Ступени, сэр. Всякий раз, как по ним идут, они просто ужас как скрипят. Уж как бы вы тихонечко ни ступали. Так вот, миссис Крэбтри, она лежала в своей кровати, а мистер Крэбтри возился со своими дурацкими марками, а мисс Магдален тоже была наверху и что-то шила, и если бы кто-то из них спустился по лестнице, я бы услыхала. Но только они не спускались.
Она говорила с твердой уверенностью, произведшей на адвоката благоприятное впечатление.
«Хороший свидетель, – подумал он. – Выдержит любой допрос».
– Вы могли и не заметить, – обронил он.
– Нет, не могла. Волей-неволей все равно бы заметила. Ну вот как замечаешь, если кто-то вышел и хлопнула входная дверь.
Сэр Эдвард заговорил о другом:
– Вы упомянули троих, но ведь есть еще и четвертый член семьи. Мистер Мэтью Воэн тоже был наверху?
– Нет, но он был здесь, в соседней с кухней комнате, и что-то там печатал. Здесь такая слышимость, сэр… Так вот: эта машинка не умолкала ни на минуту. Ни на минуту, сэр, клянусь вам! И мерзкая же штука, надо вам сказать. Стук да стук, стук да стук, с ума можно сойти.
Сэр Эдвард немного помолчал.
– Это ведь вы увидели ее первой?
– Да, сэр, я. Она лежала там, и волосы – а они у нее совсем уже реденькие были – все в крови… И никто ничего не слышал из-за этой машинки мистера Мэтью.
– Я так понимаю, вы твердо уверены, что никто не входил в дом?
– А как бы это им удалось, сэр, без моего-то ведома?
Входной звонок проведен сюда. А дверь всего одна.
– Вы были привязаны к мисс Крэбтри? – спросил сэр Эдвард, пристально всматриваясь в лицо служанки.
Взгляд ее тут же потеплел, и – ошибиться было невозможно – в нем отразилась совершенно искренняя печаль.
– Да, сэр, очень. Если бы не мисс Крэбтри… Ну, теперь это уже в прошлом, так что почему бы и не рассказать. Я попала в беду, сэр, когда была совсем еще молоденькой, и мисс Крэбтри вступилась за меня – и снова взяла к себе, когда все кончилось. Я бы жизни своей за нее не пожалела, сэр. Ей-богу, сэр.
Сэр Эдвард безошибочно умел распознавать: когда человек искренен, а когда нет, но тут сомневаться не приходилось – Марта говорила очень искренне.
– Итак, насколько вам известно, в парадную дверь никто не входил?
– Никто и не мог войти.
– Я сказал «насколько вам известно». Но если мисс Крэбтри ждала кого-то и открыла дверь сама…
– О! – Казалось, это предположение неприятно поразило Марту.
– Ведь такое возможно, не правда ли? – настаивал сэр Эдвард.
– Ну, возможно, да, но что-то сомнительно. То есть…
Марта явно была в растерянности. Она не могла возразить, но ей, очевидно, очень хотелось сделать это. Почему? Видимо, потому, что она знала что-то еще, о чем недоговаривала… Но что? О чем? Четыре человека в доме…
Неужели один из них убийца и Марта хочет прикрыть его?
Значит, ступени все же скрипели? И кто-то спускался по лестнице, причем Марте известно кто.
В ее собственной невиновности сэр Эдвард был уверен. Внимательно наблюдая за ней, он продолжил:
– Так могла мисс Крэбтри сделать это? Окно гостиной выходит на улицу. Она могла увидеть там человека, которого ждала, выйти в холл и впустить его – или ее. Возможно, она даже хотела, чтобы никто не видел, кто к ней пришел.
Марта еще больше растерялась и заметно напряглась.
– Да, сэр, может, вы и правы, – неохотно протянула она. – Как-то не думала об этом. Ну, то есть, если она ожидала джентльмена… – И, помолчав, добавила:
– Что ж, это вполне возможно.
Похоже, она начала понимать все преимущества этой версии.
– Итак, вы видели ее последней?
