Может быть, ваше собственное взаимное нетерпение друг к другу? Ну не стыдно ли! У арийцев нет в этом врага. Вайши должны быть жадными, вожди должны грезить властью, а людям просто свойственно самолюбие. Вокруг этой шелухи постоянно разыгрываются страсти. Потому что реальных, подлинных врагов вожди боятся.
– А кто наши враги? – вдруг спросила молодая женщина, похожая на весеннее солнце в горах. В её вопросе, пожалуй, звучало не столько любопытство, сколько вызов Индре.
– Наш враг – Демон. Оборотень-ракшас.
Наступила мёртвая тишина. Все смотрели на Индру, затаив дыхание.
– Он живёт за счёт нас, потому что питается нашим трудом, нашими достижениями и открытиями, – продолжал воин. – Его вооружает наше равнодушие, слабость, нерешительность и глупость. Да, глупость. Может быть, кого-то покоробит такое высказывание, но я ещё раз повторю: глупость. Ибо равнодушие ко всему в момент передела мира и есть глупость!
Глупость арийца – духовная пища ракшаса. А примирение – форма этой глупости.
– Разве примирение не может быть формой борьбы? – снова перебила Индру молодая женщина.
– Может, – воин внимательно посмотрел на прекословщицу. – Конечно, может. У бхригов я убил демона, пытавшегося таким способом захватить мир. Примирение может быть формой борьбы, если оно скрывает кровавые клыки непримиримости. Но это не наш путь.
Ариец типичен, ибо благороден. Так же типичен, как и демон-ракшас, что общеподобно уродлив. И не только внешне. Мышлением, поведением, нравом. В нашей типичности нет места мелкому коварству слабосильных инстинктов. Потому что для нас борьба есть способ объединения наивысших человеческих достоинств, тогда как для ракшаса она – только демонстрация всех человеческих недостатков.
Когда вы слышите призывы о равенстве и братстве, когда вас тянут к смирению и покаянию, когда вынуждают искать врага среди вас же самих, навязывая какую-нибудь подходящую для этого идею, будьте уверены – это голос пучеглазого, носатого Оборотня, воротящего свою гнилую мораль на вашей наивности или глупости.
Наивность и глупость арийцев будет усердно вскармливаться им, поскольку никаким другим способом ракшас не осилит «благородных».
– Значит, ты предлагаешь нам врага, для того чтобы лучше познать собственное несовершенство? – спросила единственная собеседница воина.
– Почему, даже когда женщина понимает, о чём идёт речь, её коварство должно превращать её в дуру? – ответил Индра, вызвав неровный смех у собравшихся. Спорщица вспыхнула, но постаралась не подавать виду.
– Наверно, потому, что иной героизм потребен мужчине, чтобы не выглядеть глупо, – спокойно ответила она.
– Замолчи, Шачи, – вмешался Кутса. – Тебе уже мало одного только Пуломана, хочешь замучить спорами всех марутов.
– А я не боюсь выглядеть глупо, – продолжил Индра. – Ибо выглядеть глупо в глазах дурака и значит – что-то иметь в голове!
Когда перенасыщенные появившимися идеями горожане стали разбредаться по домам, к Индре подошёл кумара-рита.
– Страшнее бабы зверя нет! – сказал он тихо, чтобы Шачи ненароком не услышала.
– Это её сегодня кто-то ругал?
– Её. Отец ругал. Она отвергает всех женихов, считая его выбор недостойным себя.
– А он что считает? – спросил Индра равнодушно.
– Что одиночество женщины в этом возрасте, если она, конечно, не больна, позорно.
– Традиционалист.
– Что? – не понял бывший командир.
– Сторонник популярных заблуждений.
– Ты думаешь?
– Подожди. Шачи? Кажется, я помню её по детству.
– Ты показывал мне свой лук, – вмешалась в разговор внезапно появившаяся женщина. Кумара-рита сразу попытался найти себе заботу на стороне.
