Идеи Крупской включал тов. Кусаков в нематериальные богатства, накопленные человечеством. Игрушки и игрушечников преискренне считал он частью общепартийных дел. И в этой части решал задачи воспитания. Нет, не формально, а очень истово, отметить это важно – я не пасквилянт.
Товарищ Кусаков, прыткий и напористый, напоминал игрушку, которую посадские когда-то смастерили в отместку за Цусиму: драчливого японца колотил донской казак. Напоминал тов. Кусаков, конечно, не донского казака. И колотил… точнее молотил горох. Так здесь, в посаде, воспринимался звук его речей. Не всеми, впрочем. Иным казалось, что он палит горохом из деревянных пушечек-игрушечек. Так ли, сяк ли, важнее содержание его речей. Еще важнее их продолженье в списке. Сей список не имел аналогов ни в Старом и ни в Новом Свете, а также в Антарктиде и в Австралии. Внемлите: «Список игрушек, запрещенных Комитетом по игрушке Наркомпроса РСФСР». Понятно: запрещенных. А вы-то думали, советской Родине началом картинки в букваре? Дудки! Началом ей запреты на игрушки.
Но почему? Но почему? Но почему?
Уполномоченный тов. Кусаков умело говорил с народом. Был прост, как репа или агитпроп, синоним правды. Вы говорите: «Почему?» Я вам, товарищи, отвечу: да потому, что все изделья ваши отнюдь не пособляют партии в вопросах коммунистического воспитания. Смотрите-ка, рабочий классовым чутьем угадывает это и проходит мимо, а рынок затоваривается. Что будем делать, а? Начнем с азов. Понятнее сказать, начнем мы с альфы и омеги. Пора вам опыт перенять в Москве. С солдатиков из олова фуражечки долой – буденновки, буденновки нужны. Пойдемте дальше. Московский мастер прикрепит к деревянному болванчику и звездочку, и барабанчик, и этикетку – «Юра Октябренок». А вы что предлагаете пролетарским детям? Каких-то толсторожих барынь, единоличника с сохой, из глины уточек и осликов. Где коллективное начало, где коммуна? Где, спрашиваю, поп и кулак, вредители?.. Ну, нет, товарищи, давайте-ка вставайте-ка лицом. Большевики, товарищ Ленин вам не простят преступность невнимания к игрушке, орудию для воспитанья новых поколений. Понятно я вам говорю?
Народ просил подробней разъяснить про отношения между народами. Кусаков не без досады отвечал: на то, мол, не имею полномочий. И спрашивал, какие будут предложенья. «Подумать надо», – отвечали кустари. Кусаков шутил: «Не говорите: „пас“, а говорите-ка, „играю“». И доставал сакраментальный Список Запрещений.
* * *
Следить за мыслью человека мыслящего, конечно, увлекательно. Но, право, затруднительно. Есть мысли капитальные, а есть и то, что называешь летучею грядою облаков. Они слеженью твоему дают обманные «подвижки», кружат, уводят в стороны. И вдруг бормочешь, как болван: ехал принц Оранский через речку По, бабе астраханской он сказал бон мо… Черт знает что? Черт знает все.
Прошу заметить, Лев Александрыч Тихомиров лампу погасил из экономии, а все лампады засветил из благочестия. Но не уснул. И даже не дремал. И тем лишил меня как беллетриста соблазна заглянуть в гадательную книгу Мартина Задеки. Иль, вздев очки-велосипед, читать о сновидениях у Юнга.
