– Я ошибся. Ведь лучше допустить ошибку в сроке, чем в работе, не так ли?
Золя пожал плечами. «У меня репутация человека, с которым нелегко иметь дело, но с Роденом еще труднее». И хотя ему нравилась преданность скульптора своей работе, он не одобрял, что мэтр не желает ни с чем считаться. Теперь Золя был уверен, что бури не миновать.
5
Через несколько недель Пруст, Буше и Малларме с трепетом переступили порог мастерской Родена. Несмотря на изнуряющую жару, нависшую над Парижем, дверь мастерской была заперта. Он не пригласил их войти, как обычно, хотя это были его хорошие друзья, но и не остановил, когда они вошли сами. Глаза его покраснели от недосыпания, рыжая борода поседела, густые волосы были покрыты пылью, словно он работал совсем один, без помощников; Огюст был в странном облачении, напоминающем доминиканскую рясу, в которой писал Бальзак, и лепил «Бальзака». «Новый замысел», – подумал Буше, успев бросить быстрый взгляд на скульптуру, – Огюст ее поспешно закрыл. Буше это обидело: раньше Огюст с ним так не поступал. Пруст сразу приступил к делу и объяснил причину посещения, чтобы Роден их правильно понял. Огюст явно готов был рассердиться.
– Мой дорогой друг, – сказал Пруст, – мы пришли к вам потому, что мы ваши друзья.
«Вежливые, дружелюбные и не скупятся на такие слова, как „дорогой друг“, – с горечью подумал Огюст, – а доверять им нельзя, даже Малларме». Он густо покраснел и посмотрел на них с подозрением, но не произнес ни слова.
– Общество попросило поговорить с вами о «Бальзаке», – сказал Пруст.
– В качестве его представителей? – язвительно спросил Огюст.
– Мы никого не представляем, – подчеркнул Пруст. – Мы только посредники.
Огюст промолчал, вид у него был высокомерный и недоверчивый.
– Золя в Италии. Собирает материал для новой книги, а новым президентом избран Шоле, – объяснил Пруст. – Он настроен благожелательно, но все руководство Обществом теперь в руках Пизне. А Пизне всегда был за расторжение договора.
Огюст принялся катать шарики, мять их своими большими ладонями и в одно мгновение вылепил из глины кулак. Пальцы крепко сжаты. Затем слегка разжал их, и теперь они стали похожи на когти, жестокие и угрожающие. Мягкая глина, казалось, стала крепче камня.
Пруст продолжал, голос его вдруг сделался усталым, он чувствовал, что бьется о гранитную стену:
– Пизне добился решения, чтобы вы представили «Бальзака» немедленно, или они расторгнут договор и взыщут с вас десять тысяч франков вместе с процентами за причиненный ущерб.
– И все Общество согласилось? – недоверчиво спросил Огюст.
– Единогласно. Шоле, как президент, не мог голосовать. Да он и не Золя.
– Да, тяжелую вы взяли на себя обязанность, – насмешливо заметил Огюст.
Малларме мягко сказал:
– Первоначальное решение гласило: дать вам только двадцать четыре часа. Мы уговорили продлить срок на месяц.
– Понятию. – Огюст уважал Малларме. Малларме никогда не шел на компромиссы в своей поэзии, несмотря на яростные нападки, которым подвергались его стихи. И в характере поэта великолепно сочетались доброта и твердость духа.
– Что вы мне советуете, Малларме?
– Попытайтесь представить им рабочую модель.
– Через месяц?
– Да. Они настаивают: только месяц, не больше. – Значит, это не компромисс, а ультиматум.
– Что сделано, то сделано, – сказал Пруст. – Давайте лучше поговорим о будущем.
Буше поспешил добавить:
– Я уверен, что ваш новый вариант им понравится, если вы оденете Бальзака и…
Огюст перебил:
– И сделаю его героическим, прекрасным – одним словом, сверхчеловеком.
– Не совсем, – сказал Буше. – Но прибавить немного всего этого не помешает.
