Филателия запечатляет самый дух времени и обязывает увлёкшегося ею „быть с веком наравне“. Однако вы сейчас убедитесь — цветы зла могут расцвести даже на почве благородных и бескорыстных человеческих увлечений. Пример тому — самая знаменитая марка.
Знаменитая узница
Ох уж эти женщины!
— Знаешь, милый, плюшевая королева опять явилась на бал с дрянной бумажонкой на шее.
— Ты хочешь сказать, что миссис Хинд надела медальон со знаменитой «Британской Гвианой»?
— Уж не знаю, как эта марка называется, только говорят, будто такими в прошлом веке вместо обоев стены оклеивали.
— Не такими. Эта — одна-единственная. Хинд за неё триста тысяч франков выложил да ещё налог. В общем, тридцать тысяч долларов по курсу…
— …за клочок замусоленной бумаги.
— Тогда уж добавь — самой дорогой бумаги в мире. В «клочке» четыре квадратных сантиметра. Значит, каждый из них стоит семь с половиной тысяч долларов. Дороже бриллиантов!
— Хочешь сказать: дороже бриллиантов, что ты подарил мне к годовщине нашей свадьбы? Артур Хинд помешан на марках, однако он выше ценит свою жену…
И правда, марка, с которой, как рассказывали, капризная супруга американского короля плюша хаживала на балы, изяществом не отличалась: шероховатый, поистертый по краям карминово-красный бумажный прямоугольник с обрезанными углами. Грубоватый чёрный рисунок обезображен пришедшимся почти на самую середину штемпелем да ещё чернильным автографом. И тем не менее миссис Хинд охотно щеголяла медальоном: «бумажный бриллиант» неизменно привлекал внимание — не красотой, конечно, а своей необычностью, романтическим происхождением и ценой, из которой она, разумеется, секрета не делала.
«Британская Гвиана», действительно, очень знаменита, а её причудливая, и в общем-то печальная, история поучительна.
Филателистическое «сокровище» появилось в 1856 году в столице теперь уже не существующей колонии Британская Гвиана. Почтмейстер Дальтон не получил вовремя партию марок, заказанную в Лондоне, а местные запасы были на исходе. Но не закрывать же из-за этого почту! И Дальтон распорядился изготовить местные марки. Типография в Джоржтауне, благодарение богу, имелась — печатала «Официальную газету», — почему бы ей не справиться и с малюсенькой маркой?
Типографщики справились. Они не стали даже заказывать специальный рисунок, а взяли заставку газетной рубрики, набрали текст: «Британская Гвиана, почта, один цент», расположили его вокруг клише заставки, заключили в четырехугольную рамку, оттиснули на бумаге — и марка готова. Её сверстали и отпечатали точно так же, как и газету. Однако заставка с трехмачтовой шхуной и девизом колонии, который переводится с латинского как «Даём и берём взаимно», выглядела на миниатюре не столь эффектно, как на большом листе. Словом, марка получилась простоватой и грубоватой. Это впечатление усиливают проставленные от руки, выцветшие буквы Э. Д. У. — инициалы почтового клерка. Он вписал их, согласно инструкции, приняв корреспонденцию и погасив марку — единственный сохранившийся до нашего времени экземпляр.
Когда, наконец, прибыли марки с берегов Темзы, местный одноцентовый выпуск стал не нужен, и о его существовании просто забыли.
В 1872 году тринадцатилетний джоржтаунский школьник Вернон Воган, копаясь в старых письмах, обнаружил одно с незнакомой маркой, и она перекочевала в альбом. Но, словно на беду, вскоре в магазине братьев Смит появились яркие, экзотические знаки почтовой оплаты. Охваченный приступом филателистической лихорадки, Воган купил их столько, на сколько хватило денег, и стал прикидывать, нельзя ли достать ещё, продав что-нибудь из собственной коллекции. Подходящий покупатель был на примете: достаточно известный местный коллекционер, сосед Вернона — Нейл Р. Маккинон. И здесь Воган вспомнил о своей находке, плохая сохранность которой его очень беспокоила. «Не может быть, чтобы в семейной переписке не нашлось другого экземпляра, получше», — опрометчиво подумал мальчик и отправился к Маккинону.
Взрослый коллекционер никогда не видел такой марки и тоже был смущён её изрядно подпорченной внешностью. Разумеется, надо бы выручить юного коллегу по увлечению, но тот должен понимать, что он, Нейл Р. Маккинон, совершая подобную покупку, сильно рискует, и только присущее ему, Нейлу Р. Маккинону, чувство благородства заставляет его… В общем, шесть шиллингов, и ни пенса больше, — всё, что удалось получить Вогану за будущую «суперзвезду». Вышеозначенная сумма незамедлительно перекочевала в кассу братьев Смит.
