Ведь красный цвет придает воде калянус, которым питаются многие стайные рыбы. А вот если поверхность воды окрашена в буро-зеленый цвет, то есть если происходит массовое размножение одноклеточной планктонной водоросли феоцистис, лучше здесь и не забрасывать сетей – рыба избегает таких мест.
С появлением эхолота рыбу стало искать значительно легче. Принцип работы прибора прост: с судна через водную толщу на дно посылается электрический сигнал. Достигнув дна, он, как эхо, возвращается на теплоход и черточкой на движущейся в эхолоте бумажной ленте отмечает глубину места. Если же у дна или в толще воды окажется плотный косяк рыбы, то сигнал, отражаясь от нее, вычерчивает на ленте темную зубчатую полосу. Прибор «видит» рыбу. Косяк обнаружен, можно тралить.
...Проплывают в колышущемся жарком мареве африканские берега. Летят за судном голодные чайки. Они тоскливо вскрикивают и зорко поглядывают в воду: не мелькнет ли где какая рыбешка?
Капитан сердито хмурит брови и внимательно смотрит на ленту эхолота. Уже который час прощупывает сигналами, просматривает внимательно своими электрическими глазами водную толщу прибор. Что там? Вот ровная как стол поверхность дна. Скачок вверх и снова вниз – наверно, подводная скала... Какая-то яма, пологая возвышенность и опять ровное, гладкое дно. А это что за черточки? Какая-то небольшая стайка рыб. А это, наверно, медузы – плотные скопления медуз часто сбивают с толку промысловиков. Случается, что, спутав косяк медуз с косяком рыбы, спускают трал в воду, а потом несколько часов подряд матросы, отчаянно чертыхаясь, выгребают из кутка две-три тонны жгучих студенистых тел. Нет, Хачатуров не ошибется, много времени он провел в морях-океанах, много работал с тралами, умеет читать ленты эхолота. Да вот, кажется, и рыба. Капитан внимательно всматривается в ленту, потом поворачивается к гидроакустику.
– Рыба... – уверенно подтверждает Валентин Прусаков, и капитан перебрасывает рукоятку телеграфа на «стоп!».
Да, это рыба: серебряным водопадом льется она из трала на палубу, наполняя, переполняя рыбный ящик, но лица у всех по-прежнему невеселы; а бригадир с отвращением отворачивается от трепещущей груды пузатой океанской рыбешки отоперки.
– М-да... – задумчиво чешет затылок боцман, с презрением рассматривая рыбу. – Только палубу изгадили напрасно.
– А чего? – говорит Слава и поднимает за хвост одну из отоперок. – Рыба как рыба. И, наверно, вкусная...
– Вкусная, – подтверждает боцман. – Если нажарить, так за уши от сковородки не оттянешь.
Слава вздыхает и с выражением глубокого сожаления на лице разворачивает на палубе пожарный шланг – сейчас вся рыба будет за бортом. Мне тоже жаль рыбу: все-таки две-три тонны. И действительно, вкусная она, эта отоперка. Но что поделаешь, для наживки отоперка не годится, а для хранения такой рыбы наше судно не приспособлено, да и никакая плавбаза ее не примет, потому что не «стандарт». А сколько такой «нестандартной» рыбы ежегодно смывается с палуб сотен тральщиков за борт!
Прежде чем мощная струя воды ударила по рыбе, я выудил из груды отоперки ноздреватый кусок известняка с вросшими в него раковинами и положил его в аквариум. Прошло минут десять-пятнадцать. Кто-то из матросов заглянул в лабораторию, хмыкнул и вышел.
– На пустой камень, чудак, уставился, – услышал я голос Викеши, – сидит и смотрит. Глаз с камня не спускает.
