— Вас понял.
* * *
И после посадки беспокойство не проходит. Теперь слова Василяки «Атакуй первую группу» набатом раздаются в голове Воронина. Они атаковали вторую. Так комэск считал правильнее. Рискнул. Но разве не бывает, что принятое решение кажется лучшим, хотя на самом деле не все учтено? Не так ли случилось и в этом полете? Конечно, проще было бы применить установившийся порядок атаки: одна группа «яков» (Лазарев и Рудько) сковывает боем вражеских истребителей, а другая — четверка Воронина — нападает на «юнкерсов». Но тогда они сразу выдали бы себя, и «фоккеры» и «мессершмитты» немедленно навалились бы на них, связали боем и тогда бы не добраться до бомбардировщиков. На это враг, видимо, и рассчитывал, посылая своих истребителей несколькими группами. Установившиеся формулы боя, если использовать их без учета конкретных условий, могут оказаться союзником противника.
Сейчас шестерка Воронина применила необычную тактику. И этот прием, как кажется комэску, был разумным. Но это еще предстояло доказать. А доказывать правильность нового приема борьбы, когда бомбы накрыли паши войска, тяжело. Правда, если бы летчики в этом бою действовали по команде с земли, тогда удар по войскам, пожалуй, был бы нанесен в несколько раз мощнее, чем сейчас. Зато все было бы по закону, и Воронину ни в чем бы не пришлось объясняться. Какой парадокс! Впрочем, любой риск на войне, хотя и основан на расчете, не может обойтись без сомнений и тревог. Сейчас тревоги майора Воронина усиливались и тем, что расследование боя над Бучачем еще не закончено. Вот и думай здесь что хочешь…
В кабине от тревожных мыслей становится душно. Прежде чем вылезти из самолета, Петр взглянул на летное поле. Там заканчивает пробег истребитель Ивана Андреевича. На него пикирует какой-то самолет. Неужели враг?
В полку был заведен порядок — ведущий группы приземляется первым, а его ведомый прикрывает, чтобы какой-нибудь вражеский истребитель-охотник не напал внезапно. Так было и в этот раз. Майор Воронин приземлился, а напарник прошел над ним, и, набрав высоту, как часовой, охранял аэродром. Сейчас Иван, выполнив задачу, сел, но оказался в опасности!
Первая, пришедшая мысль — передать по радио, чтобы на земле он отворотом уклонился от вражеских очередей… Но опасения за Ивана Андреевича были напрасны: на него пикировал наш истребитель. Над серединой аэродрома он снизился почти до земли и очень резко, с надрывом перевел машину вертикально в небо и крутанул восходящую бочку. Петр разглядел номер на самолете — Лазарев. В этот миг перед взором комэска поневоле воскресла картина памятной катастрофы.
Тройка истребителей успешно провела воздушный бой, и командир в честь этого решил показать класс группового пилотажа. Он строем с большой высоты спикировал на свой аэродром. У земли самолеты резко ушли веером вверх. Ведомые — в стороны, ведущий круто взмыл в небо и, сделав бочку, застыл. Какую-то секунду он, как в лихорадке, подергался, потом потерял скорость и свалился на землю. Причина? Летчик слишком резко переломил траекторию из горизонтального полета в вертикальный и нарушил законы аэродинамики.
Лазарев сейчас тоже допустил такую же ошибку. Его машина тяжело, неуклюже сделала одну бочку, вторую и, потеряв скорость, застыла носом вверх: момент равновесия сил. Сейчас последует падение. Но «як» клюнул носом и отвесно пошел к земле. К счастью, хватило высоты на вывод. Самолет только покосил макушки деревьев, и летчик поспешил на посадку. Воронин заранее пожалел парня: за такую самодеятельность Василяка по головке не погладит.
В кабине душно. На земле не легче — жарко. Механик, словно сказочный волшебник, угадав состояние командира, подает Воронину кринку холодного молока, только что принесенного крестьянкой из деревни. Пить его — сущее блаженство.
— Товарищ майор, что с Лазаревым случилось? — беспокоится Мушкин. — Парень будто остепенился — и на тебе!
— Ничего не пойму, — озадаченно пожимает плечами Воронин, — ничего, Дима, мы разберемся.
— А бой был?
— Очень большой, — и комэска снова охватили тревожные мысли о лихачестве Лазарева.
Собрались летчики. Они не видели опасной выходки товарища, поэтому только и говорили что о блестяще проведенном бое. Никто из них, видимо, и мысли не допускал, что группа в чем-то сплоховала. Майор Воронин не стал высказывать им свои сомнения, что бомбы врага могли накрыть наши войска. Не стоит портить настроение ребятам, сегодня предстоит еще один боевой вылет. Лазарев на разборе сидел грустный, задумчивый, хотя комэск ни словом, пи взглядом его не упрекнул. Сейчас было не время.
— Ну а сколько же все-таки вы завалили самолетов? — спрашивает капитан Плясун.
Тут же пробуют подсчитывать. Оказывается, летчики видели только четыре падающие машины.
— Пусть земля сама подобьет бабки, — советует Воронин капитану. Тот удивленно разводит руками:
— Но ведь земля дает сведения только о тех самолетах, которые упали на нашей территории или же недалеко от передовой. А как быть с другими?
Воронин понимал, что нередко огонь истребителей действует, как отравленные стрелы: вначале только поранит, а смерть самолета наступает позднее, часто далеко за линией фронта. Такую смерть наши наземные войска не видят. Ее могут заметить, только летчики, и то не всегда. Минувший бой был таким скоротечным, что летчики едва успевали выбирать себе «юнкерсов» и стрелять по ним. Да к тому ж еще приходилось отбиваться от наседавших истребителей. Где уж тут проследить за сбитыми?
— К сожалению, больше ничего дополнить не могу, — разводит руками комэск. — Подождем командира полка. Он видел бой и должен привезти о нем все данные.
У начальника оперативного отделения свои заботы:
— Что я буду докладывать в дивизию? — Потом примиряется: — Придется дать только предварительные итоги, а вечером все уточнится, и тогда доложу окончательно.
Летчики разошлись. Остались лишь двое: Воронин и Лазарев. Как это бывает с человеком, чудом избежавшим смерти, он не может молчать:
— Вы видели, как я чуть было в ящик не сыграл? — Он был беспощаден к себе. — И все из-за этого обещания.
— Какого еще обещания? Кому?
— Помните вечер восьмого марта? Тогда Дуся взяла с меня слово, что я покажу ей высший пилотаж. Вы ведь мне разрешили…
«Черт бы меня побрал с этим благословением!» — упрекнул себя майор, а вслух сказал: — Глупо получилось!
— Мне и самому не хотелось этого красования, — продолжал Лазарев. — Но ведь обещал. К тому же сегодня сбил двадцатый самолет.
Через сорок минут снова встреча с фронтом. Обоим нужно спокойствие — и Петр примирительно махнул рукой:
— Ладно, что сделано, то сделано, — смирился комэск, — переживанием ничего не поправишь. Кстати, восходящая бочка у тебя не получилась из-за того, что долго не летал на высший пилотаж. Мы все отдаем фронту, а про шлифовку техники пилотирования позабыли. Такую ошибку может допустить каждый. И в бою даже.
— Правильно, — подтвердил Лазарев. — Я по-настоящему не упражнялся в зоне с Киева. Нам надо хоть раз в неделю летать на высший пилотаж, а то совсем разучимся правильно делать фигуры.
Прежде чем идти на доклад о выполнении задании, Петр посмотрел, нет ли где поблизости Василия Ивановича: Рогачев не любил сидеть на КП, обычно он находился в эскадрильях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47