Альбани закричал:
– Нельзя быть таким мелочным. Тут историческое открытие!
– Ну, если вы хотите сидеть ночь со своим открытием…
– Пусть ночь, пусть две, три ночи…
Даже летчик удивился:
– В самом деле, такое важное открытие? Ну, коли так, обойдемся без воды. Тут в горах я видел изморозь. Идемте, Ким, наскребем на обратный путь.
Ким взял канистры, радуясь, что оплошность так легко исправить. И вышел за летчиком в шлюз.
Техники возвращались, неся тяжеленный гравимагнит – отгибатель, невольную причину открытия.
Вот такое стечение обстоятельств, такие случайности решали судьбу человека даже в новейшем тысячелетии.
Если бы воды в баке было вдоволь, если бы ее не брали для ратомики из того же бака, если бы летчик не привык обращаться за помощью к Киму, если бы изморози было побольше… Киму ничего не пришлось бы рассказывать вселенцам.
Случилось иначе. Когда Ким отошел (отпрыгал) метров на триста, в его наушниках раздался вопль… Три голоса вскрикнули разом, в голосах-во всех трехслышался ужас. Ким вздрогнул, обернулся…
И увидел висящую гору, срезанную наискось. В лунном замедленном темпе, в темпе кошмарного сна, она падала на лунолет, стоящий у ее подножия, на Альбани и двух техников с отгибателем. Нависла… накрыла. Вновь послышался вопль, вопль боли на этот раз. Кто то из троих, Альбани кажется, крикнул: “Гхору скажи… Смерть…” И тут гора рухнула, рассыпалась грудой скал. Вздрогнула Луна, грохот через подошвы проник в скафандры. Взметнулся язык пламени и тут же погас без кислорода…
И больше ни звука! Гробовое лунное безмолвие…
ГЛАВА 19.
БЕГСТВО ОТ НОЧИ
Кадры из памяти Ким а.
Его догоняет великан, черный-черный, длинный-длинный. Голова великана на дальних холмах, у самого горизонта.
Догоняя, он тянет худущую ногу, остроконечным носком старается притронуться к Киму.
Усилие. Ким отрывается. Черный великан отстал. Но ненадолго. Вот он опять тянет свою тощую ступню, хочет приклеиться к Киму навсегда.
Плохо улитке без раковины.
Мир, полный опасностей, окружает ее, медлительную и беззащитную, мир клюющий, грызущий и жующий, мир проворный и хищный, где только случайность может сохранить жизнь.
Сам того не замечая, Ким жил в раковине с тех пор, как покинул Землю. Ракета была его раковиной, Селеноград был раковиной, лунолет – раковиной. Но сейчас от надежной раковины осталась кожица – мантия скафандра. И жизненных припасов в обрез – то, что умещалось во внутренних пазухах.
В первый момент Ким еще непонял трагичности своего положения. Вытаращенными, остановившимися глазами смотрел он на груду обломков. Косая, ровная, словно отполированная, гора возвышалась над ними. Казалось, рухнувшая половина была отрезана ниткой.
В природе не бывает такого гладкого. Скалу срезал луч, выскользнувший из неисправного отгибателя.
Секунды три Ким стоял немой, ошеломленный, потом с горестным воплем кинулся разбрасывать обломки. Лунная легкость и отчаяние удесятерили его силы; он ворочал громадные глыбы, нехотя они переворачивались, уступая напору. Напрасно! Бессмысленно! Лунолет был похоронен где-то внутри, раздавлен, воздух из него вышел все равно. Погиб Альбани и техники тоже.
Погиб Альбани! Начальник и товарищ, милый и крикливый, вдохновенный и прожорливый, так смешно влюбленный в Гхора, погиб, увлеченный только что найденной идеей, не победив трудностей, не пожав плодов, успевши только крикнуть: “Гхору скажи… Смерть…”
Что означало последнее слово? О своей смерти кричал Альбани в отчаянии или обращался к Киму, по привычке называя его Смерть Мышам.
