Я не должен говорить вам. В особенности вам. Я знаю.
Время шло. Было слишком холодно, чтобы думать.
— Я рассказал отцу по дороге на скачки о пакете Боба Шермана, — неожиданно продолжил Миккель. — Отец взял меня к себе в машину. Я рассказал просто так, чтобы о чем-то поговорить, а вдруг отец заинтересуется. Но он ничего не сказал. Он никогда ничего не говорит. Я никогда не знаю, о чем он думает.
— Я тоже, — вздохнул я.
— Я слышал, люди рассказывали, что он кажется очень добрым, когда собирается сделать ужасно жестокую вещь. Когда я был маленький, то первый раз услышал.
— К вам он тоже жестокий?
— Нет. Только... холодный. Но он мой отец... Мне хочется рассказать вам... Но я не могу.
— Ладно.
Прошло очень много времени, но Миккель не спал: мрачные мысли не давали ему покоя. Дыхание и постоянное ерзанье внутри кокона выдавали состояние мальчика.
— Мистер Кливленд? Вы не спите?
— Дэйвид, — поправил я.
— Дэйвид, вы думаете, он послал этих людей убить меня?
— Нет. Так я не думаю.
— Он сказал им, куда ехать. Он послал их в Финсе. Он велел Арне Кристиансену поехать в Финсе. И этим двоим тоже.
— Да, — подтвердил я, — он прислал их сюда. Но скорее всего они сказали правду. По-моему, он велел им вывезти вас из страны после того, как они разделаются с Арне. Но у них больше силы, чем мозгов, и они грубо сработали: позволили вам увидеть, как расправляются с Арне. Арне — единственный, кто мог бы в суде дать решающие показания против вашего отца. Я полагаю, что Пер Бьорн Сэндвик достаточно безжалостный человек, чтобы приказать им убить Арне.
— Но почему? Почему вы так считаете?
— Потому что он посылал этих двоих убить меня тоже.
Я рассказал Миккелю о катере в фьорде, визитере с ножом в Лондоне и бомбе в машине Эрика.
— Они ужасные люди! — воскликнул Миккель. — Я испугался, едва увидел их.
Он снова погрузился в молчание. Я почти чувствовал, как он страдает и мучается, обдумывая случившееся.
— Дэйвид?
— Да?
— Боб умер по моей вине.
— Конечно, нет.
— Но если бы я не сказал отцу, что Боб знает, что привез описание нефтяного месторождения...
— Ему бы сказал Арне, — спокойно возразил я. — Этих «если» можно придумать сколько угодно. Если бы Боб не открыл конверт. Если бы ваш отец не был таким безжалостным, чтобы тут же избавиться от Боба. Но все это случилось. И случилось потому, что ваш отец жадный и гордый одновременно, а это сочетание всегда смертельно опасно. К тому же в молодости он впитал правила подпольной жизни. Против нацистов это действовало хорошо. Он вызывал у окружающих восхищение. Вероятно, у него до сих пор сохранилось чувство, что все, направленное против властей, рискованно, а значит, справедливо. Мне кажется, что на место нацистов он ставит полицию и видит в ней врага, которого надо перехитрить. Он мыслит со скоростью света. Отбрасывает все сомнительное. С величайшим спокойствием идет на любой риск. Он устраивает свои дела без милосердия к людям, которые ради этих дел должны умереть. Он до сих пор поступает так, как привык, когда ему было двадцать. И эта привычка останется с ним до конца дней.
Время шло. Мы молчали.
— Дэйвид.
— Да?
— Я расскажу вам, — решил Миккель. Я глубоко вздохнул, и легкие будто наполнились льдом.
— Давайте, — сказал я.
Но Миккель снова замолчал. Потом все-таки начал:
— На скачках мы встретились с Бобом. Он был очень веселый и радовался, что все устроено. Арне отвезет его в аэропорт и заплатит больше, чем они договаривались. — Миккель замолчал.
Я ждал.
