Ах, да, правильно, ведь я же ему ни словечка не успела сообщить ни о смерти Гавела, ни о приезде Яцека! Такая сразу заварилась каша, до того ли?
— Вернёмся к этому вопросу через пару дней, — поспешила я закончить, не давая им вставить слова, ещё не то вставят… — Не сейчас. И кроме того, я голодна, хотелось бы пообедать.
— Пообедать? — возмущённо воскликнул Зигмусь, дорвавшись до слова. Похоже, он обрадовался возможности сгладить неловкость, переменив тему. — Какой обед может быть в эту пору?
— Ну все равно, пусть ужин.
— Ужин тоже давно кончился, — упорствовал пунктуальный Зигмусь. Я разозлилась.
— Пусть в пансионатах время ужина прошло, что с того? Я сегодня так толком и не ела. Имеет человек право поесть?
Зигмусь не мог не признать права на еду, но последнее слово должно было остаться за ним.
— Хорошо, тебе надо поесть. — И обратился к Болеку:
— Извините, пожалуйста, а когда похороны?
— В понедельник, — не моргнув глазом ответил Болек.
— Выходит, через три дня?
— Нет, не в этот понедельник, а в следующий, — твёрдо стоял на своём Болек.
— В такую жару?.. — усомнился Зигмусь.
— Меры приняты, — туманно пояснил Болек.
— Понятно, понятно, — согласился Зигмусь. — Здесь?
— Что здесь? — не понял Болек.
— Похороны здесь? — пояснил свой вопрос Зигмусь.
Туг уж Болек не мог справиться самостоятельно и украдкой глянул на меня. Я чуть заметно покачала головой. И Болек решился:
— Нет, в Молдзях.
Теперь ошарашен был Зигмусь. Не знаю, слышал ли он когда-либо о каких-то Молдзях, во всяком случае неуверенно выдавил из себя:
— Ах, в Молдзях. Понятно-понятно… А почему?! И совсем неожиданно для меня Болек ответил с большим достоинством:
— Там наш фамильный склеп!
Зигмусь отпал. Никому не известные Молдзи с фамильным склепом до того ошеломили его, что он без сопротивления распростился с нами, когда мы все вместе покинули мою квартиру, и не вернулся больше к своей гениальной работе. Признаться, и мне Болек основательно заморочил голову своими Молдзями. Хорошо, что, выходя, я машинально взглянула в зеркало, иначе ушла бы в бигудях.
* * *
Вернувшись, я застала Болека у себя в квартире. Он вместе со всеми вышел через дверь, обратно проник через окно. Я ещё не успела войти, как он уже задал вопрос:
— Кто это такой?
Меня не удивил прозвучавший в его голосе ужас, я сама была в ужасе от кузена, да что поделаешь?
Удовлетворив любопытство Болека, я в свою очередь с нетерпением поинтересовалась, что за Молдзи такие. Не иначе, он их выдумал?
— А вот и нет, — ответил Болек. — Есть такая деревушка, под Элком, довольно большая, как-то мне довелось там побывать, а тут он так налетел на меня — назвал первое, что пришло в голову. Впрочем, кладбище там есть. А чьи похороны?
— Твоего безвременно погибшего отца. И я вкратце рассказала Болеку о непонятной и подозрительной смерти Гавела, о Яцеке, сыне Гавела, и о Зигмусе, моем кузене. До Болека дошло.
— Выходит, у пани теперь полные руки работы, — посочувствовал он. — Это что, случайно получилось?
— А ты думаешь, я специально позаботилась, чтобы не загнуться от безделья?
— Да нет, не думаю, надо же, сколько сразу на пани навалилось… А из-за этого кузена я так и не спросил, удалось ли вам рассмотреть тех двоих?
— Каких двоих?
— Ну тех самых, что меня караулят. Они там были. Пришлось рассказать Болеку — записку его я не смогла дочитать до конца, ветер вырвал из рук, как только я начала разбирать его каракули, так что с инструкциями не ознакомилась.
