Вчера мы еще с большим интересом слушали лекцию кого-либо из руководящих работников контрразведки или внешней разведки, а сегодня обещанного продолжения не состоялось, так как этот человек оказался «врагом народа», «шпионом» или кем-то вроде этого. Такие случаи, естественно, вызывали у нас недоуменные мысли. Возникал вопрос: как могло быть, что в органы государственной безопасности, которые призваны разоблачать шпионов и диверсантов, проникло так много вражеских агентов? Вразумительного ответа мы не получали.
Среди лекторов были и сотрудники внешней разведки, которые, как мы впоследствии убедились, не только учили нас «уму-разуму», но и очень внимательно присматривались к каждому слушателю. Особенно дотошным был, я бы сказал, исполнявший обязанности начальника ИНО ГУГБ НКВД СССР Сергей Михайлович Шпигельглас. К сожалению, и он был репрессирован в 1939 году. (Ныне его посмертно реабилитировали.)
После трех месяцев интенсивного обучения в ЦШ примерно полсотни слушателей вызвали к руководству наркомата. Мы впервые оказались в главном здании, где размещался центральный аппарат. Не скрою, мы испытывали внутренний трепет, когда входили в тяжелые двери с большими, надраенными до ослепительного блеска медными ручками, и поднимались по широкой лестнице на четвертый этаж. Что нас ожидает? За чем нас пригласили?
Нас приняли начальник ИНО З.И.Пассов, разделивший вскоре участь других репрессированных руководителей, и еще кто-то, насколько помнится, из отдела кадров ГУГБ НКВД. С каждым из нас поодиночке состоялся краткий разговор о том, что интересы государственной безопасности требуют вести работу за границей в особых условиях. Что это означает — «особые условия», пока нам не разъясняли, но мы уже знали, что предстоит работать в нелегальной разведке, и могли только догадываться, что кроется за этим термином.
Память моя не сохранила четко, как выглядел внешне Пассов. Наверное, сказалось волнение, которое охватило меня во время беседы: ведь речь шла о моей дальнейшей судьбе. И все же могу сказать, что тогдашний шеф разведслужбы был высокого роста, с довольно импозантной наружностью, красивый мужчина лет сорока пяти. Одет он был в штатский костюм хорошего покроя, который складно облегал его спортивную фигуру.
Не представляя еще толком, что такое нелегальная работа, я, впрочем как и остальные приглашенные слушатели, принял предложение Пассова без колебаний. Я был молод, полон энергии, меня привлекало новое дело, хотелось проявить инициативу. Примерно то же самое чувствовали, очевидно, мои товарищи. Они согласились, за исключением одного.
Не помню его фамилии, но когда он вышел после собеседования, то, явно нервничая, сказал: не такой уж он дурак, чтобы стать «смертником», и поэтому отказался от предложения. Естественно, мы его больше не видели — он был сразу же уволен. И такой исход мы посчитали логичным, так как понимали, что органам госбезопасности трусы, сомневающиеся, колеблющиеся не нужны.
Кстати, когда спустя несколько десятков дет я в качестве руководителя нелегальной разведки встречался с молодыми людьми, которым предлагал начать подготовку к нелегальной работе, мне ни разу не довелось слышать от них таких слов. Конечно, отказы были, но не из-за нежелания рисковать жизнью, а по другим, большей частью объективным причинам.
Через несколько дней, в начале июля 1938 года, представитель отдела кадров ГУГБ НКВД предложил нам собраться во дворе общежития с личными вещами. Нас посадили в автобусы и повезли по разным направлениям. Путешествие длилось недолго, и вскоре наша группа — около двадцати слушателей — прибыла в одно из дачных мест, где мы оказались за забором, ворота закрылись, и на крыльце двухэтажного дома появилась высокая фигура нашего начальника с очень грозной фамилией — Мамай. Он предложил нам размещаться в комнатах на втором этаже.
После душного города и надоевших казенных стен Центральной школы мы были рады оказаться среди уютной подмосковной природы. Большой сад благоухал цветами, в окна второго этажа заглядывали ветви деревьев и струился свежий, ароматный воздух. Скоро нас пригласили в конференц-зал на первом этаже, и Мамай ознакомил с распорядком дня в этом, как он сказал, специальном учебном заведении — школе особого назначения. Отныне нам предстоит здесь жить и учиться, а отлучаться можем только с ведома начальника объекта. Необходимо строго соблюдать установленный порядок и правила конспирации. Запрещалось кому-либо сообщать о местонахождении нашего заведения, а тем паче что-либо о занятиях.
