Кстати, почему вы не носите нашивки за ранения? У вас их три, если верно записано в личном деле?
— Ранение у настоящего истребителя — признак ротозейства.
— Как так? — удивился генерал.
— Летчик зазевался, а противник этим воспользовался. Чаще всего мы, истребители, терпели неудачи из-за невнимательности, слабой подготовки и недисциплинированности. Хороший летчик, как ловкий и сильный боксер, всегда имеет возможность уклониться от удара противника.
— Интересное мнение. Но нашивки будут напоминать о ранениях, а забытые раны, как говорят в народе, не болят. Однако продолжим разговор о вашей службе. Как вы смотрите, если мы вас все-таки оставим в Москве на должности старшего инспектора Главного управления боевой подготовки ВВС?
У меня, как и у большинства летчиков, не лежала душа к работе в штабах, а работу инспектора я считал штабной, поэтому попросил:
— Пошлите в строевую часть.
— А как жена посмотрит на выезд из Москвы?
— Думаю, согласится.
— Минуточку, — генерал взял из личного дела мою брошюру «Заметки об огневом мастерстве». — Узнали?
— Конечно.
— До школы летчиков вы учились в Комвузе на факультете журналистики, собирались работать в печати. Инспекторам приходится много писать, но и летают они немало. По всем статьям вы подходите для работы здесь, в Москве, Подумайте хорошенько, посоветуйтесь с женой…
4.
К новому месту службы я прилетел за два дня до Нового года. В Белоруссии погода стояла солнечная, теплая и на редкость бесснежная. Природа как бы специально в год Победы так долго не прикрывала землю снегом, чтобы люди навсегда запомнили последствия войны. Военный городок оказался небольшим, но знаменитым. В Отечественную войну 1812 года наполеоновские войска потерпели там первое серьезное поражение от русской армии. Русскими было взято в плен две с половиной тысячи французов.
Еще с воздуха я разглядел летную полосу, которая сияла в лучах заходящего солнца, словно радовалась прилету нового человека. Меня охватило какое-то особое волнение. Кто из военных не испытывал его, прибывая к новому месту службы! Здесь мне предстояло летать на новом для меня самолете. И сразу же после прибытия в городок я заспешил на летное поле. Металлическая взлетно-посадочная полоса, на окраине аэродрома крыло в крыло выстроились ровными линиями самолеты. Есть среди них и «яки», и «ла-вочкины».
Встретили меня два офицера. Рослый, с крупным без единой морщинки лицом Виктор Семенович Никитин и коренастый, небольшого роста Дмитрий Владимирович Спиридонов. Подполковник Никитин в новой шинели, ладно облегающей фигуру, спокойно, с достоинством, которое присуще людям, знающим свое дело, сочным басом представился начальником штаба полка. Капитан технической службы Спиридонов в замасленной куртке с меховым Воротников отрекомендовался:
— Старший инженер полка, — а как бы извиняясь за форму одежды, пояснил: — Прибыл с места вынужденной посадки, не успел переодеться.
После знакомства начальник штаба заметил:
— Мы думали, что вы прилетите после Нового года.
— Я так и собирался сделать, а потом решил начать знакомство с полком до Нового года и отпраздновать его вместе с офицерами,
— Правильно сделали, — одобрил Спиридонов. — У вас не только Новый год, а еще и две свадьбы. Да а новоселье полка на новом месте службы отметим.
— Мы перебазировались сюда из Германии, из-под Берлина, — пояснил Виктор Семенович. — Разместилась хорошо. Приехали семьи. Жилья хватило для всех. Вас ждет трехкомнатная квартира.
— Спасибо. Жена с дочкой приедут завтра, — сказал я и, оглядывая стоянку самолетов, поинтересовался: — А как же летать в такой тесноте?
— Полку отводится шесть летных дней в месяц. Мало, конечно. Но больше не выкроишь. В дивизии четыре полка, и все на одном аэродроме.
Спросил еще:
— Наш полк на «лавочкиных», а остальные на «яках». Это не мешает работе?
— Есть немножко, — пояснил Никитин. — В летных делах полк от штаба дивизии почти не получает помощи: там никто на «лавочкиных» не летает.
Нас ждала легковая машина. В дороге зашел разговор о предстоящем новогоднем ужине. Никитин радостно заметил:
— На торжествах будет майор Амет-Хан Султан. Дважды Герой Советского Союза.
— Не может быть! — удивился я. — Он ведь учится в академии.
— Сбежал. И документ привез, что по его просьбе отчислен с учебы и направляется в свою часть для прохождения дальнейшей службы.
— Странно…
— А еще страннее то, что документ он достал по знакомству. На нем печать какой-то авиационной базы. Это уже дошло до командующего. Генерал Хрюкин сам в свое время направил Амет-Хана на учебу и теперь прислал срочную телеграмму: немедленно откомандировать его обратно в Москву. Но он узнал, что вы приезжаете, и решил подождать. Надеется, что вы сумеете уговорить командующего. Хочет служить в полку. И прежняя его должность свободна.
