Проверенный dushevoi в Москве 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ведь ты носишь мое имя.
– Этого мало. – Сын сам испытывал страх; никогда еще он не позволял себе такой смелости, но это была смелость отчаяния. – Я хочу носить фамилию Роден. Ведь я твой сын.
– Верно. Я никогда этого не отрицал.
– Но моя фамилия Бере, фамилия мамы, а не твоя. Почему ты меня не усыновил? Почему обращаешься со мной, как с незаконнорожденным?
– Ты и есть незаконнорожденный.
Лицо маленького Огюста вспыхнуло, чего не могла скрыть даже небритая щетина, теперь он выглядел старше своих двадцати девяти лет.
Огюст усомнился-может, не стоило так оскорблять сына. Но ведь это правда. Он гордился своим умением смотреть правде в глаза во всех случаях жизни и был уверен, что поступил правильно. Однако смятение и недовольство росло-сын не должен был ставить его в такое затруднительное положение.
Маленький Огюст вновь обрел присутствие духа, почувствовал, что надо высказать отцу все, а то ему уже никогда больше не набраться смелости.
– Поэтому ты не дал мне своего имени? Не усыновил меня?
Огюст молчал. Честно говоря, он просто не знал почему. Оглядываясь на годы, проведенные с Розой, он припомнил, как противился появлению ребенка, – это был подвох с ее стороны, желание поймать его в ловушку. Тем не менее он дал мальчику имя Огюст и признал его своим сыном. Считая себя честным человеком, он спросил теперь себя: может, я стыдился того, что из мальчика не вышло даже умелого ремесленника? Или я просто не хочу сделать последний шаг и жениться на его матери? Сделать его своим наследником? Он ведь мало чем отличается от бродяги. А может, есть и иная причина, непонятная мне самому?
Маленький Огюст сказал голосом, дрожащим от волнения:
– Тебе легко называть меня незаконнорожденным. Но жить с таким клеймом совсем нелегко.
– Я никогда не думал, что это легко.
– А мне приходится.
– Ты мой сын. Все в мастерской знают об этом.
– Только в мастерской. Ты всегда представляешь меня как Огюста Бере.
– Как маленького Огюста.
– Это еще хуже.
Отцу вдруг захотелось крикнуть: «Чего ты пристал?» Но он сдержался. Им нужно помириться, хотя бы ради тети Терезы, и он сказал, тщательно выбирая слова:
– Возвращайся в мастерскую, а там посмотрим. – Я не хочу быть слугой.
– А я и не хочу делать из тебя слугу! – Господи, как с ним тяжело. – Не сможешь быть секретарем, придумаем что-нибудь другое.
– Вопрос не в том, смогу я или нет, – сказал маленький Огюст с неожиданной гордостью. В этот момент он был очень похож на отца – крупный нос, широкий покатый лоб. – А в том, хочу или нет. Ты никогда с этим не считался.
– Только знаешь – я, я, я! – вскричал Огюст. – Будто для тебя на свете не существует ничего другого.
– А для тебя?
Огюст умолк. Знаменитый человек, когда он с тобой рядом, должно быть, выглядит эгоистичным, жестоким, даже мелочным. Ребенка нельзя держать взаперти. Ведь он сам не мог жить так, как хотел Папа много лет назад. Мысль, что он ведет себя сейчас, как Папа, заставила его вздрогнуть. Он тихо сказал:
– Мы постараемся подыскать тебе работу по душе.
– А как быть с моим именем?
– Если ты придаешь ему такое значение, постарайся стать достойным.
Маленький Огюст заколебался. Отец никогда не обманывал.
– Если ты обещаешь… – сказал он.
– А ты обещаешь хорошо работать?
– Я постараюсь.
– А я постараюсь быть для тебя настоящим отцом. Но и ты должен помочь. Согласен?
– Согласен.
Они пожали друг другу руки. Огюст вдруг поцеловал сына в обе щеки и дал сто франков на новую одежду. Но только после того, как маленький Огюст обещал прибыть на следующее утро в мастерскую.