Через несколько лет коллекцию Маккинона приобрёл ливерпульский торговец марками Томас Ридпат. Он первый смекнул, что одноцентовый гвианский бумажный кораблик — вещь уникальная. И нашёл для неё уникального покупателя — уже знакомого нам Феррари. Тот заплатил Ридпату за «кораблик» 150 фунтов стерлингов — на 30 фунтов больше, чем выручил Маккинон за всю свою коллекцию. Марка Британской Гвианы взлетела на гребень моды, филателисты переворошили груды старых писем — их настойчивости позавидовал бы самый дотошный детектив. Но второго одноцентового «кораблика» разыскать не удалось. «Может, и тот, что есть, не настоящий», — предположили разочарованные скептики. Но опровергнуть их рассуждения помогли рукописные инициалы Э. Д. У. Они встречались и на других гвианских марках и, как выяснилось, принадлежали почтовому клерку Э. Д. Уайту. Подлинность же подписи сомнений не вызывала.
Марка прославилась и при распродаже коллекции Феррари стала гвоздём проходившего 6 апреля 1922 года аукциона.
Вокруг «Британской Гвианы» развернулась ожесточённая борьба, завершившаяся битвой трех королей — английского Георга V, эльзасского табачного короля Мориса Бурруса и американского короля плюша Артура Хинда. Двое из них предпочитали действовать через посредников. Первым сдался представитель британской короны. (Правда, ходил слух, будто на аукцион заглянул сам Георг V и по цвету марки решил, что она фальшивая. Но может, и этот слух был оружием в схватке конкурентов?) За ним отступил эльзасец. Артур Хинд выложил, включая налог, тридцать тысяч долларов. Будучи из породы эксцентричных миллионеров, он, что называется, не отходя от кассы, сделал широкий жест — предложил марку в подарок побеждённому им Георгу V. Король королевский подарок не принял, и «Британская Гвиана» очутилась в США.
Иногда доводится читать, что она пересекла океан, сопровождаемая вооружёнными до зубов сыщиками, а потом поселилась в бронированном сейфе под круглосуточной охраной. Поначалу, возможно, это было просто легендой, число которых с годами увеличивалось. Во всяком случае, Артур Хинд охотно демонстрировал своё приобретение на филателистических выставках в Америке и Европе. И марка отправлялась в дорогу не в сопровождении сыщиков, а одна-одинёшенька, заказным письмом. В результате, когда Хинд умер, она словно в воду канула. Длительные и тщательные поиски ни к чему не привели. Наследники и филателисты строили всевозможные гипотезы, уже теряли надежду на успех. Но не миссис Хинд, которая тем временем доказывала в суде, что, согласно завещанию, «Британская Гвиана» не может быть продана вместе с остальной коллекцией покойного мужа.
«Марка моя, — утверждает готовящаяся вновь сменить фамилию вдова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Знаменитая узница
Ох уж эти женщины!
— Знаешь, милый, плюшевая королева опять явилась на бал с дрянной бумажонкой на шее.
— Ты хочешь сказать, что миссис Хинд надела медальон со знаменитой «Британской Гвианой»?
— Уж не знаю, как эта марка называется, только говорят, будто такими в прошлом веке вместо обоев стены оклеивали.
— Не такими. Эта — одна-единственная. Хинд за неё триста тысяч франков выложил да ещё налог. В общем, тридцать тысяч долларов по курсу…
— …за клочок замусоленной бумаги.
— Тогда уж добавь — самой дорогой бумаги в мире. В «клочке» четыре квадратных сантиметра. Значит, каждый из них стоит семь с половиной тысяч долларов. Дороже бриллиантов!
— Хочешь сказать: дороже бриллиантов, что ты подарил мне к годовщине нашей свадьбы? Артур Хинд помешан на марках, однако он выше ценит свою жену…
И правда, марка, с которой, как рассказывали, капризная супруга американского короля плюша хаживала на балы, изяществом не отличалась: шероховатый, поистертый по краям карминово-красный бумажный прямоугольник с обрезанными углами. Грубоватый чёрный рисунок обезображен пришедшимся почти на самую середину штемпелем да ещё чернильным автографом. И тем не менее миссис Хинд охотно щеголяла медальоном: «бумажный бриллиант» неизменно привлекал внимание — не красотой, конечно, а своей необычностью, романтическим происхождением и ценой, из которой она, разумеется, секрета не делала.
«Британская Гвиана», действительно, очень знаменита, а её причудливая, и в общем-то печальная, история поучительна.
Филателистическое «сокровище» появилось в 1856 году в столице теперь уже не существующей колонии Британская Гвиана. Почтмейстер Дальтон не получил вовремя партию марок, заказанную в Лондоне, а местные запасы были на исходе. Но не закрывать же из-за этого почту! И Дальтон распорядился изготовить местные марки. Типография в Джоржтауне, благодарение богу, имелась — печатала «Официальную газету», — почему бы ей не справиться и с малюсенькой маркой?
