Поняв, что только силой можно избежать смерти, обеими руками рывком дернул ручку управления на себя. «Як» нехотя послушался. Чувствуя, что машина выходит из пикирования, ослабил усилие. Земля была совсем близко. Смотрю на врага. Он тоже выходит из пикирования, но высоты не хватает, и он животом самолета пашет землю, а потом, перевернувшись, разлетается вдребезги…
— Задание выполнено. Разрешите идти на посадку? — спросил проверяемый.
Я был уверен, что мы сядем нормально, поэтому похвалил Климова. На стоянке техник подал нам шапки. Климов снял шлемофон, и я заметил на лбу у него капельки пота. Контрольный полет ему достался нелегко.
В эту ночь я проверил летное мастерство двух командиров полков. Они были летчиками первого класса, обоим я поставил отличные оценки. Но разница в технике пилотирования была немалая. И это понятно. Климову довелось много воевать. Воздушные бои научили его быть осмотрительным на земле и в воздухе. Они заставили его при учебном высшем пилотаже тренировать свой организм. Кадомцев в воздушных боях не участвовал, поэтому недооценивал осмотрительность и воздушную обстановку. Переучившись с инженера на летчика, он стал летать хорошо, но не всегда может владеть собой: часто эмоции, переходящие в упрямство, берут верх над здравым смыслом. Байрон верно писал, что лучший пролог будущего — прошлое.
5.
С утра я занимался в спортзале: покрутился на турнике, попрыгал на батуте и повертелся на рейнском колесе. После тренировки и холодного душа пошел в столовую. Но на пути меня остановил капитан Григорий Дивинец. Вид у него был понурый, говорил он нервно, с негодованием:
— Проверяющие провели ревизию. Вывод грозный: пахнет трибуналом…
Наш разговор прервал дежурный по штабу дивизии, доложивший, что к нам выехал командующий флотом адмирал Харламов.
Выйдя из машины, командующий приветливо пожал мне руку, улыбнулся и спросил:
— Что загрустил, незаконный строитель?
— Загрустишь, если дело табаком пахнет.
— Да, дело серьезное. Пойдем посмотрим, что вы натворили.
Харламов беглым взглядом окинул спортзал:
— Где душевые установки? Пошли поглядим. В спортзале командующий неожиданно спросил:
— Хотите побегать и поработать на снарядах?
— С удовольствием, — слукавил я, потому что после часовой тренировки и хорошего душа такого желания не было.
Раздевшись по пояс, мы проделали почти все то, что полчаса назад выполнил я. Правда, Николай Михайлович был старше меня почти на десять лет и у него, естественно, не так чисто все получалось. После занятий он с большим удовольствием помылся под душем и, ни словом не обмолвившись о московских полковниках, пошел к машине. Прежде чем уехать, сказал:
— Сегодня в семнадцать часов прибыть ко мне. Будет серьезный разговор о спортзале.
Это меня еще больше встревожило. Неизвестность всегда волнует, но она же делает человека собранным, готовым к борьбе. И я, взяв себя в руки, уверенно зашагал в столовую. За нашим столом сидел Анатолий Кадомцев. Весть о посещении Харламовым спортзала уже разлетелась по гарнизону, и командир полка спросил:
— Не хочет ли командование флота присвоить спортзал?
— Нет. Но дело пахнет керосином, — и я расказал о предстоящем серьезном разговоре.
— Почему же Харламов не сказал ничего определенного? Выходит, он сам не уверен в законности строительства? — задумчиво сказал Кадомцев.
— Дипломат, — ответил я. — Не зря во время войны находился в Англии на дипломатической работе. Видимо, хочет выслушать все стороны и только после этого скажет свое мнение.
— Почему проверяющие считают, что спортзал построен незаконно? — продолжал Кадомцев. — Ведь закон как дышло, а мы сделали нужное, полезное для всего гарнизона дело.
— Вот что, Анатолий Леонидович, — решил я. — На совещание пойдешь вместе со мной и, если потребуется, скажешь свое мнение.
Адмирал удивился, когда я представил ему Кадомцева и пояснил, с какой целью он прибыл.
— Значит вы, товарищ Кадомцев, будете в качестве защитника? — с улыбкой спросил он. — Тогда оставайтесь.
Проверяющие подсчитали, что стоимость сооруженного спортивного зала превышает полмиллиона рублей, а официальные расходы составили менее 60 тысяч, что при этом был нарушен приказ, запрещающий использовать военнослужащих и технику не по назначению. Более 200 рейсов сделали машины аэродромной базы, чтобы доставить бревна из леса на лесопильный завод.