Шачи смотрела на пришельца вовсе невраждебно. Даже дружелюбно. Что позволило ему предположить:
– Спор – это твоя манера общаться с людьми?
– Скорее, выявлять их пороки.
– Зачем выявлять пороки тогда, когда ты не в состоянии их исправить? – риторически спросил Индра.
– На фоне чужих пороков виднее собственное совершенство! – гордо ответила Шачи. То ли шутя, то ли серьёзно. Воин задумчиво посмотрел на эту самоуверенность. Она была прекрасна. Слишком красива, чтобы выглядеть живой и настоящей.
– Ты, наверно, любишь собственное совершенство? – спросил он почти без иронии.
– Знаю, о чём думаешь, – ответила светозарная спорщица. – Ты думаешь: «Вот самовлюблённая дура, которая никого не замечает вокруг. Она решила, что весь мир только для неё, а все остальные его обитатели – просто черви!»
– Я так не думаю, – тихо сказал Индра, махнув на прощание Кутсе рукой.
– А как ты думаешь?
Индра немного помолчал. Сказал почти равнодушно:
– Вот женщина, которая лучше других должна меня понять.
Шачи это понравилось. Было заметно.
– Ну, я пойду, – сказала она, озвучив таким образом – «для начала хватит».
Воин посмотрел ей вслед. Будто выстелил дорожку из весенних цветов.
Вбежавший во двор мальчишка закричал, размахивая для убедительности руками:
– Она сгорела!
Индра всё понял, но гонец решил уточнить:
– Колесница сгорела. Начали тушить траву и недоглядели.
Воин подошёл к уже переставшему удивляться Ашоке:
– Вернусь к бхригам. За новой колесницей.
– Только появился и уже уходишь? – спросил старик.
– Ненадолго. Теперь у меня много дел здесь.
* * *
«Ненадолго» перевалило за месяц. Индра ушёл к вечеру того же дня. Дав отдых коням, напоив их и выкормив всей уцелевшей от солнца травой, что вяла в саду под деревьями.
Ашока с обречённым любопытством смотрел, как чудовища поедают его траву. На которой старик валялся в тени.
Индра не стал ничего объяснять. Его взгляд ответил: «Так надо!», и Ашока тихо порадовался, что мальчик не привёл домой драконов. Пока.
Буланые под всадником не ходили, и приручать их было некогда. Индра запряг коней и, подласкав Спокойного кашей, влез ему на спину. Перехватив верёвчатой уздой непродолжительный конский протест.
Улицы Амаравати провожали Индру паническим безмолвием восторга. Такого здесь никто не видел. И если бхриги осмелились разглядеть во всаднике несуразность, некую телесную нелепость, то жители Амаравати ни о чём таком и подумать не могли. Увиденное ими называлось «вид триумфатора». Никто из онемевших наблюдателей отъезда Индры не решился бы сейчас не то что улыбнуться ему вслед – слюну сглотнуть!
На нижней улице квартала всадника перехватил какой-то закопчённый человек. Не марут. Должно быть, адитий.
– Не нашли, – сказал он виновато.
– Кого не нашли?
– Труп демона, которого ты поверг. Не мог же он сгореть дотла?
Индра только хмыкнул. Подумал, что нужна эпическая реплика. Чтобы не превращать пафос демоноборчества в вульгарную простоту пожаротушения.
– Значит, он ещё вернётся! – коварно предположил воин. – И значит, я снова его убью. Так и передай людям. Буду убивать его снова и снова, пока мы не победим! Я всегда убью его.
Индра подтолкнул Спокойного, и пара дружно взяла вперёд.
– А он всегда будет возвращаться, – горестно продолжил пожаротушитель, думая о дасу. Но Индра его уже не слышал.
Большую часть пути воину пришлось преодолеть пешком. Ведя пару под уздцы.
