На стропилах висели большая фляжка, обшитая сукном, и маузер в деревянном ящике. Под ними на полу стояли фанерный баул, завязанный веревкой, и чемоданчик из числа тех стареньких, потертых фибровых чемоданчиков, с которыми молодые люди обычно приезжают из провинции в Москву поступать в вуз. Желтая румынская свеча, укрепленная внутри пустой жестянки из-под мясных солдатских консервов, стояла на полу, а так как пол был наклонный, то, чтобы свеча не оплывала в одну сторону, под жестянку была подложена спичечная коробка с зелено-красной румынской этикеткой. Миша оказался маленьким складным солдатиком в черной стеганке, в башмаках и обмотках, рыжий, с желтыми ресницами, от которых не только его круглое лицо выглядело особенно свежим и розовым, но даже глаза казались розоватыми.
- Познакомьтесь.
- Сержант Веселовский, - сказал Миша, протягивая Петру Васильевичу руку.
- Старший лейтенант Бачей.
Они пожали друг другу руки, и Миша сел на войлок рядом с баулом и чемоданом и скрестил ноги по-турецки. По-видимому, это были его любимое местечко и любимая поза. Петр Васильевич лег на войлок и с наслаждением вытянулся. Ноги у него ныли, горели, гудели. Он положил под голову свою мягкую молдаванскую шапку, и все необыкновенно приятно спуталось перед его глазами. Как сквозь воду, он услышал булькающий голос Дружинина, который сказал: "Вы лучше снимите эти ваши молдаванские чеботы", - и тут же заснул. Когда же проснулся, то долго не мог сообразить, где находится, наконец вспомнил, что на чердаке, вспомнил все, что с ним сегодня произошло, и попросил пить. Но пить ему не дали, сказав, что мало воды и что сейчас будет чай.
Дружинин, без сапог, в расстегнутом черном эсэсовском френче, под которым так симпатично голубела советская майка, лежал на автомобильном сиденье и, положив на поднятые колени блокнот, делал карандашом какие-то заметки.
Миша принес из угла чайник, поставил его на два кирпича и зажег под чайником таблетку сухого трофейного спирта. Когда чай поспел, он достал полбуханки пшеничного хлеба, палку сухой московской колбасы и пакет сахару. Он аккуратно отрезал три не слишком толстых ломтя хлеба, три кружочка колбасы и вынул из пакета три куска сахару.
- Нынче у нас не густо, товарищ старший лейтенант, - сказал он, строго посмотрев на Петра Васильевича. - Тяжело снабжаться.
Он отделил каждому его порцию на особую бумажку, скупо заварил чай и пригласил ужинать.
- Можете себе представить, я вас в первый момент совершенно не узнал, сказал Петр Васильевич, глядя на Дружинина счастливыми глазами.
- Меня очень легко было узнать. Я ведь не изменил своего лица. Только мундир да фуражка... Зато вы, Петр Васильевич, постарались! Настоящий молдаванин-единоличник. - Дружинин снисходительно усмехнулся. - Борода, свитка, шапка, постолы. Красота!
- Как же вы меня узнали?
- Профессия.
- Вот уж действительно не было бы счастья, да несчастье помогло!..
19. "ВОТ ТЕБЕ И КОПЧЕНАЯ СКУМБРИЯ!"
Петру Васильевичу вспомнился знойный степной полдень, воздух, текущий по горизонту, его сын Петя, пестрая девочка и пограничник в зеленой выгоревшей фуражке, который подбрасывает эту пеструю девочку, как букет, ловит ее, переворачивает, и они оба - папка и дочь - заливаются радостным смехом. Боже мой, как давно, как далеко все это было! Как будто бы на какой-то другой, счастливой планете.
- Слушайте, вы себе не можете представить, до чего я рад вас видеть! наивно воскликнул Петр Васильевич.
- И я тоже, - сердечно ответил Дружинин и вдруг грустно улыбнулся: Так как вы говорите? Шабо, Аккерман, Будаки?.. Страна вашего детства?
- Копченая скумбрия, - прибавил Петр Васильевич печально.
- Вот тебе и копченая скумбрия! - сказал Дружинин.
- Н-да... Покатались на моторной лодке. Погуляли. Ничего себе! Кстати, где же теперь находится ваша прелестная дочурка? Лидочка, кажется?
- Галочка. Я ее отправил самолетом обратно в Харьков, как только все это началось. А где она в данный момент, просто не представляю. Очень беспокоюсь. А ваш Петя?
- Я его тоже успел отправить в Москву.
- Шустрый малый. Одно слово - вице-президент!
И они оба замолчали, задумались...
- Стало быть, уточним обстоятельства, - мягко сказал Дружинин, меняя тему. - Простите, вы член партии?
- Нет, я беспартийный, - сказал Петр Васильевич, почему-то слегка краснея. - Но, я думаю, это не имеет никакого значения?
- Конечно, конечно. Я просто уточняю. Мы сейчас все большевики партийные и непартийные. Не так ли? Насколько я вас понял, вы командир Красной Армии?
- Да. Командир батареи. Мне полагалась броня, но я...
- Это понятно.
