое-что по мелочи: любимую лампу, пару картин, разные безделушки — все для того, чтобы чувствовать себя как дома. Шеф-повар отеля отличался большой изобретательностью по части приготовления самых изысканных блюд, но в выпечке сдобы даже он не мог сравниться с Мартой, поэтому огромные корзины были заполнены печеньем, пряниками, бисквитами, булочками. Никто из обитателей «Рощи» не представлял себе и дня без такой домашней снеди, как окорока, колбасы, заливные. Чарльза взяли, чтобы докладывать о посетителях, а Амалия не могла обойтись без Айзы, ведь наверняка появятся разные поручения.
Ближе к субботнему вечеру возле дома выстроилась длинная вереница. Первым стоял фургон со слугами и припасами, готовый отправиться пораньше, чтобы все подготовить к приезду хозяев. Следом — элегантная сверкающая темно-зеленым лаком и позолоченными завитушками повозка от Студебекера, принадлежавшая Жюльену. За ней — повозка «Виктория», строгая и элегантная, с откидывающимся верхом. Невдалеке от нее спокойно пощипывал травку оседланный конь Роберта.
Амалия видела с галереи, как Роберт махнул вознице фургона рукой, давая сигнал к отправлению. Затем подошел к коню, отвязал от столба поводья, поставил ногу в стремя и пружинисто вскочил в седло. Амалия отметила, как напряглись мускулы на его поджарых бедрах, обтянутых тонкой кожей бриджей, как солнечные блики засверкали в его темных, слегка вьющихся волосах. Крупный гнедой скакун дернулся было в сторону, но, почувствовав уверенную руку всадника, покорно побежал мягкой рысью, демонстрируя великолепную посадку Роберта.
— Мамзель!
Обернувшись, Амалия увидела Полину, горничную мадам Деклуе, которая стояла в проеме дверей, ведущих в спальню Мами.
— Что тебе?
— Прошу прощения, но хозяйка хотела бы поговорить с вами.
— Что-нибудь случилось? — насторожилась Амалия. Полина приходилась кухарке Марте старшей сестрой и
была чуть моложе Мами. Она отрицательно покачала головой и отступила в сторону, освобождая Амалии путь в покои мадам.
Мами была в сером шелковом платье с наброшенной на плечи черной шелковой мантильей и в черной шляпке с вуалеткой на затылке. Она стояла на коленях перед скамьей для молитв, и губы ее беззвучно шептали слова, обращенные к Богу. Прошло несколько минут, прежде чем она, тяжело вздохнув, поднялась с колен.
— Извини, что заставила тебя ждать, ma chere, — сказала она, улыбнувшись только краешками губ. — Путешествие, даже непродолжительное, требует Божьей помощи, не так ли?
— Да, Мами, — согласилась Амалия, понимая, какого ответа от нее ждут.
— Но прежде, чем мы отправимся в путь, — начала Мами торжественно, — я хотела бы вручить тебе небольшой подарок.
— О, нет! Вы и так слишком много…
— Это всего лишь маленький знак любви к тебе, — прервала ее Мами. — Я благодарна тебе, девочка, за счастье, которое ты даришь моему единственному сыну.
На высокой кровати под балдахином рядом с грудой платьев стояла изящная шкатулка. Мами взяла ее в руки и подняла крышку.
— Я его жена, и это мой долг, — возразила Амалия.
Не обращая внимания на эти слова, Мами вынула из шкатулки футляр синего бархата и вложила его в руку невестки.
— Ты проявила редкостное понимание и терпение, девочка, — произнесла Мами прочувствованно. — Спасибо тебе! И пожалуйста, не огорчай меня отказом принять эту безделицу.
Амалия взглянула на футляр, подумав, что понимание и терпение были не столь уж сильными и долгими, как полагала Мами. В последние недели Жюльен появлялся в ее спальне раз шесть, и всякий раз происходило нечто исполненное первобытной страсти, неземного наслаждения и высокой поэзии чувств. Однако наступало утро, они встречались за завтраком и вели себя так, словно ничего не происходило. Обычно Жюльен был сумрачен и нетерпелив, хотя порой и одаривал ее своей прежней ласковой улыбкой, правда, несколько вымученной, как ей показалось однажды. Его вялое поведение днем было полной противоположностью неутомимому напору ночью. Ночью Амалия начинала думать, что нужна ему только как партнерша в постели, а его визиты — простая формальность законного супруга. Чтобы успокоить оскорбленную гордость, Амалия пробовала в самое решающее мгновение их близости оставаться холодной и бесчувственной, сопротивляясь страсти, которую он в ней разжигал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97