Вот так, сейчас, отлично, - клац. Ах вы хотели бы, девочка, быть запечатлены навеки на фоне этого храма убиенному царю, взорванному жестокими террористами? Пожалуйста!". Я садился на корточки, я плюхался на колени на холодную землю, я сдерживал себя, боясь её гнева, и не доставал фляжку наполненную сладчайшей самогонкой. Потому что в Питере всегда холодно, а ещё дул пронизывающий ветер,. и пусть я не был вчера пьян, я редко бываю пьян, за год без малого нашего знакомства она впервые сказала мне такое, но я бы выпил, чтобы согреться.
Когда мы проходили за храмом убиенному царю у входа в сад, у калитки стоял бледный высокий студент консерватории и играл на скрипке "Танго смерти". Я бросил ему внушительное количество рублей, замаливая мой грех перед суровой маленькой девчушкой, осуждающей меня за моё аморальное поведение. Меня, трудягу и вождя партии! Мы прошли вглубь сада и сели на скамейки у зелёного мелкого пруда, крошечного как Настя. Посидели таким образом некоторое время молча. Затем я признался, что мне крайне холодно, меня просто знобит и хорошо бы сменить место, сесть у самого пруда, туда падает солнце. Тогда как на скамейку где мы сидели, оно не достигает, мешают кроны деревьев. "Пить надо меньше", - проворчала она, но встала. Мы присели на корточки у берега пруда. Мимо берега медленно проплывали лепестки жёлтых цветов. Их было много. Кто их накрошил в воду, было непонятно. У берега такие цветы не росли. Лепестки даже не проплывали, ибо течения не было, они "флотировали", позволю себе образовать русицизм от французского слова "flatter". Настя взяла щепку и тихо стала подталкивать лепестки. Руки у представительницы punk-движения изящные, ухоженные, пальчики белые и тонкие, каждый ноготь выкрашен в два цвета : розовый и чёрный вдоль ногтя.
Я попросил у неё рюкзак чтобы сесть на него. Я вынул фляжку и отхлебнул из неё, предварительно полязгав зубами и громко сказав "Как же холодно, чёрт возьми!" "Притворщик!" - парировала она, не поворачиваясь. Я смотрел на неё, - на брезентовый задик, каблуки в траве, светлорусые волосы рассыпанные по плечам, прозрачное ушко под солнцем. В 1982 году в Париже я написал роман "Последние дни супермена", где герой, ему 45 лет, - знакомится с 15-летней punk-девчонкой, и они привязываются друг к другу. В 1995 году, сидя совсем без денег, я продал роман издательству ЭКСМО за четыре тысячи долларов. Действие в книге происходит в Париже, герой погибает от пуль полиции. В 1998 году в моей жизни, мне было 55 лет, появилась 16-летняя Настя... Накликал, навызывал, исполнил нужные церемонии, вот и пришла.
Прозрачное ушко под солнцем... Моя литература - страшная. Я предсказал себе жизнь. Уже в "Дневнике неудачника", я мистически всё знаю вперёд, думал я глядя на прозрачное маленькое ушко под солнцем. Тебя никто не сможет никогда у меня отнять, моя любимая.
"Хочешь, Настик, выпить?" - спросил я. "Тебе бы всё пить", - вздохнула она "давай лучше поедим. Есть хочется".
Моя любимая уже не звучала так строго. Мы встали, отряхнулись и пошли. Для постороннего взгляда - папа с дочкой, - когда папа уделяет девочке внимание. Но руки она мне ещё не дала.
Недалеко от Адмиралтейства мы нашли полуподвальную забегаловку, где было всё, потому что хозяин был армянин. Я выпил красного вина. Мы умяли, каждый, по три блюда. К нам подошёл переодетый мент и передал привет от компании одетых в форму ментов. "Вы ведь Лимонов?", - компания сидела в углу.
"Да вот дочке приехал показать северную столицу" - с достоинством отвечал я. "У нас есть что посмотреть девочке, я сам отец двоих детей, счастливого вам пребывания" - мент ушёл.
"Не люблю ментов" - сказала моя крошка. Мы расплатились и поплелись переваривать пищу к Адмиралтейству. Там мы угнездились на скамейку. Настя ела мороженое и болтала ногами. Солнце припекало, а ветра в этом месте не было. На длинную лавку рядом со мной уселась женщина и стала вытирать нос мальчику. "Вашей сколько?" спросила она. "Одиннадцать!" не моргнув глазом ответил я. "Моему только семь. Растёт быстро...", через час возле нас образовалась целая колония мам с детьми. Но папа был один - я. Подошла, правда, деревенская семья, она и он с двумя мальчиками, но они быстро ушли. Все эти дети бегали к фонтану. Моя тоже побежала туда и стала фотографировать фонтан. До несанкционированной демонстрации оставался ещё час. Мой ребёнок вернулся, положил мне голову на плечо и мы разомлели от жары.