— А вы выяснили, — спросил адмирал, — что люди и машины работали только в выходные дни, что бревна уже второй год лежали в лесу и начали гнить? А это народное добро. Авиаторы и себе принесли пользу, и заводу, который дал столько брусьев, досок и других стройматериалов, сколько потребовалось на сооружение спортзала.
— Это нам известно, — ответил один из ревизоров. — Но военнослужащих и машины не положено использовать не по назначению. Это нарушение армейского порядка и приказов. К тому же работающие в лесу авиаторы лишались выходных дней. А это квалифицируется как насилие над военнослужащими. И горючее у нас на учете, а командир дивизии использовал его не по назначению.
— Скажите, товарищ Кадомцев, — обратился к командиру полка Харламов. — Ворожейкин принуждал людей работать?
— Нет, все с удовольствием работали в лесу. Это был своего рода отдых от грохота турбин. К тому же директор лесопилки снабжал нас бензином. И у меня вопрос: почему у нас до сих пор верят анонимщикам? Пора их разоблачать и привлекать к уголовной ответственности за клевету.
— Верно, товарищ Кадомцев, — согласился адмирал. — Построен великолепный спортзал. Люди довольны. А анонимщик задумал опорочить хорошее дело. Желаю вам, товарищ Ворожейкин, быть и впредь инициативным. За строительство спортзала выношу благодарность вам и капитану Дивинцу, который очень по-хозяйски руководил работами. И прошу вас, Арсений Васильевич, выделить время для занятий в спортзале флотских штабных офицеров.
Тяжелая потеря
1.
В начале 1954 года к нам прибыл заместитель командира дивизии полковник Василий Георгиевич Захарьев. По значку военного летчика второго класса было видно, что он летает днем при минимуме погоды, а ночью в простых метеоусловиях. Но он фронтовик: на груди три ордена Красного Знамени и несколько медалей. Во время знакомства офицеры обычно серьезны и настороженны. На красивом лице Захарьева не виделось даже тени озабоченности, казалось, оно вот-вот вспыхнет улыбкой. По всему было видно, человек он открытый и добрый. На поздравление с назначением Василий Георгиевич ответил радостно искрящейся улыбкой, от которой у меня на душе стало теплее и сам Захарьев сделался мне ближе. Высокая эмоциональность человека указывает, что в жизни он редко бывает равнодушным. Такие люди всегда честны, работают с огоньком, творчески, а не по шаблону, они с первого взгляда располагают к себе окружающих.
— Представляете, я едва отбоярился от назначения в инспекцию. Не нравится мне эта служба — куда пошлют. Такое не по мне.
— Правильно поступили, — одобрил я. — Кто хочет по-настоящему служить, тот должен работать в войсках.
А сам подумал, что он, видимо, любит самостоятельность, умеет взять на себя ответственность. Однако должность заместителя командира дивизии, говоря его же словами, такая же — «куда пошлют».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Задание выполнено. Разрешите идти на посадку? — спросил проверяемый.
Я был уверен, что мы сядем нормально, поэтому похвалил Климова. На стоянке техник подал нам шапки. Климов снял шлемофон, и я заметил на лбу у него капельки пота. Контрольный полет ему достался нелегко.
В эту ночь я проверил летное мастерство двух командиров полков. Они были летчиками первого класса, обоим я поставил отличные оценки. Но разница в технике пилотирования была немалая. И это понятно. Климову довелось много воевать. Воздушные бои научили его быть осмотрительным на земле и в воздухе. Они заставили его при учебном высшем пилотаже тренировать свой организм. Кадомцев в воздушных боях не участвовал, поэтому недооценивал осмотрительность и воздушную обстановку. Переучившись с инженера на летчика, он стал летать хорошо, но не всегда может владеть собой: часто эмоции, переходящие в упрямство, берут верх над здравым смыслом. Байрон верно писал, что лучший пролог будущего — прошлое.
5.
С утра я занимался в спортзале: покрутился на турнике, попрыгал на батуте и повертелся на рейнском колесе. После тренировки и холодного душа пошел в столовую. Но на пути меня остановил капитан Григорий Дивинец. Вид у него был понурый, говорил он нервно, с негодованием:
— Проверяющие провели ревизию. Вывод грозный: пахнет трибуналом…
Наш разговор прервал дежурный по штабу дивизии, доложивший, что к нам выехал командующий флотом адмирал Харламов.
