- Только я совершенно не представляю, как я его буду искать.
На это Дружинин ничего не ответил. Казалось, он спит. Может быть, он и в самом деле задремал, убаюканный редкими-редкими теплыми вздохами моря. Все трое, одолеваемые сном, долго молчали. Наконец Дружинин перевернулся на спину, с хрустом вытянул руки и так громко зевнул, что Миша испуганно сказал:
- Тише!
- Виноват, - засмеялся Дружинин и стал делать гимнастику, разгоняя сон.
Где-то далеко, за обрывами, сонным, хрипловатым голосом пропел петух.
- Слушайте, - сказал Дружинин, дотрагиваясь до колена Петра Васильевича, - как, вы говорите, фамилия этого типа?
- Какого типа?
Петр Васильевич никак не мог привыкнуть к странному мышлению Дружинина: невозможно было уловить, когда у него зарождалась какая-нибудь мысль, таясь под спудом и созревая, пока вдруг не обнаруживалась в виде неожиданного и не сразу понятного вопроса. Петр Васильевич наморщил лоб, силясь понять, о каком "типе" спрашивает Дружинин, какая подспудная мысль привела его к этому вопросу.
- Н... не улавливаю - какого типа? - еще раз сказал Петр Васильевич с недоумением.
- Ну, этого вашего друга детства, который держит на Дерибасовской улице комиссионный магазин. Колесничук, что ли?
- Ах, вот что! Колесничук. - Петр Васильевич нахмурился и стал злобно покусывать губы. - Такая оказалась гадина!
- Что он собой представляет?
- Вы же видите что. Дезертировал из Красной Армии и теперь торгует на Дерибасовской разным барахлом.
- Вы его давно знаете?
- В одной гимназии учились, начиная с приготовительного класса. И потом - всю жизнь... До самого последнего времени... Сколько раз он приезжал в Москву со своими годовыми отчетами! Всегда у нас останавливался... И я у него перед самой войной жил... Друг детства! - почти с отчаянием говорил Петр Васильевич. - Вы подумайте только!
- Бывает, - сухо заметил Дружинин.
- Да, но что же это такое? Это значит - в его душе все время жил мещанин, мелкий собственник, трус, обыватель, лавочник?
- Что ж удивительного? - сказал Миша, изо всех сил борясь с утренней зевотой и напрягая скулы. - Родимые пятна капитализма.
- Вот именно! - оживился Петр Васильевич. - Все-таки в конце концов заговорил лавочник.
Дружинин с интересом мотнул головой:
- А что, этот ваш дружок Колесничук разве из купеческой семьи?
- Собственно, не совсем из купеческой, но близко к тому. Его батька был приказчиком у братьев Пташниковых.
- Стало быть, по торговой части. Так, так... Богато жили?
- Где там! Всю жизнь перебивались. Эти самые знаменитые братья Пташниковы из своих приказчиков все соки выжимали. А вот поди ж ты!..
- А что он вообще за человек? Не предатель?
Петр Васильевич задумался:
- Кто его знает... Видно, в чужую душу не влезешь.
- Нет, я не об этом. Как он в детстве, в гимназии? По природе было в нем что-нибудь предательское или не было? Вы понимаете, о чем я говорю? Ну, там, по отношению к товарищам... Не ябедничал? Не шептал на ухо учителям?
- Это нет, - решительно сказал Петр Васильевич. - Вообще всегда был замечательный товарищ. Но, повторяю, как видно, в чужую душу не влезешь.
Казалось, эти последние слова Петра Васильевича не привлекли особого внимания Дружинина, как-то скользнули мимо.
- Да, бывает... - сказал он равнодушно. - Ну, а потом? Во время гражданской войны, интервенции?
- Вместе со мной служил на бронепоезде "Ленин". Можно сказать, устанавливали Советскую власть в Одессе.
- Так... - Дружинин задумался. - Он коренной одессит?
- Коренной.
- Так, может быть, он нам поможет найти профессора Светловидова? Как вы думаете?