– Да, сэр. После того, как убрала со стола. Принесла ей расписки и сдачу с денег, которые она мне давала.
– Она давала вам деньги пятифунтовыми банкнотами?
– Банкнотой, сэр! – возразила Марта, явно шокированная. – Да и этого было много. Мы экономим, сэр.
– А где она хранила деньги?
– Точно не знаю, сэр. Думаю, носила с собой – в своей черной бархатной сумочке. Хотя, конечно, могла держать их и у себя в спальне, в одном из запертых ящиков. Она обожала запирать все на ключ, хотя частенько их, ключи то есть, теряла.
Сэр Эдвард кивнул.
– Вы не знаете, сколько денег у нее оставалось? Я имею в виду, пятифунтовых банкнот?
– Нет, сэр, точно не скажу.
– И она ничего не говорила? Не давала вам понять, что кого-то ждет?
– Нет, сэр.
– Вы совершенно в этом уверены? Что именно она говорила?
– Ну, – принялась вспоминать Марта, – говорила, что наш мясник настоящий вор и мошенник, и что я взяла на четверть фунта больше чаю, чем надо, и что миссис Крэбтри привереда и сумасбродка, раз ее не устраивает маргарин, и что ей не нравится один из шестипенсовиков, которые мне дали на сдачу – а он был из этих, новых, с дубовыми листочками… Я еще насилу убедила, что он настоящий. Ах да! Еще сказала, что из рыбной лавки нам прислали треску вместо хека, и спросила, отругала ли я за это посыльного, и я ответила, что да, ну вроде бы и все, сэр.
Этот монолог как нельзя точно обрисовал сэру Эдварду характер покойницы – лучше самых подробных описаний.
Он небрежно поинтересовался:
– Довольно сложно было ей угодить, да?
– Ну, она была немного ворчлива, это да, но и вы ее поймите, сэр, она ведь так редко выходила из дому… Сидела все время в четырех стенах – надо же ей было как-то отвлечься. Придиралась, конечно, частенько, но сердце-то у нее было доброе – ни один попрошайка не уходил от наших дверей с пустыми руками. Может, она была и ворчливой, зато очень отзывчивой, очень.
– Это хорошо. Марта, что хоть кто-то может помянуть ее добрым словом.
У старой служанки перехватило дыхание.
– Вы имеете в виду… Ох, сэр, да они все ее любили, правда, в душе-то любили. Ссорились, конечно, иногда, но это же так, не от сердца.
Сэр Эдвард настороженно поднял голову: сверху донесся скрип.
– Мисс Магдален спускается, – заметила Марта.
– Откуда вы знаете? – тут же спросил он.
Служанка покраснела.
– Я знаю ее походку, – пробормотала она.
Сэр Эдвард поспешно вышел из кухни. Марта оказалась права. Магдален Воэн как раз достигла нижней ступени. Она с надеждой посмотрела на сэра Эдварда.
– Пока ничего определенного, – ответил тот на ее взгляд и поинтересовался:
– Вы случайно не знаете, какие письма получила ваша тетя в день смерти?
– Они все на месте. Полиция, разумеется, их уже просмотрела.
Они прошли в сдвоенную гостиную. Магдален, выдвинув нижний ящик комода, достала большую сумку из черного бархата со старомодной серебряной застежкой.
– Это тетина, – пояснила она. – Оттуда никто ничего не вынимал. Я проследила.
Поблагодарив ее, сэр Эдвард принялся выкладывать на стол содержимое сумочки. Оно было по-своему примечательным и вполне типичным для пожилой эксцентричной леди.
Там было немного серебряной мелочи, два засохших печенья, три газетные вырезки, касающиеся Джоан Сауткотт, перепечатанный откуда-то бездарный стишок о безработных, выпуск «Альманаха старого Мура», большой кусок камфары, очки и три письма. Одно – практически неразборчивое – от какой-то «кузины Люси», во втором конверте – счет за починку часов, в третьем – воззвание очередного благотворительного общества.
Сэр Эдвард очень внимательно прочел их, сложил все обратно в сумочку и со вздохом протянул ее Магдален.
