Лив остановилась, чтобы поглядеть. Она стояла сзади мужчины, он ее не видел и не слышал. Она говорит, что он вынул что-то из кармана пальто и положил в багажник, но она не видела, что это было. Лив говорит, что мужчина пытался захлопнуть багажник, но тот не закрывался. Тогда он стал снова прикручивать проволоку, как было раньше, но проволоки не хватало, потому что он отрезал ее. Он положил проволоку в карман, в этот момент увидел Лив и велел ей скорей бежать домой, но, по-моему, в ней сильно чувство противоречия и она все делает наоборот. Лив говорит, что она подошла к машине и рассматривала в окно собаку, но собака все время смотрела на багажник. Тогда мужчина схватил девочку и велел не играть возле машины, а сейчас же бежать домой. После этого он ушел.
Кнут посмотрел на маленькую толпу ребят, снова собравшихся вокруг Лив.
— Лив такой ребенок, за которым тянутся дети. Как сейчас, — продолжал Кнут. — Они пришли за ней из парка, и она рассказывала им, как мужчина отрезал проволоку и пытался закрыть багажник. Это, по-моему, заинтересовало ее больше всего. Потом полицейский, который шел принимать дежурство, заметил толпу ребят и спросил, почему они здесь собрались.
— И тут подошли мы.
— Точно так.
— Лив сказала, как выглядел мужчина?
— Большой, сказала она. Но для маленькой девочки все взрослые большие.
— Она не заметила, какие у него волосы? Кнут спросил, девочка ответила.
— Лив говорит, что на нем была вязаная шапка, как у моряка.
— А какие глаза?
Кнут опять спросил. Лив отвечала чистым высоким голосом и очень уверенно, все дети слушали ее.
— Глаза желтые, острые. Как у птицы.
— Он был в перчатках? Кнут перевел, она кивнула.
— А какие у него были ботинки?
Она четко описала ботинки: большие, мягкие, похожие на лодку.
Дети — лучшие на земле свидетели. Они ясно видят, точно запоминают, их впечатление не зависит от убеждений или предрассудков. Поэтому, когда Лив что-то добавила, а дети, Кнут и Эрик засмеялись, я попросил перевести ее слова.
— Должно быть, она ошибается, — улыбнулся Кнут.
— Что она сказала?
— Она сказала, что у него на шее бабочка.
— Спросите у нее, какая бабочка?
— Сейчас уже поздно для бабочек, — терпеливо пояснил Кнут. — Слишком холодно.
— Спросите у нее, на что была похожа эта бабочка, — настаивал я.
Он пожал плечами, но спросил. Ответ удивил его, потому что Лив точно описала ее, при каждом слове уверенно кивая головой. Она знала, что видела бабочку.
— Она говорит, — начал переводить Кнут, — что бабочка была на шее сзади. Лив увидела ее, потому что он наклонил голову вперед. Бабочка была между его шерстяной шапкой и воротником и не двигалась.
— Какого цвета?
— Темно-красного, — перевел Кнут.
— Родимое пятно?
— Может быть, — согласился Кнут, спросил о чем-то Лив и кивнул мне. — Да, видимо, вы правы. Она говорит, что бабочка раскрыла два плоских крыла, но одно было больше другого.
— Так, — усмехнулся я, — теперь нам нужен большой мужчина с желтыми глазами и родимым пятном в форме бабочки.
— Или маленький мужчина, — возразил Эрик, — с солнцем в глазах и грязной шеей.
— Солнца в глазах нет, — засмеялся я. — Металлически-серое небо давит, как армейское одеяло, но не дает тепла. У меня даже кишки замерзли, нельзя ли отменить этот холод?
Кнут отправил полицейского за специалистами по отпечаткам пальцев и по взрывам, переписал имена и адреса половины детей, толпа зрителей постепенно росла, и Эрик раздраженно спросил, может ли он уже идти домой.
— Надо закончить здесь, — наставительно заметил Кнут, когда мы больше часа протоптались на тротуаре возле взорванной машины.