Петр Васильевич с недоумением, почти с испугом уставился на Дружинина не шутит ли он? Но, по-видимому, Дружинин не шутил, так как сейчас же стал развивать свою мысль:
- Обычно все коренные жители так или иначе знают друг друга. Во всяком случае, слышали друг о друге. Всегда могут найтись общие знакомые, родственники. Не так ли? Я думаю, Колесничук поможет вам отыскать Африкана Африкановича.
Теперь уже Дружинин говорил о посещении Колесничука Петром Васильевичем как о чем-то решенном и вполне естественном. Он уже не советовался, а в мягкой форме приказал:
- У нас имеются сведения, что немцы и румыны отпускают военнопленных местных жителей. Вы - местный житель. Место вашего рождения - Одесса. Так что вам будет легко договориться с Колесничуком.
- Я буду договариваться с Колесничуком?! - мрачно спросил Петр Васильевич.
- Ну да, вам придется с ним как-то объясниться. И этот вариант будет самый естественный. Мне кажется, вы что-то говорили о своих вещах, которые вы оставили у Колесничука на квартире?
- Да, - угрюмо сказал Петр Васильевич. - Я оставил у этого типа свой штатский костюм, ботинки, пальто, диссертацию.
- Это замечательно! - воскликнул Дружинин, потирая руки. - Просто замечательно! Стало быть, вы пойдете к Колесничуку за своими вещами.
Петр Васильевич издал горлом отрывистый звук и стал нервно мять пальцами щеки, подбородок.
- Слушайте, - сказал он глухо, - вы меня лучше не посылайте к этому мерзавцу... Ничего не получится... Потому что я... потому что я... набью ему морду! - вдруг воскликнул Петр Васильевич дрожащим голосом.
- Только тихо! - заметил Миша.
- Клянусь вам честью, я набью ему морду, - убежденно, со слезами в голосе повторил Петр Васильевич шепотом.
- Не думаю, - сухо сказал Дружинин и стал грызть ногти.
А Миша только махнул рукой и перевалился на другой бок, стараясь поудобнее устроиться на острой поверхности скалы.
Петр Васильевич некоторое время посапывал носом и блестел глазами, в которых таинственно отражались утренние звезды. Дружинин терпеливо переждал, пока он отсопится, и потом миролюбиво продолжал:
- Между делом вы у Колесничука позондируйте почву насчет Африкана Африкановича и, если вам повезет и вы что-нибудь узнаете, отправляйтесь прямо к нему и посоветуйтесь относительно входа в катакомбы в черте города. Словом, разузнайте, не поленитесь. Это очень важно.
- Я набью ему морду, - грустно сказал Петр Васильевич.
Дружинин некоторое время молча грыз ногти, а потом, как бы вскользь, заметил:
- По-видимому, этот самый Африкан Африканович Светловидов - хороший человек. Но все же будьте крайне осторожны. Учтите, что оккупанты хватают людей за одно только слово "катакомбы". Для них это страшное, ненавистное слово... Мы будем вас ждать в сточной трубе.
38. ТРАНСНИСТРИЯ
Петр Васильевич шел по бывшей Ришельевской улице и пытался взглянуть на себя со стороны: кто же он такой, в конце концов, этот немолодой, но довольно моложавый человек в кремовых фланелевых брюках, украинской рубашке без галстука, с толстой бамбуковой тростью на плече и синим пиджаком, повешенным на круглую ручку этой трости? Не может ли он обратить на себя внимание каким-нибудь несоответствием в одежде, в манере курить, в походке?.. Сколько раз он уже в разных обличьях выходил в город по заданиям Дружинина - и всякий раз испытывал одно и то же чувство раздражения. Он несколько раз мельком оглядывал себя в стекла витрин, а один раз даже остановился перед мутным уличным зеркалом и некоторое время всматривался в свое бритое загорелое лицо, поправляя карманной расческой мокрые после купанья, зачесанные назад черные волосы с небольшой проседью. Бывший советский служащий, благополучно прошедший все проверки и регистрации и теперь мирно сотрудничающий с немцами и румынами, изменник родины, продажная шкура, мещанин, обыватель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
На это Дружинин ничего не ответил. Казалось, он спит. Может быть, он и в самом деле задремал, убаюканный редкими-редкими теплыми вздохами моря. Все трое, одолеваемые сном, долго молчали. Наконец Дружинин перевернулся на спину, с хрустом вытянул руки и так громко зевнул, что Миша испуганно сказал:
- Тише!