Ким понимал, что Альбани погиб, но поверить не мог. Ведь только что тот перебирал лепестки фиалок, пытался сложить из обрезков бумаги записку жены. И жена на Земле сейчас подбирает очередной букетик, пишет: “Целую и люблю”. Целовать-то некого!
Примерно через полчаса, докопавшись до обломков, Ким с летчиком убедились, что Их товарищи мертвы. Отупевший от горя, Ким начал укладывать глыбы обратно-прикрыть хотел изуродованные тела. Но тут улышал глуховатый голос летчика:
– Остановись-ка, парень. Давай о себе подумаем.
Кима даже покоробило: “О себе!” Как можно быть таким черствым?
– Давай подумаем,– настаивал летчик.– Через два часа наступит ночь. В Глубоком нас не ждут: там тоже ночь скоро, знают, что отсюда мы должны были лететь в Циолков. В Циолкове о нас вспомнят часов через двадцать, причем искать будут металлический корпус, а корпус засыпан камнем. Вообще ночные поиски-вещь нелегкая. Возможно, нас не найдут до утра – четырнадцать суток по земному счету. Лично мне не хочется сидеть здесь четырнадцать суток. А тебе?
“Как можно рассуждать так спокойно?” – думал Ким.
– До станции Гримальди отсюда километров восемьдесят,– продолжал вслух считать летчик,– но она восточнее, ближе к ночи. Туда уже пришла тень. Навстречу ночи нам нельзя идти, нужно отступать, уходить от темноты. До Глубокого километров двести. Пробежим мы двести километров или тень догонит нас?
И так как Ким молчал, летчик решил за обоих;
– Надо попробовать.
Он ощупал внутренние кармины скафандра. Неприкосновенный запас налицо. Вода есть и внутри, и в канистрах. Воздух? Воздух в баллонах, больше не прибавишь. Аккумуляторы заряжены…
– Пошли!
Летчик схватил Кима за руку. Сказал: “Толкайся сильнее. Следи за моим темпом! Раз… Два…”
Так начался лунный марафон вперегонки с ночной тенью.
Возле лунных полюсов они без труда обогнали бы ночь. Здесь же, в районе Гримальди, тень наступала со скоростью около двенадцати километров в час. Даже на Луне люди не могли долго бежать в таком темпе. Но у Кима и летчика было два часа форы.
Скорость зависела только от толчка. Нельзя было часто перебирать ногами. Толкнулся и лети, лети, лети, вытянув носок, секунду, другую, третью. На лету выбирай, куда поставить ногу. Успеваешь вытянуть ее или поджать-тогда прыжок получается короче или длиннее. Коснулся грунта, чуть присел, спружинил, и снова полет.
Ким не сразу приноровился к ритму летчика. Но тот сумел подчинить Кима, подтягивая его за руку. Внимание было напряжено, глаза искали точку опоры. И хорошо, что внимание было занято: меньше думалось о трагедии Альбани.
Вскоре открылось знакомое спортсменам второе дыхание. Ким почувствовал себя сильным, умелым, ловким. Мячиком отскакивал, птицей летел над камнями… Густочерная тень человека летела за ним, рядом с ним. Догоняет, догоняет, сближается, тянет худую черную ногу, коснулась башмака… И новый взлет. Ким ушел кверхутень отстала.
Даже приятно становилось от сознания собственной силы и легкости. Просачивалась откуда-то радость, всплывала изнутри, обходя тяжкий камень в груди.
– А ты нескверно идешь,-заметил летчик после получасового бега.– Спортсмен?
Ким рассказал о своих занятиях стоборьем. Говорить было нетрудно на бегу. Ведь каждый шаг продолжался три-четыре секунды.
– Вот и пригодилось,– одобрил летчик.– А то прилетают к нам на Луну молодцы, которые ходить разучились. Посидят на балконе в Селенограде и рассказывают, что побывали в космосе. А Луна, она, голубушка, за околицей начинается. Она слабеньких не жалует, ее длинными ногами мерить надо.
“Да, это уже настоящий космос,– думал Ким, глядя на изъеденные метеоритами утесы.-Из окошка как-то иначе они выглядят, смиреннее”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104