Иного выхода, как продолжать игру, эту войну нервов, у меня не было, и я постарался выйти из этого положения с честью. Не поворачивать же мне было голову - так можно раньше времени раскрыться. Это все равно что громко крикнуть: да, я разведчик, и вот тому доказательство! Берите меня тепленьким, устраивайте допрос третьей степени, выворачивайте мои члены хирургическими инструментами с хрустом костей и криками проявившей слабость своих нервов жертвы!
Поэтому я, разумеется, и ухом не повел, изображая спокойствие и уверенность в себе. Пауза затянулась, но и длиться до бесконечности она не могла. Рано или поздно человеку за моей спиной надлежало сделать какой-то жест; в конце концов, он не статуя, да и не могли профессионалы, каковыми, несомненно, являлись все работники гестапо, позволить себе «переиграть», подобно неопытным актерам.
Еще через секунду я убедился, что был прав. Хорошо, что я не позволил себе ни малейшего движения, этим я заставил их играть по моим правилам - у них первых сдали нервы.
- Иван Иваныч, подпишите, пожалуйста, здесь и здесь...
То есть, человек, в полном соответствии с моими догадками, якобы нашел нужное место в документах и сейчас сунет их главному на подпись. Кстати, то, что Лев Борисович стал вдруг Иваном Ивановичем, не укрылось, естественно, от моего внимания. Как матерый профессионал, директор уже успел сменить имя.
Человек вышагнул из-за моей спины и приблизился к директорскому столу. Я словно невзначай, будто бы безо всякого интереса, чисто автоматически взглянул на него и обомлел, естественно, опять не выказывая это внешне - я узнал недавнего скромного клерка со сразу показавшейся мне несколько неуместной здесь, в офисе, бородкой. За время, проведенное мною в директорском кабинете, этот клерк очень изменился. Свой строгий костюм он сменил на камуфляж, его крепкое, раздавшееся в плечах тело обвивали ремни скрипучей портупеи, а на поясном офицерском ремне висели гранаты, нож в чехле, и множество различных подсумков, в том числе и с патронами. Главным предметом был огромный крупнокалиберный «Магнум» в кобуре, сквозь кожу которой я внутренним зрением рассмотрел даже инкрустированную перламутровую рукоять. «За истребление комиссаров во славу Аллаха», - гласила наградная надпись... Разрослась и его борода. Из аккуратной, «чеховской», она превратилась в огромную, формой напоминающую совковую лопату, и я узнал в «скромном клерке» кавказского полевого командира Нурали Адыгова.
Естественно, являясь профессионалом, ни единым звуком или жестом я не выдал, что рассекретил террориста номер один, находящегося во всероссийском розыске. Тот же, словно невзначай, мельком взглянул на меня, и я даже не отвел глаз, глядя на него равнодушно, изображая человека, уставшего от затянувшегося интервью - игнорировать его, не смотреть в его сторону в данной обстановке было совершенно неестественно. Надо отдать должное, он, как и ожидалось, оказался настоящим профессионалом. На его лице не отобразилось ничего, не шевельнулся ни единый мускул, но я готов был поклясться, что он оценил мою выдержку, воздав ей должное.
Итак, ситуация становилось все более щекотливой. Две стороны почти не скрывались друг перед дружкой, но еще изображали из себя что-то, откровенно вынуждая противника сделать свой ход первым. Они понимали, что я обо всем догадался, а я понимал, что они четко понимают это.
Поскольку я сейчас обладал обостренным зрением и даже мог видеть в инфракрасном излучении, прочитать то, что было написано в подсовываемых «директору» документах, мне не составило труда.
«Верховному имаму. Докладываю, что после тщательного анализа ситуации, нашими экспертами сделаны нелицеприятные, но обоснованные выводы. Подготовить в ближайшее время в Москве восстание силами организации «Исламская революция» не представляется возможным. Еще доводим до Вашего сведения, что...»
Там было много чего еще, но дальше читать я не стал. Подтверждение было получено, а просто так читать омерзительные подробности аналитиков-террористов мне было неинтересно.
Молниеносно просчитав все возможные варианты выхода из сложившейся ситуации, я пришел к единственно правильному решению. Необходимо было сыграть на опережение. При сложившемся раскладе, то есть численном перевесе противника, при необходимости ведения боевых действий на его территории, это действительно было единственно возможным вариантом. Стопроцентных гарантий он не давал, не давал даже и десятой доли этой сотни, но попробовать стоило. В конце концов, русский разведчик не может так вот запросто сложить лапки, подобно бездумно сожравшему губительный препарат таракану - он просто не имеет на это права. Да и воинскую присягу пока еще никто не отменял.
Я решился.