Озеро в Тигровой Балке / Таджикистан
В Африке я никогда не был, но в Тигровой Балке перед нами предстала настоящая саванна. Жирафов здесь не было видно, но если б они здесь водились, их бы давно перестреляли боевики. Боевики приезжают сюда отдыхать, оттягиваются, стреляют спьяну трассирующими и тогда горит саванна. Это рассказывал мне терракотовый туркмен, местный начальник, он же егерь. У меня есть фотография: мы стоим, пожимая друг другу руки, я голый до пояса, в камуфляжных брюках и кепи. Я люблю экзотические народы. Самые невероятные физиономии доставляют мне удовольствие, я бы с удовольствием предводительствовал наиболее дико выглядящими отрядами.
Мы сфотографировались тогда, и сели. Мы с ним друг другу нравились. Я был такой русский, о которых пишут в книгах, в жизни они редко встречаются: тип толкового, быстрого, понимающего колониального авантюриста. Железного, злого, решительного и нетяжёлого. Не свинцового, как большинство русских. В разгар ссоры я мог вдруг захохотать, помириться, снять штаны и прыгнуть в озеро. Я шлялся по свету, любопытно заглядывал в задние двери, рисковал своей шкурой. Мы сели и выпили спирту. Вокруг с уважением стояли мои ребята и наблюдали.
Мы только что откупались в отличном африканском тёплом озере. Не надо забывать, что мы тут были недалеко от Индии. Название Тигровая Балка не было поэтическим преувеличением, тигры ушли отсюда в 60-е годы через границу в Афганистан, по одним только тиграм ведомой причине, но уж не из-за климата тут было как в Африке. Мы грохнули с отважным туркменом спирту и неспеша запили его водой. Личный состав отряда НБП с восхищением наблюдал за нами. В разгар гражданской войны туркмена заставили резать трупы, так как у него имелось незаконченное медицинское образование. Туркмен не сошёл с ума, разрезая трупы жертв гражданской войны. Потому я назвал его отважным. Он был вдвойне отважным, потому что умел ладить и с 201-й мотострелковой дивизией, и с боевиками мусульманской оппозиции, и с правительственными войсками Иммаммали Рахмонова, и с совсем уж незаконными мелкими отмороженными вооружёнными формированиями, забредающими в его саванну. В советские времена было проще, потому что он славословил советские времена, но туркмен выживал и в наши времена.
Мирно стояли там бамбуки и широколистые пальмы типа лопухов, одним листом можно укрыть несколько спящих солдат и ноги не будут видны. Муравьи, каждый размером с половину шариковой ручки, строем переходили деревянную балку, обуглившегося дома у самого озера. "Боевики" - ответил на мой немой вопрос туркмен. "Напьются и трассирующими. Дикие люди". Его самого свалить было невозможно, спирт его никак не затронул. Те же бесстрастные чёрные узкие глаза и тот же доброжелательный широкий нос на терракотовом лице.
Его рыбаки вынули из сетей штук шесть бронзовых нереальных жирных рыбин, каждая с метр длиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Когда мы проходили за храмом убиенному царю у входа в сад, у калитки стоял бледный высокий студент консерватории и играл на скрипке "Танго смерти". Я бросил ему внушительное количество рублей, замаливая мой грех перед суровой маленькой девчушкой, осуждающей меня за моё аморальное поведение. Меня, трудягу и вождя партии! Мы прошли вглубь сада и сели на скамейки у зелёного мелкого пруда, крошечного как Настя. Посидели таким образом некоторое время молча. Затем я признался, что мне крайне холодно, меня просто знобит и хорошо бы сменить место, сесть у самого пруда, туда падает солнце. Тогда как на скамейку где мы сидели, оно не достигает, мешают кроны деревьев. "Пить надо меньше", - проворчала она, но встала. Мы присели на корточки у берега пруда. Мимо берега медленно проплывали лепестки жёлтых цветов. Их было много. Кто их накрошил в воду, было непонятно. У берега такие цветы не росли. Лепестки даже не проплывали, ибо течения не было, они "флотировали", позволю себе образовать русицизм от французского слова "flatter". Настя взяла щепку и тихо стала подталкивать лепестки. Руки у представительницы punk-движения изящные, ухоженные, пальчики белые и тонкие, каждый ноготь выкрашен в два цвета : розовый и чёрный вдоль ногтя.
Я попросил у неё рюкзак чтобы сесть на него. Я вынул фляжку и отхлебнул из неё, предварительно полязгав зубами и громко сказав "Как же холодно, чёрт возьми!" "Притворщик!" - парировала она, не поворачиваясь. Я смотрел на неё, - на брезентовый задик, каблуки в траве, светлорусые волосы рассыпанные по плечам, прозрачное ушко под солнцем. В 1982 году в Париже я написал роман "Последние дни супермена", где герой, ему 45 лет, - знакомится с 15-летней punk-девчонкой, и они привязываются друг к другу. В 1995 году, сидя совсем без денег, я продал роман издательству ЭКСМО за четыре тысячи долларов. Действие в книге происходит в Париже, герой погибает от пуль полиции. В 1998 году в моей жизни, мне было 55 лет, появилась 16-летняя Настя... Накликал, навызывал, исполнил нужные церемонии, вот и пришла.
