— Дорогой Робер Норрей... Если бы я могла просить кого-нибудь о помощи, я бы обратилась только к вам. В этом я вам клянусь. А теперь прощайте.
Она быстро поцеловала меня в щеку, как маленькая девочка. И пошла от меня прочь. Я догнал ее, схватил за руку.
— Лидия, в котором часу вы возвращаетесь домой?
— Еще не знаю. Вечером.
— Пообедайте со мной в Париже, и мы вернемся вместе. Прошу вас, не отказывайтесь... Лидия...
Она смотрела на меня и грустно улыбалась. Ветер разделял ей волосы на затылке, швырял вперед, закрывал ими лицо.
— Это безумие,— сказала она.— Но будь что будет! Я согласна.
— Обычно я освобождаюсь около восьми часов, но сегодня постараюсь уйти пораньше. Вы сможете быть в восемь в баре Сентра, в начале бульвара Малерб, справа? Я знаю маленький ресторанчик на улице Анжу...
— В баре Сентра? Не слишком ли это для меня шикарно?
— Вы сами не знаете, что говорите, Лидия, нет девушки шикарнее вас. Я буду там в восемь, обещаю вам. Вы ведь придете, правда?
— Да, до вечера.
Она ушла. Потом обернулась, чтобы помахать мне рукой. Она плыла по площади Согласия, как корабль на морском просторе. А я стоял, привязанный к своему берегу, и уже отгонял одолевавшие меня мысли, потому что не хотел думать ни о чем, кроме этого, такого желанного силуэта... «Сумасшедший!», шептал мой внутренний голос. Но был ли я сумасшедшим? Едва только бежевое пальто Лидии исчезло за деревьями Кур-ла-Рэн, передо мной в ослепительном свете возникла единственная цель — «знать». Я достиг той точки, в которой моя жизнь соединялась с другой жизнью, и речь уже не шла о флирте или романе: моя судьба стала называться «Лидия». Мне необходимо было любой ценой узнать эту судьбу. «Сейчас мне нужно идти туда, куда я должна идти», сказала Лидия. И я узнаю, куда она пошла. Я бросился вслед за ней.
Никогда не испытывал я более сильного чувства вины, чем тогда, когда мне случалось наблюдать за людьми, которые об этом не знали.
Тогда чувствуешь себя так, как будто совершил больше чем нескромность — похищение чужого «я». Не выпуская из поля зрения Лидию, быстро идущую вдоль Сены, я говорил себе еще, что добровольно подвергаюсь огромному риску. Что если она увидит меня, что если спросит, почему иду за ней? Ну да ладно. Не менее страшным было бы «не знать». Вряд ли вообще было что-то более важное с того самого момента, когда меня перестало волновать то, что моим тестем будет кабатчик.
Лидия миновала мост Александра III и продолжала идти по тому же берегу. Мужчины оборачивались, когда она проходила мимо них. Время от времени она поглядывала на Сену, и я уже подумал, что она собирается спуститься на набережную. Но нет, Лидия дошла до конца Кур-ла-Рэн и пошла наискось к площади Канады. Там я чуть было ее не потерял, так как мне пришлось обогнуть площадь, и снова заметил бежевое пальто уже на углу улицы Франциска I. Какого черта нужно было дочери дядюши Сонье в этом квартале? Нас разделяли тридцать метров и строй американских солдат. Я слышал, как они окликали ее, говорили комплименты, который каждый вояка адресует женщинам в возрасте от четырнадцати до пятидесяти пяти лет. Лидия, конечно, даже не посмотрела в их сторону; она шла дальше, а потом свернула под портик справа. В глаза мне бросилась надпись: Дипломатическая миссия Канады.
Тут не место пускаться в комментарии, критиковать или сожалеть, как и подобает добропорядочному французу. Существует факт, который газеты, кстати, никогда не замалчивали: в декабре 1945 года канадская дипломатическая миссия в Париже в прямом смысле утопала в заявлениях французов, желавших покинуть родину. Я был уверен на девяносто восемь процентов, что у Лидии не было иной цели на улице Франциска I. В этом состояла моя первая посылка — пункт номер один.