Он снова заговорил, очень неуверенно, но потом все же решился:
— Когда скачки кончились, уже совсем стемнело. Я пошел к машине, чтобы дождаться отца. Он часто опаздывал, потому что был членом комитета. Я сел в машину и ждал его. На скачках я не разговаривал с ним и не видел его, как и всегда, потому что он вечно занят.
Миккель опять замолчал и тяжело дышал, я чувствовал, как отчаяние возвращается к нему.
— Почти все машины уехали. Потом вышли два человека, прошли под фонарем, и я узнал Боба и Арне. Я хотел окликнуть их. Господи, почему я этого не сделал? Понимаете, мне не удалось быстро открыть окно... Они уже были далеко, возле машины Арне, и стояли лицом друг к другу, разговаривали. Я мог видеть их только время от времени. Только при свете фар отъезжавших машин. Но я заметил, как еще один человек подошел, встал сзади Боба и поднял руку. Он держал что-то блестящее... И опустил руку.
Миккель замолчал. Несколько раз сглотнул и снова продолжал:
— Когда проехала машина, я увидел, что там стоят только двое. Я подумал... я не мог поверить... Один из них повернулся и пошел к нашей машине. Я был в ужасе.
Он сильно вздрогнул.
— Этот человек открыл багажник нашей машины и бросил туда что-то тяжелое, затем сел за руль. Дэйвид, он улыбался.
Долгое молчание.
— Тут он увидел, что в машине сижу я, и страшно удивился. Он сказал... Он сказал: «Миккель! Я совсем забыл, что ты был на скачках».
Его голос дрожал от боли.
— Он забыл обо мне. Забыл.
Миккель опять несколько раз сглотнул, стараясь не заплакать.
— Мой отец, — сказал он, — мой отец убил Боба Шермана.
Глава 19
Едва рассвело, мы спустились в Финсе. Миккель легко скользил на лыжах, я кое-как скользил в своих городских ботинках. Бессонная ночь не оставила на нем таких следов, как на мне. У меня под глазами выступили сине-серые круги, морщины вокруг рта углубились, и весь вид говорил о крайней усталости.
Ночью Миккель рассказал еще немного, но ближе к утру положил голову мне на плечо и уснул, сморенный усталостью. Зато утром он проснулся спокойный, и в глазах больше не было страха, будто он переложил весь ужас последних восьми недель на мои плечи и наконец почувствовал освобождение.
Я оставил его у симпатичных людей в Финсе, а сам снова поднялся в гору с местными мужчинами. Теперь я тоже был на лыжах и неумело взбирался по склону. Подшучивая, они поджидали меня. У всех веселые лица, заботливые улыбки. И солнце наконец пробилось сквозь облака. Первый раз я увидел в Норвегии солнце.
Мы поднялись к коттеджу и пошли выше, туда, где тропинка упирается в плоское снежное поле. Здесь остались следы двух лыжников, которые тащили сани. Поднявшись чуть выше, мы увидели одного из них, как сказали мои спутники, похожего на приходившего к старой Берит.
Мой лондонский визитер лежал лицом вниз на снегу.
Мертвый.
Он умер не от выстрела, или, вернее, не только от полученной раны. Он умер от потери крови и холода.
Мужчины из Финсе в молчании смотрели на следы, оставленные его телом, он, видно, долго полз, стараясь уйти отсюда. Темный от крови снег показывал его путь.
Тело завернули в брезент, положили на сани. Мои спутники повезли его в Финсе.
— Я пойду туда, — сказал я, показывая вверх, откуда пришел мой лондонский визитер.
Мои опекуны кивнули, посоветовались и, не доверяя моим рудиментарным лыжным способностям, дали мне сопровождающего.
По отлогому склону мы поднялись по следу вверх на своего рода плато, дальний конец которого на горизонте сливался со светло-серым небом. След привел нас к вытоптанной в снегу площадке. Мой сопровождающий, которому я рассказал, что произошло вчера, быстро объяснил, что тут случилось.
— Здесь в него стреляли. Рядом был другой человек. — Мой спутник показал на углубление, оставленное лыжами в девственном снегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Время шло. Было слишком холодно, чтобы думать.