Дружинин замолчал и молчал довольно долго, видимо что-то обдумывая.
- Петр Васильевич, - наконец сказал он, - нас столкнула судьба... вы сами видите, при каких обстоятельствах. Надеюсь, для вас ясно, что я выполняю определенное боевое задание. Вам не надо объяснять какое. Это задание партии и правительства. Государственное задание.
- Нахожусь в полном вашем распоряжении, - сказал Петр Васильевич.
- Я так и думал.
Дружинин протянул руку, и они обменялись быстрым крепким рукопожатием.
Разговаривая, Дружинин продолжал что-то записывать в блокнот.
- Между прочим, - сказал Петр Васильевич, - когда я блуждал по Парку культуры и отдыха имени Шевченко, то наскочил на какую-то тяжелую батарею. Может быть, вам это будет полезно?
- Сколько вы там насчитали орудий? - быстро спросил Дружинин.
- Четыре.
- Калибр?
- По-моему, стосорокапятимиллиметровые.
- Дальнобойные?
- Да, дальнобойные.
- Они их уже установили?
- Они их устанавливали: рыли огневую позицию.
- Фронтом куда? В море?
- Фронтом в море.
- А может быть, не в море?
Петр Васильевич задумался:
- Нет, по-моему, фронтом в море.
Дружинин поморщился и резко сказал:
- По-вашему!.. Нам важно установить не как "по-вашему", а как на самом деле.
Дружинин вдруг спохватился, что сделал слишком резкое замечание немолодому, хорошему и, в сущности, малознакомому ему человеку. Он густо покраснел и сказал:
- Пожалуйста, извините. Я слишком увлекся работой. Кроме того, я уже три ночи не спал. А эта дальнобойная батарея, которую вы обнаружили, очень показательный факт. Если они ее устанавливают как береговую, то, значит, они боятся десанта, и это необходимо отметить.
- Они ее устанавливают фронтом в море, - твердо сказал Петр Васильевич.
- Спасибо.
Дружинин быстро записал в блокнот несколько слов.
- И еще, - сказал он торопливо, - когда вы добирались из Будак в Одессу, вы ехали по какому маршруту?
- На Аккерман.
- А из Аккермана?
- Из Аккермана через Днестровский лиман.
- На Беляевку или на Овидиополь?
- На Овидиополь.
- Как вы переправлялись? На пароме?
- Зачем на пароме? Там они навели превосходный понтонный мост. Мужиков, которые везут продукты на одесский рынок, они пропускают вместе с войсками через понтонный мост.
- Это замечательно! Это просто замечательно! - забормотал Дружинин, потирая руки. - Два очень ценных факта. Во-первых, по-видимому, крестьяне неохотно везут продукты на рынок, а во-вторых, новый понтонный мост между Аккерманом и Овидиополем.
Дружинин достал трехверстку, засунутую под автомобильное сиденье, и углубился в ее изучение. Изучая карту, складывая и раскладывая, он машинально упирался карандашом в переносицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
- Познакомьтесь.
- Сержант Веселовский, - сказал Миша, протягивая Петру Васильевичу руку.
- Старший лейтенант Бачей.
Они пожали друг другу руки, и Миша сел на войлок рядом с баулом и чемоданом и скрестил ноги по-турецки. По-видимому, это были его любимое местечко и любимая поза. Петр Васильевич лег на войлок и с наслаждением вытянулся. Ноги у него ныли, горели, гудели. Он положил под голову свою мягкую молдаванскую шапку, и все необыкновенно приятно спуталось перед его глазами. Как сквозь воду, он услышал булькающий голос Дружинина, который сказал: "Вы лучше снимите эти ваши молдаванские чеботы", - и тут же заснул. Когда же проснулся, то долго не мог сообразить, где находится, наконец вспомнил, что на чердаке, вспомнил все, что с ним сегодня произошло, и попросил пить. Но пить ему не дали, сказав, что мало воды и что сейчас будет чай.
Дружинин, без сапог, в расстегнутом черном эсэсовском френче, под которым так симпатично голубела советская майка, лежал на автомобильном сиденье и, положив на поднятые колени блокнот, делал карандашом какие-то заметки.
Миша принес из угла чайник, поставил его на два кирпича и зажег под чайником таблетку сухого трофейного спирта. Когда чай поспел, он достал полбуханки пшеничного хлеба, палку сухой московской колбасы и пакет сахару. Он аккуратно отрезал три не слишком толстых ломтя хлеба, три кружочка колбасы и вынул из пакета три куска сахару.
- Нынче у нас не густо, товарищ старший лейтенант, - сказал он, строго посмотрев на Петра Васильевича. - Тяжело снабжаться.
Он отделил каждому его порцию на особую бумажку, скупо заварил чай и пригласил ужинать.
- Можете себе представить, я вас в первый момент совершенно не узнал, сказал Петр Васильевич, глядя на Дружинина счастливыми глазами.
- Меня очень легко было узнать. Я ведь не изменил своего лица. Только мундир да фуражка... Зато вы, Петр Васильевич, постарались! Настоящий молдаванин-единоличник. - Дружинин снисходительно усмехнулся. - Борода, свитка, шапка, постолы. Красота!
