раковины под столешницу 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А на какие деньги, позволь спросить, ты прибыл из Англии, проехал всю Америку, добрался от этого дикого Висконсина до нас? А?
— У меня было небольшое наследство, — начал уже в который раз терпеливо объяснять Джордж. — Я решил воспользоваться им, чтобы посмотреть эту страну и, возможно, написать книгу о ее флоре, которая составила бы мне репутацию серьезного ботаника, заинтересовала влиятельных людей Англии, которым по средствам приглашать ландшафтного архитектора для устройства своих садов, парков, усадеб. Но деньги быстро кончились, а книга пока не…
— Ты слишком много думаешь о деньгах, — перебила его Хлоя. — Для семьи гораздо важнее твое происхождение, а оно — лучше не придумаешь. У меня будет приличное приданое, а места в «Роще» всем хватит.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я смогу жить за счет твоих родных? — В голосе Джорджа прозвучала обида.
— А что тут такого? Так часто бывает,' и никто, я надеюсь, не будет возражать.
— Ты забыла обо мне, — сказал он тихо. — Я буду возражать!
— Если ты такой щепетильный, работай, приноси пользу! Возись с садами, пиши свою книгу, а я буду помогать искать образцы, переписывать страницы. Большой разницы с тем, что происходит сейчас, не будет, если не считать такого малозначительного факта, что я стану твоей женой.
Вместо ответа Джордж только покачал головой. Рассерженная его упрямством Хлоя со злостью откинулась на спинку сиденья так, что пружины взвизгнули.
— Признайся, ты боишься Жюльена! — никак не успокаивалась она. — Ты думаешь, что, рассердившись, он выгонит тебя раньше, чем ты закончишь свой расчудесный садик, не так ли? Тебя только и волнуют цветочки да грязь, грязь да цветочки!
— Будь благоразумной, Хлоя.
— Как же я могу быть благоразумной, если ты не хочешь приложить малюсенькое усилие, чтобы приблизить наше счастье? Я не желаю остаться в старых девах, все интересы которых сводятся к пересудам и вышиванию дурацких гобеленов. Я хочу быть твоей женой!
— Наверное, я сделал ошибку, что открылся тебе в своих чувствах, не поговорив предварительно с твоими родственниками. Если бы ты не знала о моих истинных намерениях, ты бы не сердилась на меня.
— Сердиться на тебя? Никогда! Просто я самый несчастный человек на свете. Но мы не виноваты, виноват — Жюльен. Это он заставляет нас ждать. Обещай, что поговоришь с ним! Обещай!
— Хлоя, любовь моя, давай не будем обсуждать эту тему здесь. Ты причиняешь неудобства Амалии и привлекаешь к себе излишнее внимание.
— Хорошо! — воскликнула Хлоя, воинственно выпрямляясь. — Если ты не поговоришь с Жюльеном, я сама поговорю с ним.
Джордж смерил ее тяжелым взглядом, понимая, что всякие возражения бесполезны.
— Как хочешь, — вздохнул он, — только не говори, пожалуйста, что это я тебя подослал. Два месяца назад Жюльен обещал мне вернуться к этой проблеме следующей зимой, а он своему слову хозяин.
Хлоя не проронила больше ни звука, но, зная ее, смешно было бы думать, что решимость покинула девушку. Когда повозка остановилась у подъезда гостиницы Бруссара, она молча вышла и молча поднялась по ступеням крыльца. Амалия последовала за ней, оставив Джорджа обдумывать сложившуюся ситуацию. Какое-то время он сидел, уставившись в одну точку между ушами лошади, потом, решившись на что-то, направил повозку на задний двор в конюшню.
Любовь к опере и театру завезли в Луизиану первые французские колонисты. Не обремененные пуританским недоверием к подобного рода развлечениям, они с удовольствием наслаждались заезжими труппами певцов и музыкантов. Именно в Новом Орлеане появилась первая на американской земле постоянная оперная труппа, и случилось это задолго до того, как города на Восточном Побережье стали задумываться об этом.
Музыка играла особую роль в жизни первых поселенцев. Фрагменты любимых арий, а то и целые арии, можно было услышать повсюду. Они доносились из французского квартала, из его двориков, их распевали прачки с корзинами белья на голове, мальчишки, торговавшие рыбой на французском рынке. Постоянно шли споры о достоинствах того или иного исполнителя, которые порой заканчивались дуэлями или драками. Оперных див и прославленных теноров засыпали на сцене цветами, худших закидывали огрызками яблок. Жизнь примадонн и премьеров была окружена флером обожания, таинственных историй и затаенной зависти. Они становились кумирами сезона, их приглашали в лучшие дома, задаривали подарками, встречали аплодисментами в ресторанах. Во время спектаклей многие дамы и молодые девушки, не выдержав накала страстей и завораживающей красоты музыки, падали в обморок, а при уборке зала после спектаклей служащие находили мокрые от слез платки, искусанные в волнении перчатки и прочие свидетельства великих переживаний. И нигде в мире крики «браво» и «бис» не звучали так страстно и так долго.
Выход в оперу становился событием в жизни людей. Дамы надевали лучшие туалеты и украшения, а мужчины демонстрировали изысканную галантность. Молодые девушки стремились в антракте заполучить в родительскую ложу какого-нибудь знакомого мужчину в надежде, что он там задержится навсегда. Опера была подходящим местом для встреч со старыми друзьями, сплетен и пересудов, рождения самых невероятных слухов и легенд. Именно в опере можно было увидеть и обсудить новые туалеты, завязать знакомство, выпить бокал холодного пунша и вновь оказаться в зале, когда взвивался занавес, и на сцене появлялись любимцы сезона. Летние гала-оперы в Сан-Мартинвиле ничем не отличались от тех, что были здесь десятки лет назад.
Приготовление к выходу в театр превращалось для дам в некое священнодействие. Требовалась сложнейшая прическа, которую нужно было придумать и соорудить с помощью искусной горничной или специально приглашенного парикмахера. Особенно тщательно продумывалась отделка платьев и украшений, ибо их цвет и общий стиль оставались неизменными. Один европеец, побывавший в новоорлеанской опере, удивленно воскликнул, что дамы в ложах напоминали огромный букет белых роз, и редкая женщина решилась бы выделиться из такого красивого ансамбля!
Платье Амалии было сшито из блестящего белого муслина с широкой нижней юбкой, составленной из шести слоев узких полотнищ, обрамленных бесконечным числом кружевных рюшей, верхней юбкой, собранной в буфы и закрепленной узкими лентами из серо-голубого шелка, и лифом в форме сердечка, нависшего над колоколом юбок. Убранные горничной волосы напоминали каскад локонов с вплетенными лентами. Туалет довершали дивное ожерелье и великолепные серьги — подарок Мами. Накидку Амалия решила не надевать, на улице было тепло. Взяв веер и сумочку, она вышла из своей комнаты в холл.
Словно по сигналу за ней вышли из своей комнаты Мами и Хлоя. Лицо Хлои, покрытое, как требовала мода, слоем жемчужной пудры, выглядело бледным. На ней было атласное белое платье с верхней кружевной юбкой, украшенное по лифу и в талии любимыми ею розами нежных тонов. Мами надела светло-серое с перламутровым отливом платье, как и подобало ее возрасту и положению вдовы. Поверх платья она накинула шаль из белого шелка с изящной вышивкой по краю.
— Какая же ты хорошенькая! — не удержалась от комплимента Мами, с удовлетворением разглядывая на шее невестки свой недавний подарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
 сантехника в мытищах 

 Ceramiche Grazia New Classic