– Благодарю вас, мисс Магдален, но боюсь, это ничего не дает.
Он поднялся, отметив про себя, что из окна прекрасно видны ступени парадного, и взял руку Магдален в свои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Она говорила с твердой уверенностью, произведшей на адвоката благоприятное впечатление.
«Хороший свидетель, – подумал он. – Выдержит любой допрос».
– Вы могли и не заметить, – обронил он.
– Нет, не могла. Волей-неволей все равно бы заметила. Ну вот как замечаешь, если кто-то вышел и хлопнула входная дверь.
Сэр Эдвард заговорил о другом:
– Вы упомянули троих, но ведь есть еще и четвертый член семьи. Мистер Мэтью Воэн тоже был наверху?
– Нет, но он был здесь, в соседней с кухней комнате, и что-то там печатал. Здесь такая слышимость, сэр… Так вот: эта машинка не умолкала ни на минуту. Ни на минуту, сэр, клянусь вам! И мерзкая же штука, надо вам сказать. Стук да стук, стук да стук, с ума можно сойти.
Сэр Эдвард немного помолчал.
– Это ведь вы увидели ее первой?
– Да, сэр, я. Она лежала там, и волосы – а они у нее совсем уже реденькие были – все в крови… И никто ничего не слышал из-за этой машинки мистера Мэтью.
– Я так понимаю, вы твердо уверены, что никто не входил в дом?
– А как бы это им удалось, сэр, без моего-то ведома?
Входной звонок проведен сюда. А дверь всего одна.
– Вы были привязаны к мисс Крэбтри? – спросил сэр Эдвард, пристально всматриваясь в лицо служанки.
Взгляд ее тут же потеплел, и – ошибиться было невозможно – в нем отразилась совершенно искренняя печаль.
– Да, сэр, очень. Если бы не мисс Крэбтри… Ну, теперь это уже в прошлом, так что почему бы и не рассказать. Я попала в беду, сэр, когда была совсем еще молоденькой, и мисс Крэбтри вступилась за меня – и снова взяла к себе, когда все кончилось. Я бы жизни своей за нее не пожалела, сэр. Ей-богу, сэр.
Сэр Эдвард безошибочно умел распознавать: когда человек искренен, а когда нет, но тут сомневаться не приходилось – Марта говорила очень искренне.
– Итак, насколько вам известно, в парадную дверь никто не входил?
– Никто и не мог войти.
– Я сказал «насколько вам известно». Но если мисс Крэбтри ждала кого-то и открыла дверь сама…
– О! – Казалось, это предположение неприятно поразило Марту.
– Ведь такое возможно, не правда ли? – настаивал сэр Эдвард.
– Ну, возможно, да, но что-то сомнительно. То есть…
Марта явно была в растерянности. Она не могла возразить, но ей, очевидно, очень хотелось сделать это. Почему? Видимо, потому, что она знала что-то еще, о чем недоговаривала… Но что? О чем? Четыре человека в доме…
Неужели один из них убийца и Марта хочет прикрыть его?
Значит, ступени все же скрипели? И кто-то спускался по лестнице, причем Марте известно кто.
В ее собственной невиновности сэр Эдвард был уверен. Внимательно наблюдая за ней, он продолжил:
– Так могла мисс Крэбтри сделать это? Окно гостиной выходит на улицу. Она могла увидеть там человека, которого ждала, выйти в холл и впустить его – или ее. Возможно, она даже хотела, чтобы никто не видел, кто к ней пришел.
Марта еще больше растерялась и заметно напряглась.
– Да, сэр, может, вы и правы, – неохотно протянула она. – Как-то не думала об этом. Ну, то есть, если она ожидала джентльмена… – И, помолчав, добавила:
– Что ж, это вполне возможно.
Похоже, она начала понимать все преимущества этой версии.
– Итак, вы видели ее последней?
– Да, сэр. После того, как убрала со стола. Принесла ей расписки и сдачу с денег, которые она мне давала.
– Она давала вам деньги пятифунтовыми банкнотами?