Пустой камень? Э, нет!.. Как раз в этот момент «камень» начал оживать. Верхняя его часть неожиданно вздрогнула и приподнялась, как крышка у карманных часов. Это был не камень, а моллюск. Только его раковина вся обросла другими раковинами и небольшой известковой колонией коралловых полипов. Под крышечкой виднелось розоватое упругое тело хозяина известковой квартиры. Но это была не индивидуальная, а коммунальная квартира, населенная множеством жильцов, только более пугливых и робких, нежели моллюск. Да, это и понятно: все обитатели подводной квартиры очень маленькие, хрупкие существа. И прошло еще несколько минут, прежде чём они решились показаться. Сначала откуда-то вылез крошечный, величиной с горошину, мохнатый крабик. Он выскочил из-за коралла и, грозно подняв клешни, встал на лапки. Я неосторожно шевельнулся, и краб, так же резко шмыгнул за коралл и притаился. Потом из отверстия в известняке выглянула полупрозрачная, с ноготь, креветка. Сначала она выставила вперед свою массивную клешню и предупреждающе помахала ею: это так, на всякий случай. Затем вылезла вся и, быстро-быстро перебирая лапками, поплыла к какой-то букашке, ползущей по окаменелой веточке коралла. Букашка не успела и охнуть, как креветка схватила ее и, сделав резкое движение хвостиком, задом наперед уплыла в свое жилье.
– Ну, а кто следующий? – спросил я.
Следующими были парочка маленьких, очень похожих на морских звезд, офиур: центральный диск, внизу которого расположен рот, и от диска отходят пять лучей-рук. При помощи этих рук офиуры передвигаются и хватают других мелких животных. Завидев офиур, крабик забился в пещерку, прикрыв вход в нее своей правой, более крупной, чем левая, клешней. Из трубчатых домиков показались нежные перистые щупальца морских червей, и кусок известняка стал походить на садик с декоративными пальмами. Офиуры уползли, из пещерки опять вылез крабик, а вскоре появились и еще два таких же краба-горошины. Приплыла креветка, в желудке которой ясно просвечивала только что проглоченная букашка. Откуда-то появился рак-богомол и сложил свои передние лапки так, будто собирался молиться. Маленький мирок, легко уместившийся на моей ладони. Тишиной и покоем дышит от этого мизерного сада, под сенью живых пальм которого ползают крабы, плавает креветка, «молится» рак... Но вот рак бросился вперед и схватил креветку, ловко зажав ее тело передними лапками, которыми «молился». Они у него складываются, как складной карманный нож. Но только на лезвии этого ножика находятся острые шипы. Они вонзились в тело креветки, и через мгновение она перестала биться... Хороша квартирка! Нет, обманчиво это спокойствие, нет мира под сенью живых пальм! Как и везде в природе, здесь идет отчаянная борьба за существование – каждый охотится друг за другом, сосед пытается погубить соседа, чтобы не погибнуть самому в страшной, беспощадной схватке.
На палубе что-то упало. Я вздрогнул и на мгновение обернулся. А когда взглянул на свой «сад», то увидел лишь то, что увидел и Викеша, – кусок ноздреватого известняка без каких-либо признаков жизни.
...Во время обеда в салоне тихо. Матросы, боцман, бригадир едят бесшумно, не гремя ложками, опустив глаза в тарелки. Все устали. Сделано уже три траления, но рыбы нет.
– Ничего, ребята, – говорю я подчеркнуто бодрым голосом, – ведь так всегда бывает. Вот и у нас в прошлом рейсе: сначала пролов за проловом. А потом наладилось – не знали, куда девать сардину.
– И у нас такое было, – поднял от тарелки глаза боцман, – помнишь, Славка? Пришли на Джорджес-банку: с неделю в тралах ни рыбки. А затем дело наладилось, и...
– Потом что ни траление, то четыре-пять тонн, – продолжал Кротов. – План перевыполнили.
Матросы оживились, расправили плечи, начали вспоминать подобные случаи. В салоне стало шумно, ложки бодрее застучали о тарелки, кто-то попросил добавки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55