— Я рассказал отцу по дороге на скачки о пакете Боба Шермана, — неожиданно продолжил Миккель. — Отец взял меня к себе в машину. Я рассказал просто так, чтобы о чем-то поговорить, а вдруг отец заинтересуется. Но он ничего не сказал. Он никогда ничего не говорит. Я никогда не знаю, о чем он думает.
— Я тоже, — вздохнул я.
— Я слышал, люди рассказывали, что он кажется очень добрым, когда собирается сделать ужасно жестокую вещь. Когда я был маленький, то первый раз услышал.
— К вам он тоже жестокий?
— Нет. Только... холодный. Но он мой отец... Мне хочется рассказать вам... Но я не могу.
— Ладно.
Прошло очень много времени, но Миккель не спал: мрачные мысли не давали ему покоя. Дыхание и постоянное ерзанье внутри кокона выдавали состояние мальчика.
— Мистер Кливленд? Вы не спите?
— Дэйвид, — поправил я.
— Дэйвид, вы думаете, он послал этих людей убить меня?
— Нет. Так я не думаю.
— Он сказал им, куда ехать. Он послал их в Финсе. Он велел Арне Кристиансену поехать в Финсе. И этим двоим тоже.
— Да, — подтвердил я, — он прислал их сюда. Но скорее всего они сказали правду. По-моему, он велел им вывезти вас из страны после того, как они разделаются с Арне. Но у них больше силы, чем мозгов, и они грубо сработали: позволили вам увидеть, как расправляются с Арне. Арне — единственный, кто мог бы в суде дать решающие показания против вашего отца. Я полагаю, что Пер Бьорн Сэндвик достаточно безжалостный человек, чтобы приказать им убить Арне.
— Но почему? Почему вы так считаете?
— Потому что он посылал этих двоих убить меня тоже.
Я рассказал Миккелю о катере в фьорде, визитере с ножом в Лондоне и бомбе в машине Эрика.
— Они ужасные люди! — воскликнул Миккель. — Я испугался, едва увидел их.
Он снова погрузился в молчание. Я почти чувствовал, как он страдает и мучается, обдумывая случившееся.
— Дэйвид?
— Да?
— Боб умер по моей вине.
— Конечно, нет.
— Но если бы я не сказал отцу, что Боб знает, что привез описание нефтяного месторождения...
— Ему бы сказал Арне, — спокойно возразил я. — Этих «если» можно придумать сколько угодно. Если бы Боб не открыл конверт. Если бы ваш отец не был таким безжалостным, чтобы тут же избавиться от Боба. Но все это случилось. И случилось потому, что ваш отец жадный и гордый одновременно, а это сочетание всегда смертельно опасно. К тому же в молодости он впитал правила подпольной жизни. Против нацистов это действовало хорошо. Он вызывал у окружающих восхищение. Вероятно, у него до сих пор сохранилось чувство, что все, направленное против властей, рискованно, а значит, справедливо. Мне кажется, что на место нацистов он ставит полицию и видит в ней врага, которого надо перехитрить. Он мыслит со скоростью света. Отбрасывает все сомнительное. С величайшим спокойствием идет на любой риск. Он устраивает свои дела без милосердия к людям, которые ради этих дел должны умереть. Он до сих пор поступает так, как привык, когда ему было двадцать. И эта привычка останется с ним до конца дней.
Время шло. Мы молчали.
— Дэйвид.
— Да?
— Я расскажу вам, — решил Миккель. Я глубоко вздохнул, и легкие будто наполнились льдом.
— Давайте, — сказал я.
Но Миккель снова замолчал. Потом все-таки начал:
— На скачках мы встретились с Бобом. Он был очень веселый и радовался, что все устроено. Арне отвезет его в аэропорт и заплатит больше, чем они договаривались. — Миккель замолчал.
Я ждал.