— Выходит, они там были?
— Ещё бы, где я — там и они. И мне очень хотелось их вам показать. И лодочку передали, и потом проследили, когда я её опробовал. Да ведь вы ехали за мной до самого порта, как же их не заметили?
Я сокрушённо пожала плечами, злая как сто тысяч чертей. Надо же, такой неудачный день, сплошные ошибки! Из порта я поторопилась уехать, не рассмотрев опекунов Болека. Наверняка видела их, но не знала, что на них надо обратить внимание.
Свои разочарование и горечь Болек выразил в культурной форме, учитывая присутствие дамы.
— Жёлтая лихорадка и малярия! Такую муть подняли, самому мне ни в жизнь не разобраться, очень я на пани надеялся, — с грустной отрешённостью признался парень. — А о том, что именно мне предстоит плыть по морю и управлять на расстоянии лодочкой с контрабандой для Швеции, я уже успел вам рассказать? Успел?
— Нет, ещё не успел, да я сама догадалась, большого ума тут не требуется. Когда?
— Пока неизвестно, но скоро, завтра, послезавтра, дня через три, какая разница? Об этом мне сообщат в последний момент. И зачем только я выучился управлять парусной лодкой? Мастер по парусному спорту, холера, вот теперь и расхлёбывай…
Впервые услышала я из уст Болека проклятия по адресу морских видов спорта. Море он всегда любил. Плавал как все рыбы, вместе взятые, грёб так, словно только для этого и родился, ходил под парусом, как профессиональный моряк. И врёт, что учился, у него это было в крови, видимо, какой-то прирождённый талант. Отец Болека тоже этим отличался, но куда ему было до сына! О спортивных достижениях Болека знали все, ничего удивительного, что преступники выбрали именно его для своих тёмных делишек.
— А поплывёшь ты один?
— Один.
— Странно. Обычно на такое дело отправляются в компании, естественней выглядит.
— Не исключено, что за мной будут незаметно наблюдать.
Вытащив из сумки-холодильника бутылку холодного пива, я принялась с его помощью обдумывать ситуацию. Болек составил мне компанию, не мешая думать. После продолжительного молчания я стала думать вслух.
— Чувствую, что-то тут не так, да никак не пойму, что именно. Послушай, а как они узнают, что операция закончилась успешно? Что медведя выловил именно тот, кому он предназначался? Что товар попал по назначению? И так далее.
— А вот это не должно меня волновать, — ответил Болек, — они сказали — это уже не моё дело. Правда, велели мне настроить коротковолновик на определённую частоту, как услышу по-английски — «Гляди, какая крупная медуза, вот она, вытащил!» — так и могу возвращаться.
— А если не услышишь?
— Это меня не должно волновать.
— Послушай, расскажи толком, не то я спячу с тобой. Что значит «не должно волновать»? Меня волнует, что именно ты должен делать в этом случае! Болтаться в море до конца дней своих на границе наших территориальных вод? А может, утопиться?!
— Да нет, инструкция не предусматривает такой выход, хотя, возможно, для меня лучше всего именно утопиться. Если не услышу про медузу, ведено два часа подождать, а потом притащить обратно лодочку с медвежонком. Но это чистая теория, сказали, сигнал я обязательно услышу.
— Потому что сами его подадут! — вырвалось у меня со злостью, и тут я поняла, какую мысль безуспешно пыталась ухватить за хвост. Болек не услышал, он мрачно тянул своё:
— Между нами говоря, плевать мне на этого медведя, не стану я дожидаться сигнала, для меня уже второе задание подготовили, заграничный вояж, кажется, через Швецию, я подслушал…
— Получается, с первого задания ты вернёшься благополучно?
— Так вроде бы получается…
— И что ты ещё подслушал? Да говори же толком!
— Немного подслушал, знаю лишь — повезу большую сумку.
— И с этой сумкой тебя прихватят таможенники?