Глава XXXVIII
1
На другой день сын не явился. «Не сдержал слова», – подумал Огюст и расстроился. Но через несколько дней маленький Огюст пришел.
На нем был новый костюм, и выглядел он опрятно. Ему было поручено ведать закупкой и распределением материалов – это была его собственная идея, и, хотя Огюст не совсем верил в серьезность намерений сына, ему нравилась готовность маленького Огюста возложить на себя такую ответственность.
Огюст, казалось, искренне стремился примириться с сыном, а Роза со своей стороны решила помочь. По его совету она навестила тетю Терезу и сказала ей, что Огюст с тех пор, как повидался с ней, проявляет особое внимание к сыну, и ни словом не упомянула о Камилле.
Камилла обеспокоилась появлением маленького Огюста в главной мастерской, но она была слишком занята, не до него. Огюст работал не разгибаясь и во всем требовал помощи Камиллы. Стоило ей упрекнуть его, как он тут же набрасывался на нее, упрекал, что она хочет его покинуть. Неужели она сделает это в самый критический момент его жизни, когда он работает над «Бальзаком»?
Она еще не пришла в себя от удивления – этого у нее и в мыслях не било, – как он сказал, что устраивает выставку ее работ через Общество, организованное с его помощью. Те заказы, которые он сам не сможет выполнять, он будет передавать ей или Бурделю, кому что больше подойдет. А так как Огюст считал Бурделя лучшим среди молодых скульпторов Франции, Камилла торжествовала. Наконец-то она достигла своего: она больше не ученица, а зрелый мастер.
– Ты мне сейчас особенно нужна, – продолжал он. – У тебя есть необыкновенные качества – преданность делу и энтузиазм. Кто может быть лучшим советчиком? У тебя прекрасное будущее. Я верю в твой талант. – Разве может она не доверять ему и помышлять покинуть его в такое время? – Когда я закончу «Бальзака», мы займемся работой по твоему выбору. – Волна радости захлестнула ее.
С раннего утра Камилла вместе с ним принималась за «Бальзака». «Дело идет к концу, – ликуя, думала она, – нет, не зря прошли эти долгие трудные годы совместной жизни. Он поймет наконец, что я для него единственная».
Общество дало Родену еще год отсрочки в связи с успехом «Граждан Кале», о которых теперь говорили как о «грандиозной скульптурной группе, знаменующей духовную силу Франции и ее героизм в трагических обстоятельствах», но предупредило, что отсрочка последняя. Общество считало этот лишний год особой милостью.
Но прошел год, а ни «Бальзак», ни «Гюго» не были закончены. Огюст сделал множество новых вариантов, но ни один его не удовлетворял. А для того чтобы завершить эти скульптуры – авансы давно были истрачены, – взялся за новые работы.
Камилла была недовольна посторонними работами, они отвлекали его внимание от «Бальзака». Но ей нравился сильный, исполненный достоинства скульптурный портрет Пюви де Шаванна, лучший из тех, что ей приходилось видеть; Огюст подарил его Шаванну в знак дружбы.
Работа над бюстом Анри де Рошфора не принесла ничего, кроме разочарования. Этот влиятельный журналист радикального толка, заказав Огюсту свой портрет, позировал весьма нетерпеливо, а потом отказался от бюста – не понравился. Вместо того чтобы изобразить Рошфора личностью героической, как хотелось заказчику, Огюст представил его честолюбивым и хитрым, каким он и был на самом деле.
Камилле особенно нравился бюст Бодлера. Несмотря на восхищение, которое Огюст испытывал к Бодлеру как поэту и литературному критику, он изобразил его необычайно реалистично: мрачный, напряженный, подозрительный, с печатью пороков на лице, отмеченным в то же время яркой индивидуальностью; принося в жертву карьеру и жизнь, этот необыкновенный человек продолжал воспевать свои мучительные чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
 https://sdvk.ru/Smesiteli/smesitel/Grohe/ 

 deep blue плитка