Первый обед нас вполне удовлетворил. Еда была простой, но показалась нам домашней, в отличие от той, которой нас потчевали в столовой ЦШ.
Началась напряженная учеба. Ежедневно приезжали лекторы, читавшие курс разведывательного дела, проводились занятия по фотографированию документов, пользованию шифрами. Обучали нас приемам использования других средств оперативной техники. Каждый день мы интенсивно занимались иностранными языками, которыми предстояло овладеть в совершенстве. Это было необычайно трудно, если учесть, что большинство из нас никогда ранее иностранные языки серьезно не изучали.
Самый большой интерес у нас вызывали лекторы по вопросам разведывательной работы. Это были неординарные люди, открывавшие перед нами удивительный мир разведки с нелегальных позиций. Мир, полный глубоких переживаний, смелых и решительных операций, требовавших от разведчика максимальной отдачи духовных и физических сил. Не только интересный разбор конкретных разведывательных операций, но, главное, живые рассказы о жизни за границей, нравах и обычаях жителей разных стран показывали нам ту неизвестную для нас сторону бытия, в условиях которого вскоре нам предстояло жить и работать. Глубокое впечатление оказывало не только то, что именно говорили нам преподаватели, но и то, как они это делали. Образность изложения, каждая деталь поведения лекторов, внешний вид — все свидетельствовало не только о том, что они долго прожили в иностранной среде, но и как много каждому из них пришлось при этом пережить. Перед глазами стоят такие опытные разведчики, как Сергей Михайлович Шпигельглас, длительное время руководивший нелегальной резидентурой в Париже; Вениамин Семенович Гражуль, только что тогда вернувшийся с нелегальной работы в Голландии, Франции и Германии; Павел Матвеевич Журавлев, успевший уже побывать руководителем четырех (правда, легальных) резидентур НКВД — в Ковно (Каунас), Праге, Стамбуле и Риме; Павел Анатольевич Судоплатов, только что отозванный из нелегальной командировки в Западной Европе.
Но и здесь, в Школе особого назначения, все было не так безоблачно, как казалось нам, молодым. Я уже упоминал, как один за другим исчезали полюбившиеся нам лекторы. Всякий раз нам говорили, что лучше всего забыть о самом их существовании. Когда в конце года мы пришли на работу в центральный аппарат, то увидели, что почти все известные нам опытные разведчики были либо расстреляны, либо брошены в лагеря. Лишь очень немногие отделались «простым увольнением».
Но как можно было забыть о существовании такого, например, талантливого человека, как Моисей Маркович Аксельрод? Как забыть его великолепные лекции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Среди лекторов были и сотрудники внешней разведки, которые, как мы впоследствии убедились, не только учили нас «уму-разуму», но и очень внимательно присматривались к каждому слушателю. Особенно дотошным был, я бы сказал, исполнявший обязанности начальника ИНО ГУГБ НКВД СССР Сергей Михайлович Шпигельглас. К сожалению, и он был репрессирован в 1939 году. (Ныне его посмертно реабилитировали.)
После трех месяцев интенсивного обучения в ЦШ примерно полсотни слушателей вызвали к руководству наркомата. Мы впервые оказались в главном здании, где размещался центральный аппарат. Не скрою, мы испытывали внутренний трепет, когда входили в тяжелые двери с большими, надраенными до ослепительного блеска медными ручками, и поднимались по широкой лестнице на четвертый этаж. Что нас ожидает? За чем нас пригласили?
Нас приняли начальник ИНО З.И.Пассов, разделивший вскоре участь других репрессированных руководителей, и еще кто-то, насколько помнится, из отдела кадров ГУГБ НКВД. С каждым из нас поодиночке состоялся краткий разговор о том, что интересы государственной безопасности требуют вести работу за границей в особых условиях. Что это означает — «особые условия», пока нам не разъясняли, но мы уже знали, что предстоит работать в нелегальной разведке, и могли только догадываться, что кроется за этим термином.
Память моя не сохранила четко, как выглядел внешне Пассов. Наверное, сказалось волнение, которое охватило меня во время беседы: ведь речь шла о моей дальнейшей судьбе. И все же могу сказать, что тогдашний шеф разведслужбы был высокого роста, с довольно импозантной наружностью, красивый мужчина лет сорока пяти. Одет он был в штатский костюм хорошего покроя, который складно облегал его спортивную фигуру.
Не представляя еще толком, что такое нелегальная работа, я, впрочем как и остальные приглашенные слушатели, принял предложение Пассова без колебаний. Я был молод, полон энергии, меня привлекало новое дело, хотелось проявить инициативу. Примерно то же самое чувствовали, очевидно, мои товарищи. Они согласились, за исключением одного.