— Нет, об этом не говорилось. Может, и не прихватят…
— Не нравится мне это все, жутко не нравится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Вернёмся к этому вопросу через пару дней, — поспешила я закончить, не давая им вставить слова, ещё не то вставят… — Не сейчас. И кроме того, я голодна, хотелось бы пообедать.
— Пообедать? — возмущённо воскликнул Зигмусь, дорвавшись до слова. Похоже, он обрадовался возможности сгладить неловкость, переменив тему. — Какой обед может быть в эту пору?
— Ну все равно, пусть ужин.
— Ужин тоже давно кончился, — упорствовал пунктуальный Зигмусь. Я разозлилась.
— Пусть в пансионатах время ужина прошло, что с того? Я сегодня так толком и не ела. Имеет человек право поесть?
Зигмусь не мог не признать права на еду, но последнее слово должно было остаться за ним.
— Хорошо, тебе надо поесть. — И обратился к Болеку:
— Извините, пожалуйста, а когда похороны?
— В понедельник, — не моргнув глазом ответил Болек.
— Выходит, через три дня?
— Нет, не в этот понедельник, а в следующий, — твёрдо стоял на своём Болек.
— В такую жару?.. — усомнился Зигмусь.
— Меры приняты, — туманно пояснил Болек.
— Понятно, понятно, — согласился Зигмусь. — Здесь?
— Что здесь? — не понял Болек.
— Похороны здесь? — пояснил свой вопрос Зигмусь.
Туг уж Болек не мог справиться самостоятельно и украдкой глянул на меня. Я чуть заметно покачала головой. И Болек решился:
— Нет, в Молдзях.
Теперь ошарашен был Зигмусь. Не знаю, слышал ли он когда-либо о каких-то Молдзях, во всяком случае неуверенно выдавил из себя:
— Ах, в Молдзях. Понятно-понятно… А почему?! И совсем неожиданно для меня Болек ответил с большим достоинством:
— Там наш фамильный склеп!
Зигмусь отпал. Никому не известные Молдзи с фамильным склепом до того ошеломили его, что он без сопротивления распростился с нами, когда мы все вместе покинули мою квартиру, и не вернулся больше к своей гениальной работе. Признаться, и мне Болек основательно заморочил голову своими Молдзями. Хорошо, что, выходя, я машинально взглянула в зеркало, иначе ушла бы в бигудях.
* * *
Вернувшись, я застала Болека у себя в квартире. Он вместе со всеми вышел через дверь, обратно проник через окно. Я ещё не успела войти, как он уже задал вопрос:
— Кто это такой?
Меня не удивил прозвучавший в его голосе ужас, я сама была в ужасе от кузена, да что поделаешь?
Удовлетворив любопытство Болека, я в свою очередь с нетерпением поинтересовалась, что за Молдзи такие. Не иначе, он их выдумал?
— А вот и нет, — ответил Болек. — Есть такая деревушка, под Элком, довольно большая, как-то мне довелось там побывать, а тут он так налетел на меня — назвал первое, что пришло в голову. Впрочем, кладбище там есть. А чьи похороны?
— Твоего безвременно погибшего отца. И я вкратце рассказала Болеку о непонятной и подозрительной смерти Гавела, о Яцеке, сыне Гавела, и о Зигмусе, моем кузене. До Болека дошло.
— Выходит, у пани теперь полные руки работы, — посочувствовал он. — Это что, случайно получилось?
— А ты думаешь, я специально позаботилась, чтобы не загнуться от безделья?
— Да нет, не думаю, надо же, сколько сразу на пани навалилось… А из-за этого кузена я так и не спросил, удалось ли вам рассмотреть тех двоих?
— Каких двоих?
— Ну тех самых, что меня караулят. Они там были. Пришлось рассказать Болеку — записку его я не смогла дочитать до конца, ветер вырвал из рук, как только я начала разбирать его каракули, так что с инструкциями не ознакомилась.
— Выходит, они там были?