Ехал принц Оранский… Карета ехала, вся в отсветах лампад, она, громоздкая, казалась красно-желтой. И зыбилась. На крыше той кареты сидели, свесив ноги, трубачи и, надувая щеки, вовсю трубили. Но трубны звуки заглушала ярмарка – месье шумливы, а медам визгливы. Плыла карета, зыбилась, и вот уж благодать долин средь соплеменных гор, дома под черепицей, игрушечники курят трубки, они важны, как чародеи. Игрушек накупили Сашеньке, пусть он утешится, что не купили на ярмарке карету, она не по карману. Швейцарские игрушки дешевы, как виноград и детская мука в Веве. Мы с Катенькой такие молодые, а церковь пятиглавая, московская, ее сравнительно недавно возвел Шувалов, граф Шувалов. И что же? Два чувства были равно близки двум атеистам: боли и тоски. Утрата веры – это боль. Несчастье, боль, тоска. Тоска не ностальгическая, якобы присущая всем русским эмигрантам, а по Христу. Христос безмерно выше, нежели Россия… Ах, Боже мой, но звоны пятиглавой не услышать? И Катя говорила: звонит нам колокол из Града-Китежа. Конечно, рядом было озеро Женевское, а Светлояр был далеко-далече, но чудо в том, что Кидиш пребывает с нами…
Довольно, баста. Врубаюсь я в сугубо личный монолог.
Да, колокол звонил на Западе, но то был колокол-славянофил. Град-Китеж, он же Кидиш, вопреки созвучью с идиш, не знал ни слова по-еврейски. Стоял среди долины ровныя, на гладкой высоте, взят в окружение дремучими лесами, на дно опустился Светлояра во дни Батыевы. Повторяю: Кидиш ни словечка ни на идиш, ни на иврите. Пусть так, но наш Шагренев, критик, все ж волен мстить хазарам, каганату, да и потомкам их потомков за гибель Китеж-града.
Ну, ладно. А все ж при чем тут принц Оранский, арбуз и баба? Есть, как известно, связь, преемственность, сцепление, перетекание идей и мыслей, и это по-ученому, есть фи-ли-ация. Конечно, принц Оранский и т. д. не что иное, как перетекание порожнего в пустое. Совсем иное в развитии социализма от утопии к науке. И тут мы обнаруживаем атом этой самой филиации в явлении Кусакова.
Уполномоченный от Комитета по делам игрушки за неименьем клуба Красного Игрушечника сзывал собранья кустарей по группам, согласно месту жительства. А дочери Лев Александрыча по месту жительства учили посадских ребятишек грамоте. Везде их принимали как своих, коль скоро барышням платили когда-нибудь и чем-нибудь. Мирволили за ласковое обращение с детями. И уважали: барышни – не барыньки: кормились сами и с матерью делили домашнюю работу.
Так вот, известия о действиях тов. Кусакова теснились в доме Тихомирова. От сих известий возникала облаков летучая гряда: игрушка на парижской ярмарке – карета с трубачами, не купленная сыну; долина мастеров игрушек, где жил дед Ганса моего, и городок Веве, что недалек от озера, пусть не Светлояра, а Женевского; в Веве светилась церковь пятиглавая, она, мне говорили, сохранилась по сей день, а звон ее для Тихомировых – виденьем Града-Китежа. Иль Кидиша. Тут никакой натяжки, заглядывал я встарь в «Мифологический словарь». Не верите, спросите академика Аверинцева. А вот Шагренева не надо: наш критик просвещен антисемитами и посвящен в антисемиты. Он ухмыльнется, извернется да что-нибудь приврет о том, что в дни Батыя опять же всем и вся командовал хазарский каганат. И умозаключением подпустит, вздернув нос свой пуговкой: в Кидише не обошлось без хипежа, а это слово наверняка из идиш. Ученый малый, но педант.
Град Китеж был утопией народной. Он сокровенность идеалов держал не в бревнах – в ребрах. Покойный Розанов мог сколь угодно отрицать все «солнечные города», но власть утопий не подвластна никому на свете. Но вот утопия у власти… Ни Розанов и ни Леонтьев, никто из русских монархистов иль социалистов, сдается, не держал на памяти идею isolierte Staat.
При жизни основателей основ, совсем не тех, что Тихомиров, а может, невдолге после кончины Карла Генриховича отдельно взятые марксисты печатно рассуждали о построении социализма в отдельно взятом месте. Их осмеяли. Социализм, по науке, имеет быть всеевропейским, иначе не имеет быть. И, осмеяв, за дверь прогнали. Прогнав, забыли. Но вот приспели сроки, и ленинцы-большевики ввязались в драку – застрельщики всемирного переворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151