Типографщики справились. Они не стали даже заказывать специальный рисунок, а взяли заставку газетной рубрики, набрали текст: «Британская Гвиана, почта, один цент», расположили его вокруг клише заставки, заключили в четырехугольную рамку, оттиснули на бумаге — и марка готова. Её сверстали и отпечатали точно так же, как и газету. Однако заставка с трехмачтовой шхуной и девизом колонии, который переводится с латинского как «Даём и берём взаимно», выглядела на миниатюре не столь эффектно, как на большом листе. Словом, марка получилась простоватой и грубоватой. Это впечатление усиливают проставленные от руки, выцветшие буквы Э. Д. У. — инициалы почтового клерка. Он вписал их, согласно инструкции, приняв корреспонденцию и погасив марку — единственный сохранившийся до нашего времени экземпляр.
Когда, наконец, прибыли марки с берегов Темзы, местный одноцентовый выпуск стал не нужен, и о его существовании просто забыли.
В 1872 году тринадцатилетний джоржтаунский школьник Вернон Воган, копаясь в старых письмах, обнаружил одно с незнакомой маркой, и она перекочевала в альбом. Но, словно на беду, вскоре в магазине братьев Смит появились яркие, экзотические знаки почтовой оплаты. Охваченный приступом филателистической лихорадки, Воган купил их столько, на сколько хватило денег, и стал прикидывать, нельзя ли достать ещё, продав что-нибудь из собственной коллекции. Подходящий покупатель был на примете: достаточно известный местный коллекционер, сосед Вернона — Нейл Р. Маккинон. И здесь Воган вспомнил о своей находке, плохая сохранность которой его очень беспокоила. «Не может быть, чтобы в семейной переписке не нашлось другого экземпляра, получше», — опрометчиво подумал мальчик и отправился к Маккинону.
Взрослый коллекционер никогда не видел такой марки и тоже был смущён её изрядно подпорченной внешностью. Разумеется, надо бы выручить юного коллегу по увлечению, но тот должен понимать, что он, Нейл Р. Маккинон, совершая подобную покупку, сильно рискует, и только присущее ему, Нейлу Р. Маккинону, чувство благородства заставляет его… В общем, шесть шиллингов, и ни пенса больше, — всё, что удалось получить Вогану за будущую «суперзвезду». Вышеозначенная сумма незамедлительно перекочевала в кассу братьев Смит.
Через несколько лет коллекцию Маккинона приобрёл ливерпульский торговец марками Томас Ридпат. Он первый смекнул, что одноцентовый гвианский бумажный кораблик — вещь уникальная. И нашёл для неё уникального покупателя — уже знакомого нам Феррари. Тот заплатил Ридпату за «кораблик» 150 фунтов стерлингов — на 30 фунтов больше, чем выручил Маккинон за всю свою коллекцию. Марка Британской Гвианы взлетела на гребень моды, филателисты переворошили груды старых писем — их настойчивости позавидовал бы самый дотошный детектив. Но второго одноцентового «кораблика» разыскать не удалось. «Может, и тот, что есть, не настоящий», — предположили разочарованные скептики. Но опровергнуть их рассуждения помогли рукописные инициалы Э. Д. У. Они встречались и на других гвианских марках и, как выяснилось, принадлежали почтовому клерку Э. Д. Уайту. Подлинность же подписи сомнений не вызывала.
Марка прославилась и при распродаже коллекции Феррари стала гвоздём проходившего 6 апреля 1922 года аукциона.
Вокруг «Британской Гвианы» развернулась ожесточённая борьба, завершившаяся битвой трех королей — английского Георга V, эльзасского табачного короля Мориса Бурруса и американского короля плюша Артура Хинда. Двое из них предпочитали действовать через посредников. Первым сдался представитель британской короны. (Правда, ходил слух, будто на аукцион заглянул сам Георг V и по цвету марки решил, что она фальшивая. Но может, и этот слух был оружием в схватке конкурентов?) За ним отступил эльзасец. Артур Хинд выложил, включая налог, тридцать тысяч долларов. Будучи из породы эксцентричных миллионеров, он, что называется, не отходя от кассы, сделал широкий жест — предложил марку в подарок побеждённому им Георгу V. Король королевский подарок не принял, и «Британская Гвиана» очутилась в США.
Иногда доводится читать, что она пересекла океан, сопровождаемая вооружёнными до зубов сыщиками, а потом поселилась в бронированном сейфе под круглосуточной охраной. Поначалу, возможно, это было просто легендой, число которых с годами увеличивалось. Во всяком случае, Артур Хинд охотно демонстрировал своё приобретение на филателистических выставках в Америке и Европе. И марка отправлялась в дорогу не в сопровождении сыщиков, а одна-одинёшенька, заказным письмом. В результате, когда Хинд умер, она словно в воду канула. Длительные и тщательные поиски ни к чему не привели. Наследники и филателисты строили всевозможные гипотезы, уже теряли надежду на успех. Но не миссис Хинд, которая тем временем доказывала в суде, что, согласно завещанию, «Британская Гвиана» не может быть продана вместе с остальной коллекцией покойного мужа.
«Марка моя, — утверждает готовящаяся вновь сменить фамилию вдова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11