- Давайте раскроем карты, коллеги, - спокойно сказал я по-немецки, и надо было видеть, как взвились эти двое.
Директор едва не выпал из кресла, а полевой командир повернулся ко мне так резко, что на его поясе с тихим металлическим стуком соприкоснулись гранаты.
- Вы что-то сказали? - хрипло спросил он с ужасающим кавказским акцентом, хотя секунду назад говорил по-русски чисто. В этом не было ничего необычного - в минуты крайнего волнения человеческие рефлексы выкидывают и не такие коленца.
- Я сказал, не пора ли прекратить эту ненужную игру, - продолжил я по-немецки, хотя никогда ранее на этом языке не говорил и никогда его не изучал. И это не было удивительным, потому что в минуты опасности возможности даже обычного человека не имеют границ, так что же в таком случае говорить обо мне.
Реакция профессионалов оказалась, разумеется, молниеносной.
- Я сразу заподозрил, что с этим человеком что-то неладно! - возбужденно выкрикнул оберштурмфюрер, и молниеносно потянулся к стоящему на столе телефону. А полевой командир так же молниеносно метнулся к выходу. Скорее всего, все нештатные ситуации были у них четко отработаны и они действовали сейчас согласно проработанной тактике действий в экстремальных условиях.
Но моя реакция, разумеется, была еще более молниеносной, поскольку я являлся профессионалом из профессионалов, на голову выше даже сотрудников гестапо. Я оттолкнулся ногами, крутанулся в кресле и, вскакивая, ребром стопы ударил уже почти проскочившего мимо меня полевого командира в коленный сгиб с задней стороны. Он упал как подкошенный, проехал бородой по ковролиновому покрытию и, изрыгая громкие проклятия на арабском языке, на чем свет стоит кляня неверных, предпринял бесплодную попытку встать. Я же молниеносно метнулся к японским подаркам и, не раздумывая, сорвал с ковра заранее облюбованный квайкен, отличный женский кинжал, используемый для обрядового самоубийства путем вскрытия вен на шее. Для эсэсовца, который все же оказался не столь крепок нервами и от волнения все не мог набрать номер ставки фюрера, квайкен был в самый раз. Один миг - и кисть его правой руки, на которую он опирался, оказалась пригвожденной к столу. Раздался дикий крик оберштурмфюрера, не ожидавшего от русского разведчика такого фортеля, и я теперь мог со спокойной душой заняться полевым командиром. Тот все барахтался на полу, предпринимая попытки встать и будто не понимая, что с поврежденной ногой это у него не получится - в разведшколе были хорошие инструкторы, и меня научили и не таким штукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Поэтому я, разумеется, и ухом не повел, изображая спокойствие и уверенность в себе. Пауза затянулась, но и длиться до бесконечности она не могла. Рано или поздно человеку за моей спиной надлежало сделать какой-то жест; в конце концов, он не статуя, да и не могли профессионалы, каковыми, несомненно, являлись все работники гестапо, позволить себе «переиграть», подобно неопытным актерам.
Еще через секунду я убедился, что был прав. Хорошо, что я не позволил себе ни малейшего движения, этим я заставил их играть по моим правилам - у них первых сдали нервы.
- Иван Иваныч, подпишите, пожалуйста, здесь и здесь...
То есть, человек, в полном соответствии с моими догадками, якобы нашел нужное место в документах и сейчас сунет их главному на подпись. Кстати, то, что Лев Борисович стал вдруг Иваном Ивановичем, не укрылось, естественно, от моего внимания. Как матерый профессионал, директор уже успел сменить имя.
Человек вышагнул из-за моей спины и приблизился к директорскому столу. Я словно невзначай, будто бы безо всякого интереса, чисто автоматически взглянул на него и обомлел, естественно, опять не выказывая это внешне - я узнал недавнего скромного клерка со сразу показавшейся мне несколько неуместной здесь, в офисе, бородкой. За время, проведенное мною в директорском кабинете, этот клерк очень изменился. Свой строгий костюм он сменил на камуфляж, его крепкое, раздавшееся в плечах тело обвивали ремни скрипучей портупеи, а на поясном офицерском ремне висели гранаты, нож в чехле, и множество различных подсумков, в том числе и с патронами. Главным предметом был огромный крупнокалиберный «Магнум» в кобуре, сквозь кожу которой я внутренним зрением рассмотрел даже инкрустированную перламутровую рукоять. «За истребление комиссаров во славу Аллаха», - гласила наградная надпись... Разрослась и его борода. Из аккуратной, «чеховской», она превратилась в огромную, формой напоминающую совковую лопату, и я узнал в «скромном клерке» кавказского полевого командира Нурали Адыгова.
