И такая простота и вместе с тем такое величие были в этом родном уснувшем лице, что Петя замер на руках у отца и, не отрываясь, смотрел на Ленина до тех пор, пока его было видно...
Отражаясь в красных и черных гранитных и лабрадоровых плитах Мавзолея, автобус проехал через Красную площадь, и Красная площадь, и Мавзолей, и памятник Минину и Пожарскому, и голубые ели перед зубчатой розовой стеной Кремля, и алый флаг над знакомым куполом Совнаркома, потом улица Горького, Ленинградское шоссе - все, все проплыло мимо мальчика и рассеялось, как утренний сон.
Автобус въехал в ворота аэропорта, и очень скоро Петя и папа стояли уже на траве возле пассажирского самолета.
Мальчик чувствовал себя ничтожно маленьким рядом с этим громоздким и вместе с тем изящным воздушным кораблем, простершим над головой свое длинное широкое крыло. Петя стоял под этим суживающимся к концу рубчатым крылом, как под крышей. Моторы работали. Пыльный вихрь бежал от винтов по траве, раскачивая и прижимая к земле цветы. Оглушенный шумом, Петя стоял рядом с отцом и крепко держался рукой за карман его макинтоша.
И вот они наконец летят.
3. ПОЛЕТ
Сначала Петя сидел рядом с отцом в удобном кресле с откидывающейся спинкой, но вскоре осмелел и стал осторожно прохаживаться по самолету.
Он постоял в хвосте самолета возле наваленных кучей чемоданов и мешков с почтой, затем очутился перед байковой портьерой, за которой виднелась маленькая алюминиевая дверца.
Несомненно, за ней скрывалось нечто очень важное, даже, может быть, секретное: какой-нибудь сложный авиационный прибор, например "автопилот", о котором он не раз читал в "Пионерской правде".
Петя видел, как туда ненадолго заходил командир корабля, причем тщательно запер за собой дверь.
Мальчик долго колебался, прежде чем решился открыть таинственную дверь. Замирая от страха и любопытства, он повернул маленькую алюминиевую ручку. Дверь открылась. К его крайнему удивлению, за ней, в тесном треугольном пространстве, весьма конструктивно была устроена уборная с висячим умывальником, зеркалом и рулоном туалетной бумаги возле алюминиевого сиденья.
Мальчик был разочарован.
Заложив руки назад - как папа - и делая вид, что он прогуливается, Петя пошел по проходу вперед и остановился возле запертой рубки пилотов, решив терпеливо дождаться, когда кто-нибудь откроет дверь и тогда можно будет увидеть, что там делается.
- Ну как, молодой человек? Летим? - весело спросил курносый и бородатый командир корабля, выходя из рубки. - Не боишься?
- А что мне бояться? - сказал Петя с деланным равнодушием.
- Вот я это самое и говорю: а чего, собственно, бояться?
Петя заметил, что, несмотря на бороду, у командира корабля было совсем молодое лицо, а глаза как у озорного мальчишки.
Тогда Петя вдруг - неожиданно для самого себя - вытянулся перед симпатичным командиром корабля, как солдат, для чего-то приложил руку к козырьку своей суконной кепки, специально купленной для этого путешествия, и неестественно официальным голосом произнес:
- Товарищ командир, очень прошу разрешить мне поприсутствовать в штурманской кабине при управлении воздушным кораблем.
И вдруг прибавил тоненьким, искательным голоском:
- Пожалуйста, дяденька, хотя бы ненадолго.
- Но имей в виду, - грозно сказал командир корабля, - руками ничего не трогать. А то знаю я вашего брата, пионера. А тронешь - выкину за борт без парашюта. Понял?
- Понял, - ответил сияющий мальчик.
Не веря своему счастью, он вошел на цыпочках в штурманскую рубку. Но кого же он там увидел? Никого. Рубка была пуста!
Под прозрачным колпаком из искусственного авиационного стекла плексигласа, перед доской со множеством пульсирующих циферблатов, стояли два низеньких кресла, в которых никто не сидел. Перед ними сами собой синхронно покачивались два штурвала, которые никто не держал, а внизу так же синхронно двигались сами собой четыре толстые педали, на которые никто не нажимал ногами.
Можно было подумать, что оба пилота невидимки!
Но это было не так: один пилот - сам командир корабля - стоял рядом с Петей, а другой как раз в это время выходил, согнувшись, из крошечного закутка в коридоре, запихивая в рот половину батона с любительской колбасой.
Пете повезло: был как раз тот волшебный миг, когда самолет летел сам собой, не управляемый человеком.
И мальчик стоял, крепко ухватившись за кожаное пальто командира, очарованный этим чудом автопилота.
