Вандоль расстался с Жерменой, когда она, поправившись, собиралась в Италию, и Мишель окружал ее роскошью со щедростью миллионера. Теперь же Морис увидел возлюбленную друга в бедной квартирке за швейной машиной, чей шум прекратился, когда он позвонил.
Да, перед ним несомненно стояла Жермена, по-прежнему прекрасная, но такая бледная и слабая, что, казалось, вот-вот упадет.
Морис снял шляпу и почтительно поклонился, растроганный и сострадающий. Девушка стояла как живое олицетворение скорби.
– Жермена! Вы здесь… на этом чердаке!.. Разве такой я ждал вас встретить!
Ослабевшая от лишений, от тяжелой работы и от всех пережитых несчастий, швея, увидев давнего друга, проговорила устало:
– Морис… как я рада, что наконец вас снова вижу…
Художник безмерно огорчился, видя ее такой слабой и печальной.
– Вы страдаете, Жермена! – сказал он горестно.
– Да, Морис, страдаю, как только можно страдать.
– Вы сейчас одна здесь? Ваша сестра Берта?..
– В госпитале, где лежит Бобино, раненый, может быть, уже мертвый…
– Ох!.. А Мария… ваша младшая?..
– Там… в постели… и, не исключено, тоже умирает…
– Вы знаете, как я вам предан… простите, если я проявлю нескромность.
– Вы помогали меня спасать, вы один из тех друзей, кому можно говорить все.
– Хорошо, а Мишель, что с ним-то случилось? Он поступает бессовестно, оставив вас в таком положении! Это подло! Мне стыдно за него!
– Если бы вы знали все!
– Говорите, Жермена! Говорите все, я вас умоляю!
– Об этом страшно… Я могу рассказать вам о всех несчастьях, что произошли с нами… Но что касается Мишеля… Уверяю вас, это хуже всего.
– Скажите, прошу вас, скажите, ведь я не из любопытства спрашиваю вас.
– Так вот, – продолжала Жермена с усилием, – Мишель разорен… лишился всего… не имеет ни франка, даже сантима.
– Он?! Что вы такое говорите?!
– И Мишель меня ненавидит… Он выказывает ко мне ненависть ужасную, бессмысленную, не имеющую никакой причины… И это меня убивает…
– Ненавидит вас!.. Но это сущее безумие!..
– Увы! Да. Настоящее, подлинное.
– Что же такое с ним?
– Он хотел застрелиться, ранил себя, я делала ему перевязки… Он умирал от голода… Мы его приютили… Он меня возненавидел, я его полюбила… Теперь он еще сильнее ненавидит меня и готов убить!
– Он чудовище!
– Нет, просто несчастный умалишенный!
– Он! Безумец? Мишель Березов – сумасшедший?!
– Да, несомненно. Он помешался на том, что ненавидит меня, а все потому, что хочет моего замужества с моим оскорбителем, ради этого Мишель обещает застрелиться. Впрочем, вы сейчас его увидите.
– Как! Он здесь?
– Он был другом в плохие мои дни, спас мне жизнь, любил меня, покровительствовал. Чему удивляться, если по долгу, из любви к нему, мы все сделали для него, что могли.
Мориса все сильнее трогала героическая простота преданности, такой полной, такой совершенной, и он благодарил Сюзанну, пославшую его сюда. Молодой человек просил Жермену располагать им и ласково пенял, что она скрывала свои несчастья.
Дверь отворилась, и вошел Мишель.
– Да, да, Морис, я узнал твой голос, – заговорил князь как-то неестественно быстро, даже не поздоровавшись, – рад тебя видеть! Ты окажешь большую услугу, поможешь вырваться из этой вонючей дыры, где меня держат насильно… Да, мой друг, мне не позволяют выходить под предлогом, что я сумасшедший. Но я это прекрасно знаю без них! Однако какое дело до этого им, этим людям? Кто они мне? И эта Жермена с ее видом святой недотроги. Эта стерва, которую я ненавижу… готов убить ее!.. Она тебе рассказывала всякий вздор… уверен… Продувная баба… шлюха, кого я бью ногами… Изобью и теперь, на твоих глазах…
Жермена пыталась успокоить безумца, но он закричал:
– Довольно! Пустите меня! Я не хочу вас видеть! Давай уйдем отсюда, Морис, помоги мне убежать от людей, которые у меня все украли, а потом, если хочешь, я застрелюсь у тебя; там будет очень удобно…
Морис не мог вставить слова в этот поток. Он смотрел на Мишеля с любопытством, полным нежного сочувствия, и не мог воспринять, осмыслить жалкого состояния души друга. Он безуспешно пытался представить, какая катастрофа могла погубить ясный ум Березова, отчего его любовь перешла в ненависть, и дивился покорной преданности Жермены.