Прозрачное ушко под солнцем... Моя литература - страшная. Я предсказал себе жизнь. Уже в "Дневнике неудачника", я мистически всё знаю вперёд, думал я глядя на прозрачное маленькое ушко под солнцем. Тебя никто не сможет никогда у меня отнять, моя любимая.
"Хочешь, Настик, выпить?" - спросил я. "Тебе бы всё пить", - вздохнула она "давай лучше поедим. Есть хочется".
Моя любимая уже не звучала так строго. Мы встали, отряхнулись и пошли. Для постороннего взгляда - папа с дочкой, - когда папа уделяет девочке внимание. Но руки она мне ещё не дала.
Недалеко от Адмиралтейства мы нашли полуподвальную забегаловку, где было всё, потому что хозяин был армянин. Я выпил красного вина. Мы умяли, каждый, по три блюда. К нам подошёл переодетый мент и передал привет от компании одетых в форму ментов. "Вы ведь Лимонов?", - компания сидела в углу.
"Да вот дочке приехал показать северную столицу" - с достоинством отвечал я. "У нас есть что посмотреть девочке, я сам отец двоих детей, счастливого вам пребывания" - мент ушёл.
"Не люблю ментов" - сказала моя крошка. Мы расплатились и поплелись переваривать пищу к Адмиралтейству. Там мы угнездились на скамейку. Настя ела мороженое и болтала ногами. Солнце припекало, а ветра в этом месте не было. На длинную лавку рядом со мной уселась женщина и стала вытирать нос мальчику. "Вашей сколько?" спросила она. "Одиннадцать!" не моргнув глазом ответил я. "Моему только семь. Растёт быстро...", через час возле нас образовалась целая колония мам с детьми. Но папа был один - я. Подошла, правда, деревенская семья, она и он с двумя мальчиками, но они быстро ушли. Все эти дети бегали к фонтану. Моя тоже побежала туда и стала фотографировать фонтан. До несанкционированной демонстрации оставался ещё час. Мой ребёнок вернулся, положил мне голову на плечо и мы разомлели от жары.
Озеро в Тигровой Балке / Таджикистан
В Африке я никогда не был, но в Тигровой Балке перед нами предстала настоящая саванна. Жирафов здесь не было видно, но если б они здесь водились, их бы давно перестреляли боевики. Боевики приезжают сюда отдыхать, оттягиваются, стреляют спьяну трассирующими и тогда горит саванна. Это рассказывал мне терракотовый туркмен, местный начальник, он же егерь. У меня есть фотография: мы стоим, пожимая друг другу руки, я голый до пояса, в камуфляжных брюках и кепи. Я люблю экзотические народы. Самые невероятные физиономии доставляют мне удовольствие, я бы с удовольствием предводительствовал наиболее дико выглядящими отрядами.
Мы сфотографировались тогда, и сели. Мы с ним друг другу нравились. Я был такой русский, о которых пишут в книгах, в жизни они редко встречаются: тип толкового, быстрого, понимающего колониального авантюриста. Железного, злого, решительного и нетяжёлого. Не свинцового, как большинство русских. В разгар ссоры я мог вдруг захохотать, помириться, снять штаны и прыгнуть в озеро. Я шлялся по свету, любопытно заглядывал в задние двери, рисковал своей шкурой. Мы сели и выпили спирту. Вокруг с уважением стояли мои ребята и наблюдали.
Мы только что откупались в отличном африканском тёплом озере. Не надо забывать, что мы тут были недалеко от Индии. Название Тигровая Балка не было поэтическим преувеличением, тигры ушли отсюда в 60-е годы через границу в Афганистан, по одним только тиграм ведомой причине, но уж не из-за климата тут было как в Африке. Мы грохнули с отважным туркменом спирту и неспеша запили его водой. Личный состав отряда НБП с восхищением наблюдал за нами. В разгар гражданской войны туркмена заставили резать трупы, так как у него имелось незаконченное медицинское образование. Туркмен не сошёл с ума, разрезая трупы жертв гражданской войны. Потому я назвал его отважным. Он был вдвойне отважным, потому что умел ладить и с 201-й мотострелковой дивизией, и с боевиками мусульманской оппозиции, и с правительственными войсками Иммаммали Рахмонова, и с совсем уж незаконными мелкими отмороженными вооружёнными формированиями, забредающими в его саванну. В советские времена было проще, потому что он славословил советские времена, но туркмен выживал и в наши времена.
Мирно стояли там бамбуки и широколистые пальмы типа лопухов, одним листом можно укрыть несколько спящих солдат и ноги не будут видны. Муравьи, каждый размером с половину шариковой ручки, строем переходили деревянную балку, обуглившегося дома у самого озера. "Боевики" - ответил на мой немой вопрос туркмен. "Напьются и трассирующими. Дикие люди". Его самого свалить было невозможно, спирт его никак не затронул. Те же бесстрастные чёрные узкие глаза и тот же доброжелательный широкий нос на терракотовом лице.
Его рыбаки вынули из сетей штук шесть бронзовых нереальных жирных рыбин, каждая с метр длиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49