Пункт второй. Убийства на Тополином острове несомненно обогатили преступника по меньшей мере на десять миллионов. Даже переведенная в доллары, эта сумма представляла собой существенные подъемные.
Пункт третий. Несмотря на то, что вся французская полиция была поставлена на ноги, Пьер Маргла оставался неуловимым. Но миллионы захватывают не для того, чтобы потом чахнуть с ними в какой-нибудь дыре.
Пункт четвертый. Лидия признавала сама, что с того страшного вечера она «уже. не такая» и «никто ничего не может для нее сделать». Вдобавок, эта девушка из кабачка знала, что означают имена Орфея и Эвридики. И, если она действительно слышала легенду по радио, то оставалось еще объяснить, почему она читала «Опасные связи», да еще
и выражалась совсем не так, как ее папаша-кабатчик и завсегдатаи «Пти-Лидо», а по меньшей мере как женщина, посещающая культурное общество.
Таким был итог, который я невольно подводил в мыслях, когда мое первое возбуждение уже прошло и я сидел за своим письменным столом в спортивной редакции. Мои товарищи, считавшие, что я уже окончательно освободился от временных обязанностей «репортера-происшественника», были бы весьма удивлены, если бы могли заглянуть в тот запутанный лабиринт, в котором я блуждал все это время.
В бар я пришел после Лидии, уже сидевшей за пустым столом.
— Я даже не знаю, что заказывают в таких кафе,— сказала она.— К тому же мне никогда не хочется пить.
Она все же согласилась на бокал белого вина. Держала она его очень просто, да и вообще вела себя совершенно непринужденно, но не так, как «хорошо воспитанная» молодая особа, а с несравненной естественностью и достоинством молодых, не прирученных животных. На нее уже засматривались несколько жалких пижонов, вытиравших стойку локтями. Я повел ее в свой ресторан.
— Лидия,— обратился я к ней, как только мы сели,— я должен сознаться: я за вами следил.
— Знаю, я вас видела. Вам придется еще немало поработать над собой, если вы хотите стать полицейским инспектором.
Слава Богу, она рассмеялась. На ней был голубой свитер, которого я раньше не видел, как всегда, с закатанными до локтей рукавами.
— Скажите мне хотя бы, что не очень на меня сердитесь... Лидия пожала плечами:
— Разве я пришла бы сюда? Вы ведете себя то как взрослый человек, то как ребенок, где уж на вас сердиться. Впрочем, мне нравится, что вы сами во всем признались. И какой же вывод вы сделали из вашей слежки?
Я положил свою руку на лежавшую на столе руку Лидии.
— Я понял, что вы хотите уехать отсюда, Лидия.
— Это правда. Мне нужно уехать.
— Нужно?
— Да.
Мы были одни в дальнем углу верхней части маленького ресторана, напоминавшего художественную мастерскую. На стенах висели довольно посредственные картины, меню не поражало воображение, но тут было уютно, мягко падал свет, в общем, можно было приятно отдохнуть. Здесь не хотелось думать об окружающих сумерках, обо всем том темном, неизведанном мире, который...
— Я знаю, о чем вы думаете,— мягко сказала Лидия.— Молчите, я уверена, что вы не можете думать иначе. Однако вы здесь, хотя сами сознались, что следили за мной, и держите мою руку. Я тоже не рас-
сказываю вам того, чего вы ждете от меня. Но успокойтесь, мой дорогой Робер, я — не чудовище. Все дело в том, что мое положение из разряда тех, которые описывают в трагедиях. Не правда ли, странно?..
Не знаю, точно ли я воспроизвожу ее слова, но смысл был именно такой. Она так и сказала «Странно», как будто тень страдания ее коснулась впервые в жизни, и эта тень и впрямь показалась молодому естеству скорее странной, чем страшной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47