Не помню его фамилии, но когда он вышел после собеседования, то, явно нервничая, сказал: не такой уж он дурак, чтобы стать «смертником», и поэтому отказался от предложения. Естественно, мы его больше не видели — он был сразу же уволен. И такой исход мы посчитали логичным, так как понимали, что органам госбезопасности трусы, сомневающиеся, колеблющиеся не нужны.
Кстати, когда спустя несколько десятков дет я в качестве руководителя нелегальной разведки встречался с молодыми людьми, которым предлагал начать подготовку к нелегальной работе, мне ни разу не довелось слышать от них таких слов. Конечно, отказы были, но не из-за нежелания рисковать жизнью, а по другим, большей частью объективным причинам.
Через несколько дней, в начале июля 1938 года, представитель отдела кадров ГУГБ НКВД предложил нам собраться во дворе общежития с личными вещами. Нас посадили в автобусы и повезли по разным направлениям. Путешествие длилось недолго, и вскоре наша группа — около двадцати слушателей — прибыла в одно из дачных мест, где мы оказались за забором, ворота закрылись, и на крыльце двухэтажного дома появилась высокая фигура нашего начальника с очень грозной фамилией — Мамай. Он предложил нам размещаться в комнатах на втором этаже.
После душного города и надоевших казенных стен Центральной школы мы были рады оказаться среди уютной подмосковной природы. Большой сад благоухал цветами, в окна второго этажа заглядывали ветви деревьев и струился свежий, ароматный воздух. Скоро нас пригласили в конференц-зал на первом этаже, и Мамай ознакомил с распорядком дня в этом, как он сказал, специальном учебном заведении — школе особого назначения. Отныне нам предстоит здесь жить и учиться, а отлучаться можем только с ведома начальника объекта. Необходимо строго соблюдать установленный порядок и правила конспирации. Запрещалось кому-либо сообщать о местонахождении нашего заведения, а тем паче что-либо о занятиях.
Первый обед нас вполне удовлетворил. Еда была простой, но показалась нам домашней, в отличие от той, которой нас потчевали в столовой ЦШ.
Началась напряженная учеба. Ежедневно приезжали лекторы, читавшие курс разведывательного дела, проводились занятия по фотографированию документов, пользованию шифрами. Обучали нас приемам использования других средств оперативной техники. Каждый день мы интенсивно занимались иностранными языками, которыми предстояло овладеть в совершенстве. Это было необычайно трудно, если учесть, что большинство из нас никогда ранее иностранные языки серьезно не изучали.
Самый большой интерес у нас вызывали лекторы по вопросам разведывательной работы. Это были неординарные люди, открывавшие перед нами удивительный мир разведки с нелегальных позиций. Мир, полный глубоких переживаний, смелых и решительных операций, требовавших от разведчика максимальной отдачи духовных и физических сил. Не только интересный разбор конкретных разведывательных операций, но, главное, живые рассказы о жизни за границей, нравах и обычаях жителей разных стран показывали нам ту неизвестную для нас сторону бытия, в условиях которого вскоре нам предстояло жить и работать. Глубокое впечатление оказывало не только то, что именно говорили нам преподаватели, но и то, как они это делали. Образность изложения, каждая деталь поведения лекторов, внешний вид — все свидетельствовало не только о том, что они долго прожили в иностранной среде, но и как много каждому из них пришлось при этом пережить. Перед глазами стоят такие опытные разведчики, как Сергей Михайлович Шпигельглас, длительное время руководивший нелегальной резидентурой в Париже; Вениамин Семенович Гражуль, только что тогда вернувшийся с нелегальной работы в Голландии, Франции и Германии; Павел Матвеевич Журавлев, успевший уже побывать руководителем четырех (правда, легальных) резидентур НКВД — в Ковно (Каунас), Праге, Стамбуле и Риме; Павел Анатольевич Судоплатов, только что отозванный из нелегальной командировки в Западной Европе.
Но и здесь, в Школе особого назначения, все было не так безоблачно, как казалось нам, молодым. Я уже упоминал, как один за другим исчезали полюбившиеся нам лекторы. Всякий раз нам говорили, что лучше всего забыть о самом их существовании. Когда в конце года мы пришли на работу в центральный аппарат, то увидели, что почти все известные нам опытные разведчики были либо расстреляны, либо брошены в лагеря. Лишь очень немногие отделались «простым увольнением».
Но как можно было забыть о существовании такого, например, талантливого человека, как Моисей Маркович Аксельрод? Как забыть его великолепные лекции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76