- Виноват, - засмеялся Дружинин и стал делать гимнастику, разгоняя сон.
Где-то далеко, за обрывами, сонным, хрипловатым голосом пропел петух.
- Слушайте, - сказал Дружинин, дотрагиваясь до колена Петра Васильевича, - как, вы говорите, фамилия этого типа?
- Какого типа?
Петр Васильевич никак не мог привыкнуть к странному мышлению Дружинина: невозможно было уловить, когда у него зарождалась какая-нибудь мысль, таясь под спудом и созревая, пока вдруг не обнаруживалась в виде неожиданного и не сразу понятного вопроса. Петр Васильевич наморщил лоб, силясь понять, о каком "типе" спрашивает Дружинин, какая подспудная мысль привела его к этому вопросу.
- Н... не улавливаю - какого типа? - еще раз сказал Петр Васильевич с недоумением.
- Ну, этого вашего друга детства, который держит на Дерибасовской улице комиссионный магазин. Колесничук, что ли?
- Ах, вот что! Колесничук. - Петр Васильевич нахмурился и стал злобно покусывать губы. - Такая оказалась гадина!
- Что он собой представляет?
- Вы же видите что. Дезертировал из Красной Армии и теперь торгует на Дерибасовской разным барахлом.
- Вы его давно знаете?
- В одной гимназии учились, начиная с приготовительного класса. И потом - всю жизнь... До самого последнего времени... Сколько раз он приезжал в Москву со своими годовыми отчетами! Всегда у нас останавливался... И я у него перед самой войной жил... Друг детства! - почти с отчаянием говорил Петр Васильевич. - Вы подумайте только!
- Бывает, - сухо заметил Дружинин.
- Да, но что же это такое? Это значит - в его душе все время жил мещанин, мелкий собственник, трус, обыватель, лавочник?
- Что ж удивительного? - сказал Миша, изо всех сил борясь с утренней зевотой и напрягая скулы. - Родимые пятна капитализма.
- Вот именно! - оживился Петр Васильевич. - Все-таки в конце концов заговорил лавочник.
Дружинин с интересом мотнул головой:
- А что, этот ваш дружок Колесничук разве из купеческой семьи?
- Собственно, не совсем из купеческой, но близко к тому. Его батька был приказчиком у братьев Пташниковых.
- Стало быть, по торговой части. Так, так... Богато жили?
- Где там! Всю жизнь перебивались. Эти самые знаменитые братья Пташниковы из своих приказчиков все соки выжимали. А вот поди ж ты!..
- А что он вообще за человек? Не предатель?
Петр Васильевич задумался:
- Кто его знает... Видно, в чужую душу не влезешь.
- Нет, я не об этом. Как он в детстве, в гимназии? По природе было в нем что-нибудь предательское или не было? Вы понимаете, о чем я говорю? Ну, там, по отношению к товарищам... Не ябедничал? Не шептал на ухо учителям?
- Это нет, - решительно сказал Петр Васильевич. - Вообще всегда был замечательный товарищ. Но, повторяю, как видно, в чужую душу не влезешь.
Казалось, эти последние слова Петра Васильевича не привлекли особого внимания Дружинина, как-то скользнули мимо.
- Да, бывает... - сказал он равнодушно. - Ну, а потом? Во время гражданской войны, интервенции?
- Вместе со мной служил на бронепоезде "Ленин". Можно сказать, устанавливали Советскую власть в Одессе.
- Так... - Дружинин задумался. - Он коренной одессит?
- Коренной.
- Так, может быть, он нам поможет найти профессора Светловидова? Как вы думаете?