С наступлением темноты мы вернулись в офис Кнута, он снял пальто и фуражку и показался мне еще более усталым, чем раньше. Я попросил разрешения и позвонил Сэндвикам, чтобы извиниться за то, что не приехал в назначенный час. Я поговорил только с миссис Сэндвик, которая объяснила, что мужа нет дома.
— Миккель ждал вас, мистер Кливленд, — сказала она по-английски с сильным норвежским акцентом, — но, прождав час, ушел со своими друзьями.
— Пожалуйста, передайте ему мои извинения.
— Передам.
— В какой школе он учится?
— В Голе, в колледже, — ответила она и, будто спохватившись, добавила:
— Не думаю, что мужу понравится...
— Я только хотел узнать, смогу ли я увидеть его сегодня вечером, прежде чем он вернется в пансион, — перебил я.
— Ох, он собирался, прямо не заходя домой, отправиться туда с друзьями. Сейчас они, наверно, уже в пути.
— Тогда неважно.
Я положил трубку, Кнут занимался приготовлением кофе.
— Где в Голе колледж? — спросил я.
— Гол в горах, на пути в Берген. Маленький городок, куда зимой ездят в отпуск кататься на лыжах. Колледж — это школа-пансион для богатых мальчиков. Вы собираетесь отправиться в такую даль, чтобы увидеть Миккеля Сэндвика? Он ничего не знает о том, как убили Боба Шермана. Когда я видел его, он был расстроен смертью друга, вот и все. Если бы он что-то знал, то обязательно бы помог.
— Как расстроен? Плакал?
— Нет, не плакал. Бледный. Совершенно подавленный. Дрожавший. Расстроенный.
— Сердитый?
— Нет. Почему он должен быть сердитым?
— Людям свойственно приходить в ярость, когда убивают их друзей. Они испытывают такую злость, что готовы сами задушить убийцу, разве нет?
— А-а, — он кивнул, — вы это имеете в виду. Не помню, чтобы Миккель был как-то особенно сердит.
— Как он выглядит?
— Обыкновенный мальчик. Лет шестнадцати. Нет, уже семнадцати. Умный, но не выдающийся. Среднего роста, худощавый, светло-русые волосы, хорошие манеры. Ничего примечательного. Приятный мальчик. Возможно, немного нервный.
Мы сидели вокруг стола и пили кофе. Один тоже получил свою порцию и много сахара. Эрик постепенно отходил от ужаса, что чуть не потерял своего друга, и вспомнил о машине.
— Наверно, мне придется взять напрокат, — решил он, — чтобы возить Дэйвида.
— Ты больше не будешь возить Дэйвида, — твердо заявил Кнут.
— Конечно, буду.
— Нет, это опасно, — объяснил Кнут.
Ненадолго сгустилось многозначительное молчание. Любой, кто будет возить меня в будущем, должен быть предупрежден о рискованности этой работы. Что делает меня весьма непопулярным в качестве пассажира.
— Я что-нибудь придумаю, — успокоил их я.
— Куда вы планировали поехать еще? — спросил Эрик.
— Завтра заехать к Свену Вангену, потом на ипподром. В понедельник... еще не знаю.
— Я подъеду к завтраку в «Гранд-отель», — как о деле решенном заявил Эрик.
— Нет, — запротестовал Кнут, и они весьма бурно заспорили, но Кнут сдался. Мрачный, с поджатыми губами, он повернулся ко мне:
— Эрик говорит, что никогда не бросает дело, не закончив.
Эрик усмехнулся и пригладил рукой свои светлые лохматые волосы.
— Бросаю, если очень скучное.
— Полагаю, вы понимаете, что одна из этих попыток может оказаться успешной? — официальным тоном сказал Кнут. — Две провалились, но...
— Три, — перебил я. — Кто-то пытался утопить меня в фьорде в первый же день, как я приехал в Норвегию. — И я рассказал им о черном катере.
— Но это могла быть случайность, — нахмурился Кнут.
— В то время я тоже так думал, — кивнул я. — Но теперь картина выглядит по-другому. — Я налил себе крепкого горячего кофе. — Но я согласен с вами, рано или поздно капкан захлопнется, но что с этим делать — не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51