Естественно, являясь профессионалом, ни единым звуком или жестом я не выдал, что рассекретил террориста номер один, находящегося во всероссийском розыске. Тот же, словно невзначай, мельком взглянул на меня, и я даже не отвел глаз, глядя на него равнодушно, изображая человека, уставшего от затянувшегося интервью - игнорировать его, не смотреть в его сторону в данной обстановке было совершенно неестественно. Надо отдать должное, он, как и ожидалось, оказался настоящим профессионалом. На его лице не отобразилось ничего, не шевельнулся ни единый мускул, но я готов был поклясться, что он оценил мою выдержку, воздав ей должное.
Итак, ситуация становилось все более щекотливой. Две стороны почти не скрывались друг перед дружкой, но еще изображали из себя что-то, откровенно вынуждая противника сделать свой ход первым. Они понимали, что я обо всем догадался, а я понимал, что они четко понимают это.
Поскольку я сейчас обладал обостренным зрением и даже мог видеть в инфракрасном излучении, прочитать то, что было написано в подсовываемых «директору» документах, мне не составило труда.
«Верховному имаму. Докладываю, что после тщательного анализа ситуации, нашими экспертами сделаны нелицеприятные, но обоснованные выводы. Подготовить в ближайшее время в Москве восстание силами организации «Исламская революция» не представляется возможным. Еще доводим до Вашего сведения, что...»
Там было много чего еще, но дальше читать я не стал. Подтверждение было получено, а просто так читать омерзительные подробности аналитиков-террористов мне было неинтересно.
Молниеносно просчитав все возможные варианты выхода из сложившейся ситуации, я пришел к единственно правильному решению. Необходимо было сыграть на опережение. При сложившемся раскладе, то есть численном перевесе противника, при необходимости ведения боевых действий на его территории, это действительно было единственно возможным вариантом. Стопроцентных гарантий он не давал, не давал даже и десятой доли этой сотни, но попробовать стоило. В конце концов, русский разведчик не может так вот запросто сложить лапки, подобно бездумно сожравшему губительный препарат таракану - он просто не имеет на это права. Да и воинскую присягу пока еще никто не отменял.
Я решился.
- Давайте раскроем карты, коллеги, - спокойно сказал я по-немецки, и надо было видеть, как взвились эти двое.
Директор едва не выпал из кресла, а полевой командир повернулся ко мне так резко, что на его поясе с тихим металлическим стуком соприкоснулись гранаты.
- Вы что-то сказали? - хрипло спросил он с ужасающим кавказским акцентом, хотя секунду назад говорил по-русски чисто. В этом не было ничего необычного - в минуты крайнего волнения человеческие рефлексы выкидывают и не такие коленца.
- Я сказал, не пора ли прекратить эту ненужную игру, - продолжил я по-немецки, хотя никогда ранее на этом языке не говорил и никогда его не изучал. И это не было удивительным, потому что в минуты опасности возможности даже обычного человека не имеют границ, так что же в таком случае говорить обо мне.
Реакция профессионалов оказалась, разумеется, молниеносной.
- Я сразу заподозрил, что с этим человеком что-то неладно! - возбужденно выкрикнул оберштурмфюрер, и молниеносно потянулся к стоящему на столе телефону. А полевой командир так же молниеносно метнулся к выходу. Скорее всего, все нештатные ситуации были у них четко отработаны и они действовали сейчас согласно проработанной тактике действий в экстремальных условиях.
Но моя реакция, разумеется, была еще более молниеносной, поскольку я являлся профессионалом из профессионалов, на голову выше даже сотрудников гестапо. Я оттолкнулся ногами, крутанулся в кресле и, вскакивая, ребром стопы ударил уже почти проскочившего мимо меня полевого командира в коленный сгиб с задней стороны. Он упал как подкошенный, проехал бородой по ковролиновому покрытию и, изрыгая громкие проклятия на арабском языке, на чем свет стоит кляня неверных, предпринял бесплодную попытку встать. Я же молниеносно метнулся к японским подаркам и, не раздумывая, сорвал с ковра заранее облюбованный квайкен, отличный женский кинжал, используемый для обрядового самоубийства путем вскрытия вен на шее. Для эсэсовца, который все же оказался не столь крепок нервами и от волнения все не мог набрать номер ставки фюрера, квайкен был в самый раз. Один миг - и кисть его правой руки, на которую он опирался, оказалась пригвожденной к столу. Раздался дикий крик оберштурмфюрера, не ожидавшего от русского разведчика такого фортеля, и я теперь мог со спокойной душой заняться полевым командиром. Тот все барахтался на полу, предпринимая попытки встать и будто не понимая, что с поврежденной ногой это у него не получится - в разведшколе были хорошие инструкторы, и меня научили и не таким штукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30