– Нет, – решительно заявил Огюст, – Бальзак был великим писателем, но он был и очень земным человеком. Я не собираюсь унижать его театральностью, Бальзак первый осудил бы это.
Буше, все еще переживавший отказ Огюста показать последний вариант, стал упрашивать:
– Покажите, над чем вы работаете. Тогда мы сможем сообщить Обществу, что вы стараетесь изо всех сил выполнить заказ.
– Я выполню заказ и представлю лучший вариант «Бальзака», а не сделанный наспех, – ответил Огюст. – Но отныне никто не увидит мою работу незаконченной. Вы знаете, к чему это привело, когда Общество прислало ко мне комиссию.
– Так что же сказать Обществу? – спросил Пруст.
– Что я использую лучший каркас из самого крепкого железа. Что памятник простоит века.
– А когда он будет готов?
Огюст помолчал, окинул взглядом их напряженные лица и сказал с расстановкой:
– Не знаю.
– Но не через месяц? – спросил Пруст.
– Не через месяц, – ответил Огюст.
– А как же обещание закончить статую за полгода?
– Это было ошибкой. Я не должен устанавливать точный срок, никогда.
– И еще они беспокоятся о вашем здоровье, – вмешался Буше.
Огюст улыбнулся:
– Считают, что мне место в больнице?
– Не в этом дело, – сказал Буше, – но ходят слухи, будто вы так устали и больны, что вам не завершить «Бальзака».
– Значит, боятся за десять тысяч, – язвительно заметил Огюст, – а не за меня?
– Да, – сказал Буше со смущенным видом; он был не лишен природного такта.
– Признаться, я часто уставал, доходил до полного изнеможения, – сказал Огюст. – Но им нечего беспокоиться о своих деньгах.
– Значит, вы согласны вернуть их, если не закончите памятник? – спросил Пруст.
– Нет!
– Но вы же сказали… – Пруст был удивлен.
– Я сказал, что им нечего беспокоиться о деньгах. Я закончу работу непременно.
– Я верю, – сказал Малларме, и Буше кивнул, но Пруст – он еще не забыл о трудностях с «Вратами ада» и «Виктором Гюго» – сказал:
– Я хочу надеяться, но не так уверен, как вы.
– Все дело в замысле! – вскричал Огюст. – Как только я разрешу этот вопрос…
– А если подадут в суд? – спросил Пруст. – Они сказали, что так и сделают, если вы не представите памятник или деньги по истечении месяца.
– В суд, так в суд. – Огюст снова взял себя в руки.
– Вы ведете себя так, словно дело пустячное, – с удивлением сказал Буше.
– Нет, я сознаю всю серьезность положения. Они могут погубить меня, но я не могу сдаваться. Малларме, вы-то хоть понимаете меня?
– Думаю, что да, – тихо произнес Малларме. Огюст горячо заговорил:
– Это не вопрос честности или желания проявить свою независимость. Я часто бываю слабым, подчас даже трусливым. Но неужели они не понимают, что статую я должен сделать по-своему, а все остальное – пустяки!
Наступила мертвая тишина.
– Значит, вы тоже против меня? – вскричал Огюст.
– Тогда мы не пришли бы, – сказал Малларме. Буше и Пруст кивнули. – : Мы будем просить Общество дать по крайней мере еще год, может, два. Верно? – обратился он к Прусту и Буше.
И все сразу улыбнулись. Но улыбки тут же исчезли, и Пруст, который всегда помнил о деле, спросил:
– Что вы будете делать, Огюст, если Общество пойдет на уступки?
– То, чему научился давным-давно: никогда ни на что не возлагать надежд. И не спешить. Природа не знает торопливости, и мы тоже не должны спешить.
6
После их посещения Огюст, хотя и обещал Камилле провести вечер с ней, направился один в Булонский лес отдышаться на лоне природы и просидел там, пока на небе не загорелись звезды.
Когда от света луны звезды потускнели, он пошел на площадь Звезды, к Триумфальной арке, и стал разглядывать скульптуру, прославляющую победы Наполеона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158