Я чувствую, что обстановка напряженная, обращаясь к ним по-немецки, сказал пару фраз. Как они обрадовались! Потянулись ко мне, часы какие-то протягивают, подарки. Думаю: „Несчастные люди, до чего вы себя довели. Гордая немецкая нация, которая говорила о своем превосходстве, а тут вдруг такое раболепство“. Появилось смешанное чувство жалости и неприязни».
Это воспоминание младший лейтенант Петр Кириченко пронес через всю жизнь. Побежденные немцы вызывали уже не ненависть, а жалость.
«Вопрос о мести фашистам как-то отпал сам собой, – подводит итог Всеволод Олимпиев. – Не в традициях нашего народа отыгрываться на женщинах и детях, стариках и старухах. А невооруженных немцев-мужчин, пригодных для службы в армии, мне не приходилось встречать ни в городах Силезии, ни позже, в апреле, в Саксонии. Отношение советских солдат к немецкому населению там, где оно оставалось, можно назвать равнодушно-нейтральным. Никто, по крайней мере из нашего полка, их не преследовал и не трогал. Более того, когда мы встречали явно голодную многодетную немецкую семью, то без лишних слов делились с ней едой».
Понять – значит простить, гласит народная мудрость. Солдаты Красной Армии еще не были готовы прощать, но и мстить беззащитным людям не могли.
Разумеется, не все. Слишком многие за войну лишились всего: дома, жены и детей, родителей, друзей. И они, жившие только одной местью, не могли отказаться от нее в одночасье.
«Те, кто пострадал от немцев, у кого родные были расстреляны, угнаны, а их дома разрушены, они в первое время считали себя вправе и к немцам относиться также: „Как?! Мой дом разрушили, родных убили! Я этих сволочей буду крошить!“ – вспоминал Петр Кириченко.
Однако подобные настроения были жестко пресечены военным командованием. Ответ на вопрос «кому мстить?» советское руководство сформулировало еще в далеком феврале 1942 года. Тогда в праздничной речи, посвященной очередной годовщине РККА, Сталин заявил: «Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей… Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаются».
Эти слова остались актуальными и три года спустя; как только Красная Армия вступила на вражью землю, был отдан приказ о строгом наказании за преступления против мирного населения. В сорок четвертом представителей комсомольских организаций армий вызвали в Москву, и «всесоюзный староста» Калинин предупредил: «Вести себя так нужно, чтобы сохранить, уберечь честь Советского Союза – первого государства рабочих и крестьян. Ведите себя культурно, вежливо с населением. Действительно покажите, что мы не захватчики».
Кавалерист Николай Коваленко рассказывал:
«– И вот в это время, еще когда переходили границу, говорили: „Ну, тут мы будем делать все, что нам хочется!“ Когда мы вступили, мы ж, "я ж говорю, что мы, когда эту австрийскую границу переехали: „Тут мы будем делать, что хочешь!“ Да, все наше, наше начальство: „Да тут! (машет кулаком) Да, да, будем!“
– И так и было?
– Нет, пресекли сразу. Сразу пресекли: ни в коем случае нельзя».
Командование действовало решительно. «Вскоре после вступления в Восточную Пруссию нас ознакомили с приказом, осуждавшим насилие в отношении гражданского населения, особенно женщин, и мародерство. В приказе говорилось о строгих наказаниях (кажется, вплоть до расстрела), которым будут подвергнуты нарушители», – вспоминал гвардии лейтенант Исаак Кобылянский, а Анатолий Мужиков рассказывал: «На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования в войсках выполнялись».
Предпринятые меры были столь круты, что и спустя полвека солдаты вспоминали о них не без страха. «Попробуй их чего-нибудь там возьми без спросу, – рассказывал танкист Владимир Даудов, – то хана! Страх!».
Нарушителей не только расстреливали или отправляли в штрафные части; зная сформированное войной отношение к жизни, смерти и солдатской чести: «двум смертям не бывать, а одной не миновать», – военно-полевые суды выбирали самое тяжелое для оступившегося бойца наказание. Наказание, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь. Наказание, которое перечеркнет его славное прошлое.
«Ничего не помню, доченька, ничего», – повторял мне дед… Он дошел до Берлина. Военный трибунал долго рассматривал его дело: разрядил обойму в пленного немца. Вину солдат признал, но с решением суда не согласился: «Лучше расстреляйте, только не забирайте награды!» Медали и ордена отняли. С тех пор о войне дед и «не помнит». 9 Мая закрывается дома и один поминает друзей. Награды ему возвратили, но он их не надевает. О войне не говорит никогда», – пишет Индира Квятковская, внучка ветерана войны.
