(20)
"Не нужно, конечно, думать, что в Москве до-петровской эпохи был рай
земной или, по крайней мере, манеры современного великосветского салона. Не
забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых, но даже и
свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста тому назад.
Кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было очень намного меньше. И
Петр, с той, поистине, петровской "чуткостью", которую ему либерально
приписывает Ключевский — вот и привез в Москву стрелецкие казни, личное и
собственноручное в них участие — до чего московские цари, даже и Грозный,
никогда не опускались; привез Преображенский приказ, привез утроенную порцию
смертной казни, привез тот террористический режим, на который так трогательно
любят ссылаться большевики. А что он мог привезти другое?
В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться. На Западе
больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла
внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам
и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми
кафтанами у них было чистое тело..."
В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец
на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие
блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные
потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских
царей такого не водилось.
Для того, чтобы не искажать исторической перспективы нельзя ни на одно
мгновение забывать о том, что западный мир, куда прибыл Петр I, был уже в
значительной части безрелигиозный мир.
"Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и
объевропеевшиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой
европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного христианства", —
пишет знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в своей книге "Мир и Запад".
Петр учился уже у безрелигиозного Запада, разлагавшегося под влиянием
всевозможных рационалистических и материалистических идей.
"Европеизацией, — правильно заключает И. Солоневич, — объясняются и
петровские кощунственные выходки. Описывая их, историки никак не могут найти для
них подходящей полочки. В Москве этого не бывало никогда. Откуда же Петр мог
заимствовать и всепьянейший синод, и непристойные имитации Евангелия и креста, и
все то, что с такою странной изобретательностью практиковал он с его
выдвиженцами?
Историки снова плотно зажмуривают глаза. Выходит так, как будто вся эта
хулиганская эпопея с неба свалилась, была, так сказать, личным капризом и личным
изобретением Петра, который на выдумки был вообще горазд. И только Покровский в
третьем томе своей достаточно похабной Истории России (довоенное издание), —
скупо и мельком сообщая о "протестантских симпатиях Петра", намекает и на
источники его вдохновения. Европа эпохи Петра вела лютеранскую борьбу против
католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов петровского антирелигиозного
хулиганства был, попросту, заимствован из лютеранской практики. Приличиями и
чувством меры тогда особенно не стеснялись, и подхватив лютеранские методы
издевки над католицизмом, Петр только переменил адрес — вместо издевательств над
католицизмом, стал издеваться над православием. Этот источник петровских забав
наши историки не заметили вовсе.
VI. НАЧАЛО РАЗГРОМА НАЦИОНАЛЬНОЙ РУСИ
Вернувшись из заграницы Петр не заезжает к жене, не останавливается во
дворце, а едет прямо в дорогой своему сердцу Кокуй. Не правда ли, несколько
странный поступок для русского царя.
На следующий день, во время торжественного приема в Преображенском, он
уже сам начал резать боярские бороды и укорачивать боярские кафтаны. И после
этого насаждения "европейской культуры" Петр возобновил следствие о бунте
стрельцов, хотя стрельцы были жестоко наказаны уже и перед его отправкой
заграницу.
Главой Преображенского розыскного приказа был Федор Ромодановский. "Собою
видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян
во все дни", — так характеризует один из современников этого палача. Своей
невероятной жестокостью этот палач наводил ужас на всех.
"В Преображенском приказе начались ужасающие пытки стрельцов, — сообщает
С. Платонов. (21) — Перед окнами кельи насильно постриженной Софьи по приказу
Петра было повешено несколько стрельцов. Всего же в Москве и в Преображенском
было казнено далеко за тысячу человек". Ужасы, пережитые Москвой в осенние дни
1698 года историк С. Соловьев характеризует как время "террора". К ужасу
Москвичей они впервые увидели русского царя в роли жестокого палача.
"Петр сам рубил головы стрельцам, — пишет С. Платонов, — и заставлял то
же делать своих приближенных и придворных".
"По свидетельству современников, в Преображенском селе ежедневно курилось
до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Сам царь с видимым
удовольствием присутствовал при этих истязаниях". (22)
"...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском, в 14
застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью", — пишет С.
Мельгунов в своей работе "Прошлое старообрядцев".
...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр
Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.
30 сентября было повешено у Покровских ворот 196 человек. 11 октября было
казнено 144 человека, 12 октября — 205, 13 октября — 141.
"Сто девяносто пять стрельцов было повешено у ворот Новодевичьего
монастыря и перед кельей царевны Софьи; трое из них, повешены подле самых окон,
так что Софья могла легко достать до них рукой, держали в руках челобитные.
Целых пять месяцев трупы не убирались с мест казни"...
17 октября Петр устроил в Преображенском новое издевательство над
несчастными стрельцами.
"17 октября, — пишет историк Соловьев", — приближенные царя рубили головы
стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын по неумению рубить,
увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра, Алексаша (Меньшиков),
хвалился, что обезглавил 20 человек".
Став сам к ужасу народа палачем, Петр хотел, чтобы палачами стали и
придворные. "Каждый боярин, — сообщает Соловьев, — должен был отсечь голову
одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли сразу 330 стрельцов, которые
и были казнены неумелыми руками бояр, Петр смотрел на зрелище, сидя в кресле, и
сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными руками". Ходили
слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул ему в лицо, крикнув:
"Вот тебе, собачий сын, антихрист!"
"Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда
скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвали жилы и шипело мясо,
прижигаемое каленым железом". (23) 30 сентября, когда был казнен 341 стрелец,
Петр был, вечером на пиру, устроенном Лефортом и по свидетельству автора одних
мемуаров "оказывал себя вполне удовлетворенно и ко всем присутствующим весьма
милостивым".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
"Не нужно, конечно, думать, что в Москве до-петровской эпохи был рай
земной или, по крайней мере, манеры современного великосветского салона. Не
забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых, но даже и
свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста тому назад.
Кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было очень намного меньше. И
Петр, с той, поистине, петровской "чуткостью", которую ему либерально
приписывает Ключевский — вот и привез в Москву стрелецкие казни, личное и
собственноручное в них участие — до чего московские цари, даже и Грозный,
никогда не опускались; привез Преображенский приказ, привез утроенную порцию
смертной казни, привез тот террористический режим, на который так трогательно
любят ссылаться большевики. А что он мог привезти другое?
В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться. На Западе
больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла
внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам
и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми
кафтанами у них было чистое тело..."
В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец
на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие
блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные
потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских
царей такого не водилось.
Для того, чтобы не искажать исторической перспективы нельзя ни на одно
мгновение забывать о том, что западный мир, куда прибыл Петр I, был уже в
значительной части безрелигиозный мир.
"Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и
объевропеевшиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой
европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного христианства", —
пишет знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в своей книге "Мир и Запад".
Петр учился уже у безрелигиозного Запада, разлагавшегося под влиянием
всевозможных рационалистических и материалистических идей.
"Европеизацией, — правильно заключает И. Солоневич, — объясняются и
петровские кощунственные выходки. Описывая их, историки никак не могут найти для
них подходящей полочки. В Москве этого не бывало никогда. Откуда же Петр мог
заимствовать и всепьянейший синод, и непристойные имитации Евангелия и креста, и
все то, что с такою странной изобретательностью практиковал он с его
выдвиженцами?
Историки снова плотно зажмуривают глаза. Выходит так, как будто вся эта
хулиганская эпопея с неба свалилась, была, так сказать, личным капризом и личным
изобретением Петра, который на выдумки был вообще горазд. И только Покровский в
третьем томе своей достаточно похабной Истории России (довоенное издание), —
скупо и мельком сообщая о "протестантских симпатиях Петра", намекает и на
источники его вдохновения. Европа эпохи Петра вела лютеранскую борьбу против
католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов петровского антирелигиозного
хулиганства был, попросту, заимствован из лютеранской практики. Приличиями и
чувством меры тогда особенно не стеснялись, и подхватив лютеранские методы
издевки над католицизмом, Петр только переменил адрес — вместо издевательств над
католицизмом, стал издеваться над православием. Этот источник петровских забав
наши историки не заметили вовсе.
VI. НАЧАЛО РАЗГРОМА НАЦИОНАЛЬНОЙ РУСИ
Вернувшись из заграницы Петр не заезжает к жене, не останавливается во
дворце, а едет прямо в дорогой своему сердцу Кокуй. Не правда ли, несколько
странный поступок для русского царя.
На следующий день, во время торжественного приема в Преображенском, он
уже сам начал резать боярские бороды и укорачивать боярские кафтаны. И после
этого насаждения "европейской культуры" Петр возобновил следствие о бунте
стрельцов, хотя стрельцы были жестоко наказаны уже и перед его отправкой
заграницу.
Главой Преображенского розыскного приказа был Федор Ромодановский. "Собою
видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян
во все дни", — так характеризует один из современников этого палача. Своей
невероятной жестокостью этот палач наводил ужас на всех.
"В Преображенском приказе начались ужасающие пытки стрельцов, — сообщает
С. Платонов. (21) — Перед окнами кельи насильно постриженной Софьи по приказу
Петра было повешено несколько стрельцов. Всего же в Москве и в Преображенском
было казнено далеко за тысячу человек". Ужасы, пережитые Москвой в осенние дни
1698 года историк С. Соловьев характеризует как время "террора". К ужасу
Москвичей они впервые увидели русского царя в роли жестокого палача.
"Петр сам рубил головы стрельцам, — пишет С. Платонов, — и заставлял то
же делать своих приближенных и придворных".
"По свидетельству современников, в Преображенском селе ежедневно курилось
до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Сам царь с видимым
удовольствием присутствовал при этих истязаниях". (22)
"...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском, в 14
застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью", — пишет С.
Мельгунов в своей работе "Прошлое старообрядцев".
...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр
Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.
30 сентября было повешено у Покровских ворот 196 человек. 11 октября было
казнено 144 человека, 12 октября — 205, 13 октября — 141.
"Сто девяносто пять стрельцов было повешено у ворот Новодевичьего
монастыря и перед кельей царевны Софьи; трое из них, повешены подле самых окон,
так что Софья могла легко достать до них рукой, держали в руках челобитные.
Целых пять месяцев трупы не убирались с мест казни"...
17 октября Петр устроил в Преображенском новое издевательство над
несчастными стрельцами.
"17 октября, — пишет историк Соловьев", — приближенные царя рубили головы
стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын по неумению рубить,
увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра, Алексаша (Меньшиков),
хвалился, что обезглавил 20 человек".
Став сам к ужасу народа палачем, Петр хотел, чтобы палачами стали и
придворные. "Каждый боярин, — сообщает Соловьев, — должен был отсечь голову
одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли сразу 330 стрельцов, которые
и были казнены неумелыми руками бояр, Петр смотрел на зрелище, сидя в кресле, и
сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными руками". Ходили
слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул ему в лицо, крикнув:
"Вот тебе, собачий сын, антихрист!"
"Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда
скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвали жилы и шипело мясо,
прижигаемое каленым железом". (23) 30 сентября, когда был казнен 341 стрелец,
Петр был, вечером на пиру, устроенном Лефортом и по свидетельству автора одних
мемуаров "оказывал себя вполне удовлетворенно и ко всем присутствующим весьма
милостивым".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37