— Ещё бы, где я — там и они. И мне очень хотелось их вам показать. И лодочку передали, и потом проследили, когда я её опробовал. Да ведь вы ехали за мной до самого порта, как же их не заметили?
Я сокрушённо пожала плечами, злая как сто тысяч чертей. Надо же, такой неудачный день, сплошные ошибки! Из порта я поторопилась уехать, не рассмотрев опекунов Болека. Наверняка видела их, но не знала, что на них надо обратить внимание.
Свои разочарование и горечь Болек выразил в культурной форме, учитывая присутствие дамы.
— Жёлтая лихорадка и малярия! Такую муть подняли, самому мне ни в жизнь не разобраться, очень я на пани надеялся, — с грустной отрешённостью признался парень. — А о том, что именно мне предстоит плыть по морю и управлять на расстоянии лодочкой с контрабандой для Швеции, я уже успел вам рассказать? Успел?
— Нет, ещё не успел, да я сама догадалась, большого ума тут не требуется. Когда?
— Пока неизвестно, но скоро, завтра, послезавтра, дня через три, какая разница? Об этом мне сообщат в последний момент. И зачем только я выучился управлять парусной лодкой? Мастер по парусному спорту, холера, вот теперь и расхлёбывай…
Впервые услышала я из уст Болека проклятия по адресу морских видов спорта. Море он всегда любил. Плавал как все рыбы, вместе взятые, грёб так, словно только для этого и родился, ходил под парусом, как профессиональный моряк. И врёт, что учился, у него это было в крови, видимо, какой-то прирождённый талант. Отец Болека тоже этим отличался, но куда ему было до сына! О спортивных достижениях Болека знали все, ничего удивительного, что преступники выбрали именно его для своих тёмных делишек.
— А поплывёшь ты один?
— Один.
— Странно. Обычно на такое дело отправляются в компании, естественней выглядит.
— Не исключено, что за мной будут незаметно наблюдать.
Вытащив из сумки-холодильника бутылку холодного пива, я принялась с его помощью обдумывать ситуацию. Болек составил мне компанию, не мешая думать. После продолжительного молчания я стала думать вслух.
— Чувствую, что-то тут не так, да никак не пойму, что именно. Послушай, а как они узнают, что операция закончилась успешно? Что медведя выловил именно тот, кому он предназначался? Что товар попал по назначению? И так далее.
— А вот это не должно меня волновать, — ответил Болек, — они сказали — это уже не моё дело. Правда, велели мне настроить коротковолновик на определённую частоту, как услышу по-английски — «Гляди, какая крупная медуза, вот она, вытащил!» — так и могу возвращаться.
— А если не услышишь?
— Это меня не должно волновать.
— Послушай, расскажи толком, не то я спячу с тобой. Что значит «не должно волновать»? Меня волнует, что именно ты должен делать в этом случае! Болтаться в море до конца дней своих на границе наших территориальных вод? А может, утопиться?!
— Да нет, инструкция не предусматривает такой выход, хотя, возможно, для меня лучше всего именно утопиться. Если не услышу про медузу, ведено два часа подождать, а потом притащить обратно лодочку с медвежонком. Но это чистая теория, сказали, сигнал я обязательно услышу.
— Потому что сами его подадут! — вырвалось у меня со злостью, и тут я поняла, какую мысль безуспешно пыталась ухватить за хвост. Болек не услышал, он мрачно тянул своё:
— Между нами говоря, плевать мне на этого медведя, не стану я дожидаться сигнала, для меня уже второе задание подготовили, заграничный вояж, кажется, через Швецию, я подслушал…
— Получается, с первого задания ты вернёшься благополучно?
— Так вроде бы получается…
— И что ты ещё подслушал? Да говори же толком!
— Немного подслушал, знаю лишь — повезу большую сумку.
— И с этой сумкой тебя прихватят таможенники?
— Нет, об этом не говорилось. Может, и не прихватят…
— Не нравится мне это все, жутко не нравится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77