Между тем Петр Васильевич, пока его сын переходил от чуда к чуду, сидел глубоко в кресле, вытянув ноги, и наслаждался вынужденным бездельем путешествия. Потом он вздохнул и стал дремать, изредка поглядывая на сына, который после посещения штурманской рубки совершенно освоился и бегал по всему самолету, приставая к пассажирам и команде с расспросами. А ведь пройдет сорок лет, и, пожалуй, этот самый его сын Петя с нежностью и грустью будет вспоминать сегодняшний день, так же как теперь он сам, его отец, вспоминает свое первое путешествие в дилижансе, а потом на пароходе "Тургенев". Тогда маленький колесный пароходик, который при попутном ветре ставил кливер, казался ему могучим достижением техники, а теперь он не мог вспомнить без улыбки его грубую, неуклюжую паровую машину, его красные колеса, его еврейский оркестр. Очень может быть, что через сорок лет, отправляясь в путешествие на каком-нибудь межпланетном корабле, его Петя тогда уже солидный, уважаемый член коммунистического общества - вспомнит этот день, автобус, старомодный пассажирский самолет и улыбнется с такой же нежностью и грустью, с какой улыбается теперь Петр Васильевич Бачей.
А самолет продолжал все лететь и лететь под непрерывную, однотонную и многострунную могучую музыку своих моторов. Он летел на высоте около двух тысяч метров. Два слоя высоких летних облаков были под самолетом, и один слой находился над ним. Моторы опять переменили тон. Самолет стал пробиваться вверх, сквозь третий слой. Стало прохладно. Дышать сделалось еще легче. Кровь нежно и свежо шумела в ушах. За окном постепенно все заволоклось серым, быстро проносящимся туманом. Самолет вырвался из третьего слоя облаков. Теперь над ним было ярко-синее, холодное, совершенно чистое небо. Солнце обдавало жаром, и вместе с тем было холодно, как в горах.
Большая тень самолета, все время мелькавшая рядом, пронеслась по верхнему слою облаков, вдруг сорвалась с облака, очутилась, значительно уменьшившись, где-то внизу, скользнула по второму слою облаков, потом опять сорвалась, пронеслась, сильно увеличившись, опять по первому слою, сорвалась, провалилась в мгновение ока на головокружительную глубину, пролетела по какому-то лугу, маленькая, как стрелка, потом опять села на верхний слой и некоторое время мчалась на облаке, а потом вдруг опять стала проваливаться в бездонную глубину, прыгая вниз по облачным слоям, как по широким ступеням.
Сделали посадку в Харькове.
Оглушенный тишиной, Петя опустился по алюминиевой лесенке и, чувствуя гудение во всем теле, с наслаждением растянулся на горячей траве.
У него был заранее составлен план деятельности во время путешествия. Во время полета он должен был непрерывно наблюдать за всеми явлениями природы и тут же записывать в особую тетрадь.
Помимо крупного научного значения, которое могли иметь эти заметки для кружка юных натуралистов, вице-президентом коего состоял Петя, в них была еще та прелесть, что в начале каждой заметки можно было обозначать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Отражаясь в красных и черных гранитных и лабрадоровых плитах Мавзолея, автобус проехал через Красную площадь, и Красная площадь, и Мавзолей, и памятник Минину и Пожарскому, и голубые ели перед зубчатой розовой стеной Кремля, и алый флаг над знакомым куполом Совнаркома, потом улица Горького, Ленинградское шоссе - все, все проплыло мимо мальчика и рассеялось, как утренний сон.
Автобус въехал в ворота аэропорта, и очень скоро Петя и папа стояли уже на траве возле пассажирского самолета.
Мальчик чувствовал себя ничтожно маленьким рядом с этим громоздким и вместе с тем изящным воздушным кораблем, простершим над головой свое длинное широкое крыло. Петя стоял под этим суживающимся к концу рубчатым крылом, как под крышей. Моторы работали. Пыльный вихрь бежал от винтов по траве, раскачивая и прижимая к земле цветы. Оглушенный шумом, Петя стоял рядом с отцом и крепко держался рукой за карман его макинтоша.
И вот они наконец летят.
3. ПОЛЕТ
Сначала Петя сидел рядом с отцом в удобном кресле с откидывающейся спинкой, но вскоре осмелел и стал осторожно прохаживаться по самолету.
Он постоял в хвосте самолета возле наваленных кучей чемоданов и мешков с почтой, затем очутился перед байковой портьерой, за которой виднелась маленькая алюминиевая дверца.
Несомненно, за ней скрывалось нечто очень важное, даже, может быть, секретное: какой-нибудь сложный авиационный прибор, например "автопилот", о котором он не раз читал в "Пионерской правде".
Петя видел, как туда ненадолго заходил командир корабля, причем тщательно запер за собой дверь.
Мальчик долго колебался, прежде чем решился открыть таинственную дверь. Замирая от страха и любопытства, он повернул маленькую алюминиевую ручку. Дверь открылась. К его крайнему удивлению, за ней, в тесном треугольном пространстве, весьма конструктивно была устроена уборная с висячим умывальником, зеркалом и рулоном туалетной бумаги возле алюминиевого сиденья.
Мальчик был разочарован.
Заложив руки назад - как папа - и делая вид, что он прогуливается, Петя пошел по проходу вперед и остановился возле запертой рубки пилотов, решив терпеливо дождаться, когда кто-нибудь откроет дверь и тогда можно будет увидеть, что там делается.
- Ну как, молодой человек? Летим? - весело спросил курносый и бородатый командир корабля, выходя из рубки. - Не боишься?