Вот когда мне стало ясно, почему Амет-Хан в Алуште не был рад моему поздравлению с поступлением в академию и уклонился от разговора об этом. Теперь мне предстояло снова встретиться с ним. Не без волнения открыл дверь в кабинет командира полка. На диване, подложив руки под голову и глядя в потолок, лежал Амет-Хан. При моем появлении он с необычной для него суетливостью вскочил. Глядя на него, худого, бледного, я не без тревоги спросил:
— Ты что, дружище, болен? Садись. Поговорим с глазу на глаз. Скрывать ничего не надо. Никитин мне уже рассказал, как ты «дезертировал» из академии.
— Откуда он это узнал?! — запетушился «дезертир».
— Да разве такую «хитрость» в армии можно скрыть? Знает уже и командующий, приказал немедленно отправить тебя назад.
— Ну-у вот, — Амет-Хан сник в опустился на диван, но тут же снова взял себя в руки и твердо заявил: — Все равно учиться не буду.
— Но почему? — воскликнул я в услышал в ответ короткую исповедь.
…После первого месяца учебы на Амет-Хана нахлынула тоска по полетам. Началась бессонница, он потерял аппетит. Обратился к командованию с просьбой отправить его в родной полк, обещая учиться заочно. Не разрешили.
— Без полетов, как без кислорода на высоте, я теряю силу и разум, — рассказывал он. — За годы учебы подорву здоровье и уже не смогу летать. А очень хочу.
Я понимал, что он не шутит и не сгущает краски. По характеру он не мог работать, не вкладывая в дело всю свою внутреннюю энергию. Еще в детстве он подготовил себя для мужественной профессии летчика-истребителя. Потом были почти четыре года войны, где он с упоением шел дорогой борьбы. Она стала для него сущностью жизни. И вдруг будто потерял крылья! Командование считало, что он сумеет побороть тоску, как побеждал врага в боях, но все оказалось сложнее.
— Почему нельзя для летчиков создать такую академию, чтобы они две недели учились, а неделю летали? — спрашивал меня Амет-Хан. — Это держало бы нас в постоянной форме. А то ведь после учебы одних по состоянию здоровья списывают с летной работы, другие разучиваются летать. А я боюсь вообще дать дуба, — Амет-Хаи потряс обвисший китель. — Смотри, я его словно с чужого плеча снял. Прошу, ходатайствуй перед начальством, чтобы меня зачислили снова в полк. На любую должность. Хоть рядовым летчиком.
— Хорошо, — согласился я. — Сделаю все, что от меня зависит.
На другой день со станции Жабинка я привез жену, дочку и чемодан, в который вмещалось все наше имущество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Ранение у настоящего истребителя — признак ротозейства.
— Как так? — удивился генерал.
— Летчик зазевался, а противник этим воспользовался. Чаще всего мы, истребители, терпели неудачи из-за невнимательности, слабой подготовки и недисциплинированности. Хороший летчик, как ловкий и сильный боксер, всегда имеет возможность уклониться от удара противника.
— Интересное мнение. Но нашивки будут напоминать о ранениях, а забытые раны, как говорят в народе, не болят. Однако продолжим разговор о вашей службе. Как вы смотрите, если мы вас все-таки оставим в Москве на должности старшего инспектора Главного управления боевой подготовки ВВС?
У меня, как и у большинства летчиков, не лежала душа к работе в штабах, а работу инспектора я считал штабной, поэтому попросил:
— Пошлите в строевую часть.
— А как жена посмотрит на выезд из Москвы?
— Думаю, согласится.
— Минуточку, — генерал взял из личного дела мою брошюру «Заметки об огневом мастерстве». — Узнали?
— Конечно.
— До школы летчиков вы учились в Комвузе на факультете журналистики, собирались работать в печати. Инспекторам приходится много писать, но и летают они немало. По всем статьям вы подходите для работы здесь, в Москве, Подумайте хорошенько, посоветуйтесь с женой…
4.
К новому месту службы я прилетел за два дня до Нового года. В Белоруссии погода стояла солнечная, теплая и на редкость бесснежная. Природа как бы специально в год Победы так долго не прикрывала землю снегом, чтобы люди навсегда запомнили последствия войны. Военный городок оказался небольшим, но знаменитым. В Отечественную войну 1812 года наполеоновские войска потерпели там первое серьезное поражение от русской армии. Русскими было взято в плен две с половиной тысячи французов.
Еще с воздуха я разглядел летную полосу, которая сияла в лучах заходящего солнца, словно радовалась прилету нового человека. Меня охватило какое-то особое волнение. Кто из военных не испытывал его, прибывая к новому месту службы! Здесь мне предстояло летать на новом для меня самолете. И сразу же после прибытия в городок я заспешил на летное поле. Металлическая взлетно-посадочная полоса, на окраине аэродрома крыло в крыло выстроились ровными линиями самолеты. Есть среди них и «яки», и «ла-вочкины».