Он снова заговорил, очень неуверенно, но потом все же решился:
— Когда скачки кончились, уже совсем стемнело. Я пошел к машине, чтобы дождаться отца. Он часто опаздывал, потому что был членом комитета. Я сел в машину и ждал его. На скачках я не разговаривал с ним и не видел его, как и всегда, потому что он вечно занят.
Миккель опять замолчал и тяжело дышал, я чувствовал, как отчаяние возвращается к нему.
— Почти все машины уехали. Потом вышли два человека, прошли под фонарем, и я узнал Боба и Арне. Я хотел окликнуть их. Господи, почему я этого не сделал? Понимаете, мне не удалось быстро открыть окно... Они уже были далеко, возле машины Арне, и стояли лицом друг к другу, разговаривали. Я мог видеть их только время от времени. Только при свете фар отъезжавших машин. Но я заметил, как еще один человек подошел, встал сзади Боба и поднял руку. Он держал что-то блестящее... И опустил руку.
Миккель замолчал. Несколько раз сглотнул и снова продолжал:
— Когда проехала машина, я увидел, что там стоят только двое. Я подумал... я не мог поверить... Один из них повернулся и пошел к нашей машине. Я был в ужасе.
Он сильно вздрогнул.
— Этот человек открыл багажник нашей машины и бросил туда что-то тяжелое, затем сел за руль. Дэйвид, он улыбался.
Долгое молчание.
— Тут он увидел, что в машине сижу я, и страшно удивился. Он сказал... Он сказал: «Миккель! Я совсем забыл, что ты был на скачках».
Его голос дрожал от боли.
— Он забыл обо мне. Забыл.
Миккель опять несколько раз сглотнул, стараясь не заплакать.
— Мой отец, — сказал он, — мой отец убил Боба Шермана.
Глава 19
Едва рассвело, мы спустились в Финсе. Миккель легко скользил на лыжах, я кое-как скользил в своих городских ботинках. Бессонная ночь не оставила на нем таких следов, как на мне. У меня под глазами выступили сине-серые круги, морщины вокруг рта углубились, и весь вид говорил о крайней усталости.
Ночью Миккель рассказал еще немного, но ближе к утру положил голову мне на плечо и уснул, сморенный усталостью. Зато утром он проснулся спокойный, и в глазах больше не было страха, будто он переложил весь ужас последних восьми недель на мои плечи и наконец почувствовал освобождение.
Я оставил его у симпатичных людей в Финсе, а сам снова поднялся в гору с местными мужчинами. Теперь я тоже был на лыжах и неумело взбирался по склону. Подшучивая, они поджидали меня. У всех веселые лица, заботливые улыбки. И солнце наконец пробилось сквозь облака. Первый раз я увидел в Норвегии солнце.
Мы поднялись к коттеджу и пошли выше, туда, где тропинка упирается в плоское снежное поле. Здесь остались следы двух лыжников, которые тащили сани. Поднявшись чуть выше, мы увидели одного из них, как сказали мои спутники, похожего на приходившего к старой Берит.
Мой лондонский визитер лежал лицом вниз на снегу.
Мертвый.
Он умер не от выстрела, или, вернее, не только от полученной раны. Он умер от потери крови и холода.
Мужчины из Финсе в молчании смотрели на следы, оставленные его телом, он, видно, долго полз, стараясь уйти отсюда. Темный от крови снег показывал его путь.
Тело завернули в брезент, положили на сани. Мои спутники повезли его в Финсе.
— Я пойду туда, — сказал я, показывая вверх, откуда пришел мой лондонский визитер.
Мои опекуны кивнули, посоветовались и, не доверяя моим рудиментарным лыжным способностям, дали мне сопровождающего.
По отлогому склону мы поднялись по следу вверх на своего рода плато, дальний конец которого на горизонте сливался со светло-серым небом. След привел нас к вытоптанной в снегу площадке. Мой сопровождающий, которому я рассказал, что произошло вчера, быстро объяснил, что тут случилось.
— Здесь в него стреляли. Рядом был другой человек. — Мой спутник показал на углубление, оставленное лыжами в девственном снегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51