- А что мне бояться? - сказал Петя с деланным равнодушием.
- Вот я это самое и говорю: а чего, собственно, бояться?
Петя заметил, что, несмотря на бороду, у командира корабля было совсем молодое лицо, а глаза как у озорного мальчишки.
Тогда Петя вдруг - неожиданно для самого себя - вытянулся перед симпатичным командиром корабля, как солдат, для чего-то приложил руку к козырьку своей суконной кепки, специально купленной для этого путешествия, и неестественно официальным голосом произнес:
- Товарищ командир, очень прошу разрешить мне поприсутствовать в штурманской кабине при управлении воздушным кораблем.
И вдруг прибавил тоненьким, искательным голоском:
- Пожалуйста, дяденька, хотя бы ненадолго.
- Но имей в виду, - грозно сказал командир корабля, - руками ничего не трогать. А то знаю я вашего брата, пионера. А тронешь - выкину за борт без парашюта. Понял?
- Понял, - ответил сияющий мальчик.
Не веря своему счастью, он вошел на цыпочках в штурманскую рубку. Но кого же он там увидел? Никого. Рубка была пуста!
Под прозрачным колпаком из искусственного авиационного стекла плексигласа, перед доской со множеством пульсирующих циферблатов, стояли два низеньких кресла, в которых никто не сидел. Перед ними сами собой синхронно покачивались два штурвала, которые никто не держал, а внизу так же синхронно двигались сами собой четыре толстые педали, на которые никто не нажимал ногами.
Можно было подумать, что оба пилота невидимки!
Но это было не так: один пилот - сам командир корабля - стоял рядом с Петей, а другой как раз в это время выходил, согнувшись, из крошечного закутка в коридоре, запихивая в рот половину батона с любительской колбасой.
Пете повезло: был как раз тот волшебный миг, когда самолет летел сам собой, не управляемый человеком.
И мальчик стоял, крепко ухватившись за кожаное пальто командира, очарованный этим чудом автопилота.
Между тем Петр Васильевич, пока его сын переходил от чуда к чуду, сидел глубоко в кресле, вытянув ноги, и наслаждался вынужденным бездельем путешествия. Потом он вздохнул и стал дремать, изредка поглядывая на сына, который после посещения штурманской рубки совершенно освоился и бегал по всему самолету, приставая к пассажирам и команде с расспросами. А ведь пройдет сорок лет, и, пожалуй, этот самый его сын Петя с нежностью и грустью будет вспоминать сегодняшний день, так же как теперь он сам, его отец, вспоминает свое первое путешествие в дилижансе, а потом на пароходе "Тургенев". Тогда маленький колесный пароходик, который при попутном ветре ставил кливер, казался ему могучим достижением техники, а теперь он не мог вспомнить без улыбки его грубую, неуклюжую паровую машину, его красные колеса, его еврейский оркестр. Очень может быть, что через сорок лет, отправляясь в путешествие на каком-нибудь межпланетном корабле, его Петя тогда уже солидный, уважаемый член коммунистического общества - вспомнит этот день, автобус, старомодный пассажирский самолет и улыбнется с такой же нежностью и грустью, с какой улыбается теперь Петр Васильевич Бачей.
А самолет продолжал все лететь и лететь под непрерывную, однотонную и многострунную могучую музыку своих моторов. Он летел на высоте около двух тысяч метров. Два слоя высоких летних облаков были под самолетом, и один слой находился над ним. Моторы опять переменили тон. Самолет стал пробиваться вверх, сквозь третий слой. Стало прохладно. Дышать сделалось еще легче. Кровь нежно и свежо шумела в ушах. За окном постепенно все заволоклось серым, быстро проносящимся туманом. Самолет вырвался из третьего слоя облаков. Теперь над ним было ярко-синее, холодное, совершенно чистое небо. Солнце обдавало жаром, и вместе с тем было холодно, как в горах.
Большая тень самолета, все время мелькавшая рядом, пронеслась по верхнему слою облаков, вдруг сорвалась с облака, очутилась, значительно уменьшившись, где-то внизу, скользнула по второму слою облаков, потом опять сорвалась, пронеслась, сильно увеличившись, опять по первому слою, сорвалась, провалилась в мгновение ока на головокружительную глубину, пролетела по какому-то лугу, маленькая, как стрелка, потом опять села на верхний слой и некоторое время мчалась на облаке, а потом вдруг опять стала проваливаться в бездонную глубину, прыгая вниз по облачным слоям, как по широким ступеням.
Сделали посадку в Харькове.
Оглушенный тишиной, Петя опустился по алюминиевой лесенке и, чувствуя гудение во всем теле, с наслаждением растянулся на горячей траве.
У него был заранее составлен план деятельности во время путешествия. Во время полета он должен был непрерывно наблюдать за всеми явлениями природы и тут же записывать в особую тетрадь.
Помимо крупного научного значения, которое могли иметь эти заметки для кружка юных натуралистов, вице-президентом коего состоял Петя, в них была еще та прелесть, что в начале каждой заметки можно было обозначать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98