– Банкнотой, сэр! – возразила Марта, явно шокированная. – Да и этого было много. Мы экономим, сэр.
– А где она хранила деньги?
– Точно не знаю, сэр. Думаю, носила с собой – в своей черной бархатной сумочке. Хотя, конечно, могла держать их и у себя в спальне, в одном из запертых ящиков. Она обожала запирать все на ключ, хотя частенько их, ключи то есть, теряла.
Сэр Эдвард кивнул.
– Вы не знаете, сколько денег у нее оставалось? Я имею в виду, пятифунтовых банкнот?
– Нет, сэр, точно не скажу.
– И она ничего не говорила? Не давала вам понять, что кого-то ждет?
– Нет, сэр.
– Вы совершенно в этом уверены? Что именно она говорила?
– Ну, – принялась вспоминать Марта, – говорила, что наш мясник настоящий вор и мошенник, и что я взяла на четверть фунта больше чаю, чем надо, и что миссис Крэбтри привереда и сумасбродка, раз ее не устраивает маргарин, и что ей не нравится один из шестипенсовиков, которые мне дали на сдачу – а он был из этих, новых, с дубовыми листочками… Я еще насилу убедила, что он настоящий. Ах да! Еще сказала, что из рыбной лавки нам прислали треску вместо хека, и спросила, отругала ли я за это посыльного, и я ответила, что да, ну вроде бы и все, сэр.
Этот монолог как нельзя точно обрисовал сэру Эдварду характер покойницы – лучше самых подробных описаний.
Он небрежно поинтересовался:
– Довольно сложно было ей угодить, да?
– Ну, она была немного ворчлива, это да, но и вы ее поймите, сэр, она ведь так редко выходила из дому… Сидела все время в четырех стенах – надо же ей было как-то отвлечься. Придиралась, конечно, частенько, но сердце-то у нее было доброе – ни один попрошайка не уходил от наших дверей с пустыми руками. Может, она была и ворчливой, зато очень отзывчивой, очень.
– Это хорошо. Марта, что хоть кто-то может помянуть ее добрым словом.
У старой служанки перехватило дыхание.
– Вы имеете в виду… Ох, сэр, да они все ее любили, правда, в душе-то любили. Ссорились, конечно, иногда, но это же так, не от сердца.
Сэр Эдвард настороженно поднял голову: сверху донесся скрип.
– Мисс Магдален спускается, – заметила Марта.
– Откуда вы знаете? – тут же спросил он.
Служанка покраснела.
– Я знаю ее походку, – пробормотала она.
Сэр Эдвард поспешно вышел из кухни. Марта оказалась права. Магдален Воэн как раз достигла нижней ступени. Она с надеждой посмотрела на сэра Эдварда.
– Пока ничего определенного, – ответил тот на ее взгляд и поинтересовался:
– Вы случайно не знаете, какие письма получила ваша тетя в день смерти?
– Они все на месте. Полиция, разумеется, их уже просмотрела.
Они прошли в сдвоенную гостиную. Магдален, выдвинув нижний ящик комода, достала большую сумку из черного бархата со старомодной серебряной застежкой.
– Это тетина, – пояснила она. – Оттуда никто ничего не вынимал. Я проследила.
Поблагодарив ее, сэр Эдвард принялся выкладывать на стол содержимое сумочки. Оно было по-своему примечательным и вполне типичным для пожилой эксцентричной леди.
Там было немного серебряной мелочи, два засохших печенья, три газетные вырезки, касающиеся Джоан Сауткотт, перепечатанный откуда-то бездарный стишок о безработных, выпуск «Альманаха старого Мура», большой кусок камфары, очки и три письма. Одно – практически неразборчивое – от какой-то «кузины Люси», во втором конверте – счет за починку часов, в третьем – воззвание очередного благотворительного общества.
Сэр Эдвард очень внимательно прочел их, сложил все обратно в сумочку и со вздохом протянул ее Магдален.
– Благодарю вас, мисс Магдален, но боюсь, это ничего не дает.
Он поднялся, отметив про себя, что из окна прекрасно видны ступени парадного, и взял руку Магдален в свои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50