Разумеется, кроме репрессий было и воспитание: на политзанятиях солдатам вполне доступно объясняли, почему не нужно трогать мирных жителей. «Подполковник Нефедов нас предупреждал: „В этой войне пролито много крови. Но мы вступаем на территорию Германии не для того, чтобы мстить немецкому народу, а чтобы уничтожить фашизм и его армию“, – вспоминал Владимир Вишневский.
Со страниц армейских газет Илья Эренбург призвал к благородному милосердию:
Есть люди, и есть людоеды. Немцы брали детей и ударяли ими об дерево. Для воина Красной Армии ребенок – это ребенок. Я видел, как русские солдаты спасали немецких детей, и мы не стыдимся этого, мы этим гордимся.
Немцы жгли избы с людьми, привязывали к конским хвостам старух, бесчинствовали, терзали беззащитных, насиловали. Нет, мы не будем платить им той же монетой! Наша ненависть – высокое чувство, она требует суда, а не расправы, кары, а не насилия. Воин Красной Армии – рыцарь. Он освобождает украинских девушек и французских пленных. Он освобождает поляков и сербов. Он убивает солдат Гитлера, но не глумится над немецкими старухами. Он не палач и не насильник. На немецкой земле мы остались советскими людьми.
Это не просто красивые слова; по большому счету, так все и было. Ненависть к нацистам не исчезала; однако менее всего она была направлена на гражданских лиц. «В Растенбурге комендантом города назначили майора Розенфельда. Гитлеровцы убили его семью. А он делал все, чтобы оградить население немецкого города… При мне к коменданту привели маленькую девочку – родители погибли. Майор ласково и печально глядел на нее, может быть, вспоминал свою дочку. Сколько раз он, наверное, повторял про себя слова о „священной мести“, а в Растенбурге понял, что это была абстракция и что рана в его сердце не заживет».
* * *
Немцам увидеть в советских солдатах людей было не менее трудно, чем тем – отрешиться от ненависти. Четыре года германский Рейх вел войну с омерзительными недочеловеками, ведомыми опьяненными кровью большевиками; образ врага был слишком привычен, чтобы сразу отказаться от него.
«Уже прошло полдня, как пришли русские, а я еще жива». Эта фраза, с нескрываемым изумлением произнесенная немецкой старухой, была квинтэссенцией немецких страхов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Это воспоминание младший лейтенант Петр Кириченко пронес через всю жизнь. Побежденные немцы вызывали уже не ненависть, а жалость.
«Вопрос о мести фашистам как-то отпал сам собой, – подводит итог Всеволод Олимпиев. – Не в традициях нашего народа отыгрываться на женщинах и детях, стариках и старухах. А невооруженных немцев-мужчин, пригодных для службы в армии, мне не приходилось встречать ни в городах Силезии, ни позже, в апреле, в Саксонии. Отношение советских солдат к немецкому населению там, где оно оставалось, можно назвать равнодушно-нейтральным. Никто, по крайней мере из нашего полка, их не преследовал и не трогал. Более того, когда мы встречали явно голодную многодетную немецкую семью, то без лишних слов делились с ней едой».
Понять – значит простить, гласит народная мудрость. Солдаты Красной Армии еще не были готовы прощать, но и мстить беззащитным людям не могли.
Разумеется, не все. Слишком многие за войну лишились всего: дома, жены и детей, родителей, друзей. И они, жившие только одной местью, не могли отказаться от нее в одночасье.
«Те, кто пострадал от немцев, у кого родные были расстреляны, угнаны, а их дома разрушены, они в первое время считали себя вправе и к немцам относиться также: „Как?! Мой дом разрушили, родных убили! Я этих сволочей буду крошить!“ – вспоминал Петр Кириченко.
Однако подобные настроения были жестко пресечены военным командованием. Ответ на вопрос «кому мстить?» советское руководство сформулировало еще в далеком феврале 1942 года. Тогда в праздничной речи, посвященной очередной годовщине РККА, Сталин заявил: «Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей… Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаются».
Эти слова остались актуальными и три года спустя; как только Красная Армия вступила на вражью землю, был отдан приказ о строгом наказании за преступления против мирного населения. В сорок четвертом представителей комсомольских организаций армий вызвали в Москву, и «всесоюзный староста» Калинин предупредил: «Вести себя так нужно, чтобы сохранить, уберечь честь Советского Союза – первого государства рабочих и крестьян. Ведите себя культурно, вежливо с населением. Действительно покажите, что мы не захватчики».
