Он вслушался в завывание ветра, слабо слышное здесь, внутри, и его снова передернуло. Температура на поверхности обжитого континента Мэтисона за последнюю неделю не поднималась выше минус пятнадцати градусов, а главной целью рейдеров была силовая сеть планеты. Они не встретили никакого сопротивления — хотя жалкие силы самообороны Мэтисона вряд ли могли им что-то противопоставить — и продвигались, не пропуская даже самого крошечного селения, изымая любой генератор, который смогли обнаружить. Большинство из тех немногих, кто избежал бойни, умерли от переохлаждения, прежде чем Флот смог развернуть полномасштабные спасательные операции.
Это было хуже, чем на Моли. Хуже, чем на Бригадой. Тут было меньше людей — и у них было больше времени на каждого.
Оканами принадлежал к меньшинству, физически неспособному использовать нейрорецепторы, поэтому он забегал пальцами по клавиатуре консоли данных, продолжая работу над незавершенным докладом. Астросвязь была восстановлена, штаб адмирала Гомес требовал точных цифр для своей сводки. Точных цифр, мысленно повторил он, болезненно морщась, пробегая глазами длинный список имен. И это были только те, кого смогли до сих пор опознать. Поисковые партии еще работали в наиболее удаленных местах континента, надеясь найти еще кого-нибудь, но шансы были крайне малы. Облеты местности не обнаружили работающих источников энергии, не обнаружили и каких-либо термосигналов, которые могли бы исходить от оставшихся в живых.
Брякнул звонок, и капитан с облегчением оставил доклад. На экране появилось изображение женщины в форме лейтенанта на фоне кабины «шаттла». Глаза ее возбужденно сверкали, но в них читалось что-то странное, какая-то неуверенность, быть может, даже страх. Он отбросил эту мысль и улыбнулся:
— Чем могу быть полезен, лейтенант?..
— Хирург лейтенант Сикорски, сэр, поисковая партия корабля «Виндикейшен».
Оканами подтянулся, брови его приподнялись.
— Мы обнаружили выжившего, капитан, но это что-то невероятное, и я решила вас предупредить.
— Невероятное? — Поднятые было брови сошлись над посерьезневшими глазами в ответ на едва заметное колебание в голосе лейтенанта Сикорски.
— Это женщина, сэр, и она… она должна была умереть.
Оканами пошевелил пальцем, ожидая продолжения, а Сикорски перевела дыхание:
— Сэр, она пять раз ранена. У нее раздроблено бедро. Сквозное пулевое левого легкого. Две пули в печени, одна прошла сквозь селезенку и тонкую кишку.
Оканами передернуло от перечня ранений.
— Мы вкачали в нее литр крови, — продолжала Сикорски, — но давление остается таким низким, что его едва можно измерить. Все ее реакции сильно ослаблены. Со времени рейда она лежала в поле. Мы нашли ее рядом с телом, промерзшим насквозь, но ее температура — тридцать два с половиной.
— Лейтенант. — Голос Оканами стал резким. — Ваш юмор неуместен.
— Да нет же, сэр! — Голос Сикорски звучал почти умоляюще. — Это правда. Еще, сэр: у нее имплантированная система жизнеобеспечения с самой необычной рецепторной сетью, какую я видела. Очевидно, военная, но такого материала я никогда не встречала.
Оканами потер верхнюю губу, глядя в ее серьезное, обеспокоенное лицо. Лежать неделю на таком морозе и потерять только пять градусов температуры тела? Невероятно… Но все же…
— Доставьте ее как можно скорее, лейтенант. Скажите диспетчеру, что я ожидаю вас в двенадцатой операционной. Я буду там к вашему прибытию.
Оканами и его команда хирургов стояли, окутанные стерилизующим полем, и смотрели на тело, распростертое перед ними. Да не могла она выжить с такими ранениями, черт побери! Но она жила… Медтехническая автоматика латала тонкую кишку, продырявленную в одиннадцати местах, работала над селезенкой, печенью и легкими, пыталась спасти ногу, которая уже после ранения подвергалась недопустимым перегрузкам. Повторные переливания крови… и она жила. Еле-еле. Ее реакции даже ослабли после начала вмешательства — но все же она жила.
Сикорски оказалась права относительно ее системы жизнеобеспечения. У Оканами был много больший опыт, чем у Сикорски, но и он никогда не видел ничего подобного. Эта система начинала, очевидно, как стандартный вариант Корпуса морской пехоты, частично оставаясь таковой и поныне, но остальное… Она включала три отдельные сети нейрорецепторов — не параллельные, а совершенно самостоятельные. Имелся сложный набор усилителей сенсорики. Какая-то сложная нейротехническая сеть покрывала жизненно важные органы. У него не было времени на детальное исследование, но это было подозрительно похоже на невероятно уменьшенный силовой щит, как ни абсурдно это звучит. Щит такого малого размера построить невозможно, а более громоздкие модели, встроенные в боевую броню, стоят двести пятьдесят тысяч кредитов каждый. Если думать о невероятных вещах, можно упомянуть и ее фармакопею. Она включала достаточно анальгетиков, коагуляторов, стимуляторов (большей частью из закрытых списков), чтобы и мертвеца держать на ногах. Плюс к тому сверхсложный генератор эндорфина и по меньшей мере три вещества, о которых Оканами не имел представления. Однако уже экспресс-анализ ее жизненных параметров показал, что выжила она благодаря не фармакопее — даже если бы весь набор веществ был способен на такой подвиг, — потому что он оставался почти нетронутым.
Оканами облегченно вздохнул, когда торакальная и абдоминальная команды закончили операции на грудной клетке и брюшной полости соответственно. Можно было приступить к остеопластике и сконцентрироваться на бедре. Жизненные параметры чуть повысились, давление крови возвращалось к норме. Что-то неясное происходило с показателями мозговой активности. Неудивительно, если после таких потрясений умственная деятельность окажется расстроенной. Но это могло быть и результатом вмешательства все тех же имплантированных рецепторов.
Оканами кивнул женщине-нейрологу. Коммандер Форд начала манипуляции со своими мониторами. Второй рецептор был явно главным узлом. Капитан Оканами наблюдал за мониторами через плечо нейролога, осторожно подключавшей свое оборудование и приступавшей к стандартной тестовой процедуре.
В первое мгновение не было никакой реакции. Абсолютно никакой. Оканами нахмурился. Должна была идти хоть какая-то информация. Хотя бы коды имплантатов. Но не было ничего. И вдруг — завопила сигнализация. Угрожающе заалели предупреждающие сигналы, и глаза пациентки открылись. Они были пусты, как зеленые окна покинутого дома, но энцефалограмма взбесилась. Бедро было все еще вскрыто, поэтому, как только она сделала движение, чтобы подняться, автоматика зафиксировала ногу в неподвижном состоянии. Хирург бросился вперед, намереваясь удержать истощенное тело от нежелательного напряжения, но пациентка ударила его, чуть промахнувшись мимо солнечного сплетения.
Падая на пол, хирург вскрикнул, но крик потонул в вопле новой тревоги, и Оканами побледнел — теперь взбесились мониторы состава крови. Бинарный агент нейротоксин лавинообразно увеличил токсикологические показатели. Их невинная диагностическая попытка вызвала самоубийственную реакцию имплантированных систем.
— Отставить! — крикнул Оканами, но нейролог уже манипулировала своими клавиатурами в бешеной спешке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96