Встретили меня два офицера. Рослый, с крупным без единой морщинки лицом Виктор Семенович Никитин и коренастый, небольшого роста Дмитрий Владимирович Спиридонов. Подполковник Никитин в новой шинели, ладно облегающей фигуру, спокойно, с достоинством, которое присуще людям, знающим свое дело, сочным басом представился начальником штаба полка. Капитан технической службы Спиридонов в замасленной куртке с меховым Воротников отрекомендовался:
— Старший инженер полка, — а как бы извиняясь за форму одежды, пояснил: — Прибыл с места вынужденной посадки, не успел переодеться.
После знакомства начальник штаба заметил:
— Мы думали, что вы прилетите после Нового года.
— Я так и собирался сделать, а потом решил начать знакомство с полком до Нового года и отпраздновать его вместе с офицерами,
— Правильно сделали, — одобрил Спиридонов. — У вас не только Новый год, а еще и две свадьбы. Да а новоселье полка на новом месте службы отметим.
— Мы перебазировались сюда из Германии, из-под Берлина, — пояснил Виктор Семенович. — Разместилась хорошо. Приехали семьи. Жилья хватило для всех. Вас ждет трехкомнатная квартира.
— Спасибо. Жена с дочкой приедут завтра, — сказал я и, оглядывая стоянку самолетов, поинтересовался: — А как же летать в такой тесноте?
— Полку отводится шесть летных дней в месяц. Мало, конечно. Но больше не выкроишь. В дивизии четыре полка, и все на одном аэродроме.
Спросил еще:
— Наш полк на «лавочкиных», а остальные на «яках». Это не мешает работе?
— Есть немножко, — пояснил Никитин. — В летных делах полк от штаба дивизии почти не получает помощи: там никто на «лавочкиных» не летает.
Нас ждала легковая машина. В дороге зашел разговор о предстоящем новогоднем ужине. Никитин радостно заметил:
— На торжествах будет майор Амет-Хан Султан. Дважды Герой Советского Союза.
— Не может быть! — удивился я. — Он ведь учится в академии.
— Сбежал. И документ привез, что по его просьбе отчислен с учебы и направляется в свою часть для прохождения дальнейшей службы.
— Странно…
— А еще страннее то, что документ он достал по знакомству. На нем печать какой-то авиационной базы. Это уже дошло до командующего. Генерал Хрюкин сам в свое время направил Амет-Хана на учебу и теперь прислал срочную телеграмму: немедленно откомандировать его обратно в Москву. Но он узнал, что вы приезжаете, и решил подождать. Надеется, что вы сумеете уговорить командующего. Хочет служить в полку. И прежняя его должность свободна.
Вот когда мне стало ясно, почему Амет-Хан в Алуште не был рад моему поздравлению с поступлением в академию и уклонился от разговора об этом. Теперь мне предстояло снова встретиться с ним. Не без волнения открыл дверь в кабинет командира полка. На диване, подложив руки под голову и глядя в потолок, лежал Амет-Хан. При моем появлении он с необычной для него суетливостью вскочил. Глядя на него, худого, бледного, я не без тревоги спросил:
— Ты что, дружище, болен? Садись. Поговорим с глазу на глаз. Скрывать ничего не надо. Никитин мне уже рассказал, как ты «дезертировал» из академии.
— Откуда он это узнал?! — запетушился «дезертир».
— Да разве такую «хитрость» в армии можно скрыть? Знает уже и командующий, приказал немедленно отправить тебя назад.
— Ну-у вот, — Амет-Хан сник в опустился на диван, но тут же снова взял себя в руки и твердо заявил: — Все равно учиться не буду.
— Но почему? — воскликнул я в услышал в ответ короткую исповедь.
…После первого месяца учебы на Амет-Хана нахлынула тоска по полетам. Началась бессонница, он потерял аппетит. Обратился к командованию с просьбой отправить его в родной полк, обещая учиться заочно. Не разрешили.
— Без полетов, как без кислорода на высоте, я теряю силу и разум, — рассказывал он. — За годы учебы подорву здоровье и уже не смогу летать. А очень хочу.
Я понимал, что он не шутит и не сгущает краски. По характеру он не мог работать, не вкладывая в дело всю свою внутреннюю энергию. Еще в детстве он подготовил себя для мужественной профессии летчика-истребителя. Потом были почти четыре года войны, где он с упоением шел дорогой борьбы. Она стала для него сущностью жизни. И вдруг будто потерял крылья! Командование считало, что он сумеет побороть тоску, как побеждал врага в боях, но все оказалось сложнее.
— Почему нельзя для летчиков создать такую академию, чтобы они две недели учились, а неделю летали? — спрашивал меня Амет-Хан. — Это держало бы нас в постоянной форме. А то ведь после учебы одних по состоянию здоровья списывают с летной работы, другие разучиваются летать. А я боюсь вообще дать дуба, — Амет-Хаи потряс обвисший китель. — Смотри, я его словно с чужого плеча снял. Прошу, ходатайствуй перед начальством, чтобы меня зачислили снова в полк. На любую должность. Хоть рядовым летчиком.
— Хорошо, — согласился я. — Сделаю все, что от меня зависит.
На другой день со станции Жабинка я привез жену, дочку и чемодан, в который вмещалось все наше имущество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85