Кавалерист Николай Коваленко рассказывал:
«– И вот в это время, еще когда переходили границу, говорили: „Ну, тут мы будем делать все, что нам хочется!“ Когда мы вступили, мы ж, "я ж говорю, что мы, когда эту австрийскую границу переехали: „Тут мы будем делать, что хочешь!“ Да, все наше, наше начальство: „Да тут! (машет кулаком) Да, да, будем!“
– И так и было?
– Нет, пресекли сразу. Сразу пресекли: ни в коем случае нельзя».
Командование действовало решительно. «Вскоре после вступления в Восточную Пруссию нас ознакомили с приказом, осуждавшим насилие в отношении гражданского населения, особенно женщин, и мародерство. В приказе говорилось о строгих наказаниях (кажется, вплоть до расстрела), которым будут подвергнуты нарушители», – вспоминал гвардии лейтенант Исаак Кобылянский, а Анатолий Мужиков рассказывал: «На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования в войсках выполнялись».
Предпринятые меры были столь круты, что и спустя полвека солдаты вспоминали о них не без страха. «Попробуй их чего-нибудь там возьми без спросу, – рассказывал танкист Владимир Даудов, – то хана! Страх!».
Нарушителей не только расстреливали или отправляли в штрафные части; зная сформированное войной отношение к жизни, смерти и солдатской чести: «двум смертям не бывать, а одной не миновать», – военно-полевые суды выбирали самое тяжелое для оступившегося бойца наказание. Наказание, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь. Наказание, которое перечеркнет его славное прошлое.
«Ничего не помню, доченька, ничего», – повторял мне дед… Он дошел до Берлина. Военный трибунал долго рассматривал его дело: разрядил обойму в пленного немца. Вину солдат признал, но с решением суда не согласился: «Лучше расстреляйте, только не забирайте награды!» Медали и ордена отняли. С тех пор о войне дед и «не помнит». 9 Мая закрывается дома и один поминает друзей. Награды ему возвратили, но он их не надевает. О войне не говорит никогда», – пишет Индира Квятковская, внучка ветерана войны.
Разумеется, кроме репрессий было и воспитание: на политзанятиях солдатам вполне доступно объясняли, почему не нужно трогать мирных жителей. «Подполковник Нефедов нас предупреждал: „В этой войне пролито много крови. Но мы вступаем на территорию Германии не для того, чтобы мстить немецкому народу, а чтобы уничтожить фашизм и его армию“, – вспоминал Владимир Вишневский.
Со страниц армейских газет Илья Эренбург призвал к благородному милосердию:
Есть люди, и есть людоеды. Немцы брали детей и ударяли ими об дерево. Для воина Красной Армии ребенок – это ребенок. Я видел, как русские солдаты спасали немецких детей, и мы не стыдимся этого, мы этим гордимся.
Немцы жгли избы с людьми, привязывали к конским хвостам старух, бесчинствовали, терзали беззащитных, насиловали. Нет, мы не будем платить им той же монетой! Наша ненависть – высокое чувство, она требует суда, а не расправы, кары, а не насилия. Воин Красной Армии – рыцарь. Он освобождает украинских девушек и французских пленных. Он освобождает поляков и сербов. Он убивает солдат Гитлера, но не глумится над немецкими старухами. Он не палач и не насильник. На немецкой земле мы остались советскими людьми.
Это не просто красивые слова; по большому счету, так все и было. Ненависть к нацистам не исчезала; однако менее всего она была направлена на гражданских лиц. «В Растенбурге комендантом города назначили майора Розенфельда. Гитлеровцы убили его семью. А он делал все, чтобы оградить население немецкого города… При мне к коменданту привели маленькую девочку – родители погибли. Майор ласково и печально глядел на нее, может быть, вспоминал свою дочку. Сколько раз он, наверное, повторял про себя слова о „священной мести“, а в Растенбурге понял, что это была абстракция и что рана в его сердце не заживет».
* * *
Немцам увидеть в советских солдатах людей было не менее трудно, чем тем – отрешиться от ненависти. Четыре года германский Рейх вел войну с омерзительными недочеловеками, ведомыми опьяненными кровью большевиками; образ врага был слишком привычен, чтобы сразу отказаться от него.
«Уже прошло полдня, как пришли русские, а я еще жива». Эта фраза, с нескрываемым изумлением произнесенная немецкой старухой, была квинтэссенцией немецких страхов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113