- Как же вы меня узнали?
- Профессия.
- Вот уж действительно не было бы счастья, да несчастье помогло!..
19. "ВОТ ТЕБЕ И КОПЧЕНАЯ СКУМБРИЯ!"
Петру Васильевичу вспомнился знойный степной полдень, воздух, текущий по горизонту, его сын Петя, пестрая девочка и пограничник в зеленой выгоревшей фуражке, который подбрасывает эту пеструю девочку, как букет, ловит ее, переворачивает, и они оба - папка и дочь - заливаются радостным смехом. Боже мой, как давно, как далеко все это было! Как будто бы на какой-то другой, счастливой планете.
- Слушайте, вы себе не можете представить, до чего я рад вас видеть! наивно воскликнул Петр Васильевич.
- И я тоже, - сердечно ответил Дружинин и вдруг грустно улыбнулся: Так как вы говорите? Шабо, Аккерман, Будаки?.. Страна вашего детства?
- Копченая скумбрия, - прибавил Петр Васильевич печально.
- Вот тебе и копченая скумбрия! - сказал Дружинин.
- Н-да... Покатались на моторной лодке. Погуляли. Ничего себе! Кстати, где же теперь находится ваша прелестная дочурка? Лидочка, кажется?
- Галочка. Я ее отправил самолетом обратно в Харьков, как только все это началось. А где она в данный момент, просто не представляю. Очень беспокоюсь. А ваш Петя?
- Я его тоже успел отправить в Москву.
- Шустрый малый. Одно слово - вице-президент!
И они оба замолчали, задумались...
- Стало быть, уточним обстоятельства, - мягко сказал Дружинин, меняя тему. - Простите, вы член партии?
- Нет, я беспартийный, - сказал Петр Васильевич, почему-то слегка краснея. - Но, я думаю, это не имеет никакого значения?
- Конечно, конечно. Я просто уточняю. Мы сейчас все большевики партийные и непартийные. Не так ли? Насколько я вас понял, вы командир Красной Армии?
- Да. Командир батареи. Мне полагалась броня, но я...
- Это понятно.
Дружинин замолчал и молчал довольно долго, видимо что-то обдумывая.
- Петр Васильевич, - наконец сказал он, - нас столкнула судьба... вы сами видите, при каких обстоятельствах. Надеюсь, для вас ясно, что я выполняю определенное боевое задание. Вам не надо объяснять какое. Это задание партии и правительства. Государственное задание.
- Нахожусь в полном вашем распоряжении, - сказал Петр Васильевич.
- Я так и думал.
Дружинин протянул руку, и они обменялись быстрым крепким рукопожатием.
Разговаривая, Дружинин продолжал что-то записывать в блокнот.
- Между прочим, - сказал Петр Васильевич, - когда я блуждал по Парку культуры и отдыха имени Шевченко, то наскочил на какую-то тяжелую батарею. Может быть, вам это будет полезно?
- Сколько вы там насчитали орудий? - быстро спросил Дружинин.
- Четыре.
- Калибр?
- По-моему, стосорокапятимиллиметровые.
- Дальнобойные?
- Да, дальнобойные.
- Они их уже установили?
- Они их устанавливали: рыли огневую позицию.
- Фронтом куда? В море?
- Фронтом в море.
- А может быть, не в море?
Петр Васильевич задумался:
- Нет, по-моему, фронтом в море.
Дружинин поморщился и резко сказал:
- По-вашему!.. Нам важно установить не как "по-вашему", а как на самом деле.
Дружинин вдруг спохватился, что сделал слишком резкое замечание немолодому, хорошему и, в сущности, малознакомому ему человеку. Он густо покраснел и сказал:
- Пожалуйста, извините. Я слишком увлекся работой. Кроме того, я уже три ночи не спал. А эта дальнобойная батарея, которую вы обнаружили, очень показательный факт. Если они ее устанавливают как береговую, то, значит, они боятся десанта, и это необходимо отметить.
- Они ее устанавливают фронтом в море, - твердо сказал Петр Васильевич.
- Спасибо.
Дружинин быстро записал в блокнот несколько слов.
- И еще, - сказал он торопливо, - когда вы добирались из Будак в Одессу, вы ехали по какому маршруту?
- На Аккерман.
- А из Аккермана?
- Из Аккермана через Днестровский лиман.
- На Беляевку или на Овидиополь?
- На Овидиополь.
- Как вы переправлялись? На пароме?
- Зачем на пароме? Там они навели превосходный понтонный мост. Мужиков, которые везут продукты на одесский рынок, они пропускают вместе с войсками через понтонный мост.
- Это замечательно! Это просто замечательно! - забормотал Дружинин, потирая руки. - Два очень ценных факта. Во-первых, по-видимому, крестьяне неохотно везут продукты на рынок, а во-вторых, новый понтонный мост между Аккерманом и Овидиополем.
Дружинин достал трехверстку, засунутую под автомобильное сиденье, и углубился в ее изучение. Изучая карту, складывая и раскладывая, он машинально упирался карандашом в переносицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98