Петр Васильевич с недоумением, почти с испугом уставился на Дружинина не шутит ли он? Но, по-видимому, Дружинин не шутил, так как сейчас же стал развивать свою мысль:
- Обычно все коренные жители так или иначе знают друг друга. Во всяком случае, слышали друг о друге. Всегда могут найтись общие знакомые, родственники. Не так ли? Я думаю, Колесничук поможет вам отыскать Африкана Африкановича.
Теперь уже Дружинин говорил о посещении Колесничука Петром Васильевичем как о чем-то решенном и вполне естественном. Он уже не советовался, а в мягкой форме приказал:
- У нас имеются сведения, что немцы и румыны отпускают военнопленных местных жителей. Вы - местный житель. Место вашего рождения - Одесса. Так что вам будет легко договориться с Колесничуком.
- Я буду договариваться с Колесничуком?! - мрачно спросил Петр Васильевич.
- Ну да, вам придется с ним как-то объясниться. И этот вариант будет самый естественный. Мне кажется, вы что-то говорили о своих вещах, которые вы оставили у Колесничука на квартире?
- Да, - угрюмо сказал Петр Васильевич. - Я оставил у этого типа свой штатский костюм, ботинки, пальто, диссертацию.
- Это замечательно! - воскликнул Дружинин, потирая руки. - Просто замечательно! Стало быть, вы пойдете к Колесничуку за своими вещами.
Петр Васильевич издал горлом отрывистый звук и стал нервно мять пальцами щеки, подбородок.
- Слушайте, - сказал он глухо, - вы меня лучше не посылайте к этому мерзавцу... Ничего не получится... Потому что я... потому что я... набью ему морду! - вдруг воскликнул Петр Васильевич дрожащим голосом.
- Только тихо! - заметил Миша.
- Клянусь вам честью, я набью ему морду, - убежденно, со слезами в голосе повторил Петр Васильевич шепотом.
- Не думаю, - сухо сказал Дружинин и стал грызть ногти.
А Миша только махнул рукой и перевалился на другой бок, стараясь поудобнее устроиться на острой поверхности скалы.
Петр Васильевич некоторое время посапывал носом и блестел глазами, в которых таинственно отражались утренние звезды. Дружинин терпеливо переждал, пока он отсопится, и потом миролюбиво продолжал:
- Между делом вы у Колесничука позондируйте почву насчет Африкана Африкановича и, если вам повезет и вы что-нибудь узнаете, отправляйтесь прямо к нему и посоветуйтесь относительно входа в катакомбы в черте города. Словом, разузнайте, не поленитесь. Это очень важно.
- Я набью ему морду, - грустно сказал Петр Васильевич.
Дружинин некоторое время молча грыз ногти, а потом, как бы вскользь, заметил:
- По-видимому, этот самый Африкан Африканович Светловидов - хороший человек. Но все же будьте крайне осторожны. Учтите, что оккупанты хватают людей за одно только слово "катакомбы". Для них это страшное, ненавистное слово... Мы будем вас ждать в сточной трубе.
38. ТРАНСНИСТРИЯ
Петр Васильевич шел по бывшей Ришельевской улице и пытался взглянуть на себя со стороны: кто же он такой, в конце концов, этот немолодой, но довольно моложавый человек в кремовых фланелевых брюках, украинской рубашке без галстука, с толстой бамбуковой тростью на плече и синим пиджаком, повешенным на круглую ручку этой трости? Не может ли он обратить на себя внимание каким-нибудь несоответствием в одежде, в манере курить, в походке?.. Сколько раз он уже в разных обличьях выходил в город по заданиям Дружинина - и всякий раз испытывал одно и то же чувство раздражения. Он несколько раз мельком оглядывал себя в стекла витрин, а один раз даже остановился перед мутным уличным зеркалом и некоторое время всматривался в свое бритое загорелое лицо, поправляя карманной расческой мокрые после купанья, зачесанные назад черные волосы с небольшой проседью. Бывший советский служащий, благополучно прошедший все проверки и регистрации и теперь мирно сотрудничающий с немцами и румынами, изменник родины, продажная шкура, мещанин, обыватель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98