Беспощадное солнце пропекло равнину, как ячменную лепёшку. Бежать, идти и стоять было трудно. Невыносимо трудно. Но сидеть и лежать на земле – вообще невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– А кто наши враги? – вдруг спросила молодая женщина, похожая на весеннее солнце в горах. В её вопросе, пожалуй, звучало не столько любопытство, сколько вызов Индре.
– Наш враг – Демон. Оборотень-ракшас.
Наступила мёртвая тишина. Все смотрели на Индру, затаив дыхание.
– Он живёт за счёт нас, потому что питается нашим трудом, нашими достижениями и открытиями, – продолжал воин. – Его вооружает наше равнодушие, слабость, нерешительность и глупость. Да, глупость. Может быть, кого-то покоробит такое высказывание, но я ещё раз повторю: глупость. Ибо равнодушие ко всему в момент передела мира и есть глупость!
Глупость арийца – духовная пища ракшаса. А примирение – форма этой глупости.
– Разве примирение не может быть формой борьбы? – снова перебила Индру молодая женщина.
– Может, – воин внимательно посмотрел на прекословщицу. – Конечно, может. У бхригов я убил демона, пытавшегося таким способом захватить мир. Примирение может быть формой борьбы, если оно скрывает кровавые клыки непримиримости. Но это не наш путь.
Ариец типичен, ибо благороден. Так же типичен, как и демон-ракшас, что общеподобно уродлив. И не только внешне. Мышлением, поведением, нравом. В нашей типичности нет места мелкому коварству слабосильных инстинктов. Потому что для нас борьба есть способ объединения наивысших человеческих достоинств, тогда как для ракшаса она – только демонстрация всех человеческих недостатков.
Когда вы слышите призывы о равенстве и братстве, когда вас тянут к смирению и покаянию, когда вынуждают искать врага среди вас же самих, навязывая какую-нибудь подходящую для этого идею, будьте уверены – это голос пучеглазого, носатого Оборотня, воротящего свою гнилую мораль на вашей наивности или глупости.
Наивность и глупость арийцев будет усердно вскармливаться им, поскольку никаким другим способом ракшас не осилит «благородных».
– Значит, ты предлагаешь нам врага, для того чтобы лучше познать собственное несовершенство? – спросила единственная собеседница воина.
– Почему, даже когда женщина понимает, о чём идёт речь, её коварство должно превращать её в дуру? – ответил Индра, вызвав неровный смех у собравшихся. Спорщица вспыхнула, но постаралась не подавать виду.
– Наверно, потому, что иной героизм потребен мужчине, чтобы не выглядеть глупо, – спокойно ответила она.
– Замолчи, Шачи, – вмешался Кутса. – Тебе уже мало одного только Пуломана, хочешь замучить спорами всех марутов.
– А я не боюсь выглядеть глупо, – продолжил Индра. – Ибо выглядеть глупо в глазах дурака и значит – что-то иметь в голове!
Когда перенасыщенные появившимися идеями горожане стали разбредаться по домам, к Индре подошёл кумара-рита.
– Страшнее бабы зверя нет! – сказал он тихо, чтобы Шачи ненароком не услышала.
– Это её сегодня кто-то ругал?
– Её. Отец ругал. Она отвергает всех женихов, считая его выбор недостойным себя.
– А он что считает? – спросил Индра равнодушно.
– Что одиночество женщины в этом возрасте, если она, конечно, не больна, позорно.
– Традиционалист.
– Что? – не понял бывший командир.
– Сторонник популярных заблуждений.
– Ты думаешь?
– Подожди. Шачи? Кажется, я помню её по детству.
– Ты показывал мне свой лук, – вмешалась в разговор внезапно появившаяся женщина. Кумара-рита сразу попытался найти себе заботу на стороне.
Шачи смотрела на пришельца вовсе невраждебно. Даже дружелюбно. Что позволило ему предположить:
– Спор – это твоя манера общаться с людьми?