Художник сразу представил, как после роскошной жизни они погрузились в полную нищету, какие жертвы должны были приносить эти великодушные люди, чтобы беспрерывно противостоять валившимся на них бедам.
Хоть бы князь, враз обнищав, по-прежнему любил Жермену! Но нет! Он изо всех сил ненавидел несчастную девушку! Действительно, это было ужасно. Более, чем Морис ожидал.
Художник попытался успокоить Березова. Морис подошел и стал ласково говорить:
– Будь мужчиной, Мишель, будь молодцом, каким я тебя знал всегда. Мы тебя вытянем из беды, мой друг. Ты знаешь, как я тебя люблю.
– Хватит! – резко прервал его Мишель. – Хватит!.. У меня нет больше друзей!
– Я, Мишель, я твой друг, я никогда тебя не забывал!
– Ты? Брось!.. Тебя обвела вокруг пальца эта развратница Жермена!.. Если бы ты был другом, ты увел бы меня к себе, дал ложе и револьвер, и я бы застрелился в постели, очень удобно стреляться, лежа на чистых простынях и подушках… Я уже пробовал и с удовольствием опять это сделаю, потому что так надо!..
– Нет, Мишель, так совсем не надо! И ты не совершишь такой подлости.
Противоречие привело Мишеля в неуемное бешенство, он закричал:
– Ты заодно с моими врагами! Я тебя знать не хочу!..
Уходи!.. Убирайся!.. Говорят тебе, вон отсюда, несчастный мазила!.. Мне стыдно, что я был твоим другом!..
Морис, совершенно ошеломленный, не знал, что делать, и страшился за Жермену, – каково ей будет, когда она останется одна с этим безумцем.
Князь закричал с еще большей яростью:
– Если бы у меня сейчас были лакеи, я бы велел вышвырнуть тебя!.. Если ты не желаешь смотаться, я уйду сам!
Князь хлопнул дверью в комнату.
– Вы не боитесь, что он бросится и действительно начнет бить, попытается убить вас?
– Пусть делает со мной что захочет, я ему принадлежу душой и телом, но все-таки мне хочется дожить до того времени, когда он будет не столь несчастным.
– Скажите, как вам помочь? Располагайте мной, Жермена.
– Я не имею права отказаться от вашей поддержки. Ради него, ради Бобино, ради больной Марии. Приходите, если можно, завтра, мой друг, мы все обсудим.
– Договорились. Я буду здесь утром.
В соседней комнате застонала Мария, и Жермена бросилась туда, Морис, пользуясь тем, что остался один, положил на столик швейной машинки стопочку банкнот, прижал кучкой золотых монет и тихо ушел.
Мария проснулась от крика Мишеля.
Больной стало немного лучше: не то чтобы она была уже вне опасности, но самые серьезные симптомы болезни прошли.
Она спросила:
– Что, Мишель еще злой?
– Немного раздраженный, как всегда, – ответила Жермена.
– У нас сейчас кто-то был?
– Наш друг, месье Вандоль, художник, помнишь?
– Конечно! Мне бы очень хотелось его видеть, и Мишеля тоже. Ты знаешь, какой он спокойный бывает, когда со мной.
– Да, дорогая, я попрошу его пройти к тебе.
Жермена удивилась, что в соседней комнате пустынно, однако увидела пачку денег и, конечно, поняла, что Морис нарочно оставил их украдкой, и мысленно поблагодарила его за деликатность.
Мария, нетерпеливая как все больные, спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107