– Скорее, выявлять их пороки.
– Зачем выявлять пороки тогда, когда ты не в состоянии их исправить? – риторически спросил Индра.
– На фоне чужих пороков виднее собственное совершенство! – гордо ответила Шачи. То ли шутя, то ли серьёзно. Воин задумчиво посмотрел на эту самоуверенность. Она была прекрасна. Слишком красива, чтобы выглядеть живой и настоящей.
– Ты, наверно, любишь собственное совершенство? – спросил он почти без иронии.
– Знаю, о чём думаешь, – ответила светозарная спорщица. – Ты думаешь: «Вот самовлюблённая дура, которая никого не замечает вокруг. Она решила, что весь мир только для неё, а все остальные его обитатели – просто черви!»
– Я так не думаю, – тихо сказал Индра, махнув на прощание Кутсе рукой.
– А как ты думаешь?
Индра немного помолчал. Сказал почти равнодушно:
– Вот женщина, которая лучше других должна меня понять.
Шачи это понравилось. Было заметно.
– Ну, я пойду, – сказала она, озвучив таким образом – «для начала хватит».
Воин посмотрел ей вслед. Будто выстелил дорожку из весенних цветов.
Вбежавший во двор мальчишка закричал, размахивая для убедительности руками:
– Она сгорела!
Индра всё понял, но гонец решил уточнить:
– Колесница сгорела. Начали тушить траву и недоглядели.
Воин подошёл к уже переставшему удивляться Ашоке:
– Вернусь к бхригам. За новой колесницей.
– Только появился и уже уходишь? – спросил старик.
– Ненадолго. Теперь у меня много дел здесь.
* * *
«Ненадолго» перевалило за месяц. Индра ушёл к вечеру того же дня. Дав отдых коням, напоив их и выкормив всей уцелевшей от солнца травой, что вяла в саду под деревьями.
Ашока с обречённым любопытством смотрел, как чудовища поедают его траву. На которой старик валялся в тени.
Индра не стал ничего объяснять. Его взгляд ответил: «Так надо!», и Ашока тихо порадовался, что мальчик не привёл домой драконов. Пока.
Буланые под всадником не ходили, и приручать их было некогда. Индра запряг коней и, подласкав Спокойного кашей, влез ему на спину. Перехватив верёвчатой уздой непродолжительный конский протест.
Улицы Амаравати провожали Индру паническим безмолвием восторга. Такого здесь никто не видел. И если бхриги осмелились разглядеть во всаднике несуразность, некую телесную нелепость, то жители Амаравати ни о чём таком и подумать не могли. Увиденное ими называлось «вид триумфатора». Никто из онемевших наблюдателей отъезда Индры не решился бы сейчас не то что улыбнуться ему вслед – слюну сглотнуть!
На нижней улице квартала всадника перехватил какой-то закопчённый человек. Не марут. Должно быть, адитий.
– Не нашли, – сказал он виновато.
– Кого не нашли?
– Труп демона, которого ты поверг. Не мог же он сгореть дотла?
Индра только хмыкнул. Подумал, что нужна эпическая реплика. Чтобы не превращать пафос демоноборчества в вульгарную простоту пожаротушения.
– Значит, он ещё вернётся! – коварно предположил воин. – И значит, я снова его убью. Так и передай людям. Буду убивать его снова и снова, пока мы не победим! Я всегда убью его.
Индра подтолкнул Спокойного, и пара дружно взяла вперёд.
– А он всегда будет возвращаться, – горестно продолжил пожаротушитель, думая о дасу. Но Индра его уже не слышал.
Большую часть пути воину пришлось преодолеть пешком. Ведя пару под уздцы.
Беспощадное солнце пропекло равнину, как ячменную лепёшку. Бежать, идти и стоять было трудно. Невыносимо трудно. Но сидеть и лежать на земле – вообще невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114