Выйдя из машины, командующий приветливо пожал мне руку, улыбнулся и спросил:
— Что загрустил, незаконный строитель?
— Загрустишь, если дело табаком пахнет.
— Да, дело серьезное. Пойдем посмотрим, что вы натворили.
Харламов беглым взглядом окинул спортзал:
— Где душевые установки? Пошли поглядим. В спортзале командующий неожиданно спросил:
— Хотите побегать и поработать на снарядах?
— С удовольствием, — слукавил я, потому что после часовой тренировки и хорошего душа такого желания не было.
Раздевшись по пояс, мы проделали почти все то, что полчаса назад выполнил я. Правда, Николай Михайлович был старше меня почти на десять лет и у него, естественно, не так чисто все получалось. После занятий он с большим удовольствием помылся под душем и, ни словом не обмолвившись о московских полковниках, пошел к машине. Прежде чем уехать, сказал:
— Сегодня в семнадцать часов прибыть ко мне. Будет серьезный разговор о спортзале.
Это меня еще больше встревожило. Неизвестность всегда волнует, но она же делает человека собранным, готовым к борьбе. И я, взяв себя в руки, уверенно зашагал в столовую. За нашим столом сидел Анатолий Кадомцев. Весть о посещении Харламовым спортзала уже разлетелась по гарнизону, и командир полка спросил:
— Не хочет ли командование флота присвоить спортзал?
— Нет. Но дело пахнет керосином, — и я расказал о предстоящем серьезном разговоре.
— Почему же Харламов не сказал ничего определенного? Выходит, он сам не уверен в законности строительства? — задумчиво сказал Кадомцев.
— Дипломат, — ответил я. — Не зря во время войны находился в Англии на дипломатической работе. Видимо, хочет выслушать все стороны и только после этого скажет свое мнение.
— Почему проверяющие считают, что спортзал построен незаконно? — продолжал Кадомцев. — Ведь закон как дышло, а мы сделали нужное, полезное для всего гарнизона дело.
— Вот что, Анатолий Леонидович, — решил я. — На совещание пойдешь вместе со мной и, если потребуется, скажешь свое мнение.
Адмирал удивился, когда я представил ему Кадомцева и пояснил, с какой целью он прибыл.
— Значит вы, товарищ Кадомцев, будете в качестве защитника? — с улыбкой спросил он. — Тогда оставайтесь.
Проверяющие подсчитали, что стоимость сооруженного спортивного зала превышает полмиллиона рублей, а официальные расходы составили менее 60 тысяч, что при этом был нарушен приказ, запрещающий использовать военнослужащих и технику не по назначению. Более 200 рейсов сделали машины аэродромной базы, чтобы доставить бревна из леса на лесопильный завод.
— А вы выяснили, — спросил адмирал, — что люди и машины работали только в выходные дни, что бревна уже второй год лежали в лесу и начали гнить? А это народное добро. Авиаторы и себе принесли пользу, и заводу, который дал столько брусьев, досок и других стройматериалов, сколько потребовалось на сооружение спортзала.
— Это нам известно, — ответил один из ревизоров. — Но военнослужащих и машины не положено использовать не по назначению. Это нарушение армейского порядка и приказов. К тому же работающие в лесу авиаторы лишались выходных дней. А это квалифицируется как насилие над военнослужащими. И горючее у нас на учете, а командир дивизии использовал его не по назначению.
— Скажите, товарищ Кадомцев, — обратился к командиру полка Харламов. — Ворожейкин принуждал людей работать?
— Нет, все с удовольствием работали в лесу. Это был своего рода отдых от грохота турбин. К тому же директор лесопилки снабжал нас бензином. И у меня вопрос: почему у нас до сих пор верят анонимщикам? Пора их разоблачать и привлекать к уголовной ответственности за клевету.
— Верно, товарищ Кадомцев, — согласился адмирал. — Построен великолепный спортзал. Люди довольны. А анонимщик задумал опорочить хорошее дело. Желаю вам, товарищ Ворожейкин, быть и впредь инициативным. За строительство спортзала выношу благодарность вам и капитану Дивинцу, который очень по-хозяйски руководил работами. И прошу вас, Арсений Васильевич, выделить время для занятий в спортзале флотских штабных офицеров.
Тяжелая потеря
1.
В начале 1954 года к нам прибыл заместитель командира дивизии полковник Василий Георгиевич Захарьев. По значку военного летчика второго класса было видно, что он летает днем при минимуме погоды, а ночью в простых метеоусловиях. Но он фронтовик: на груди три ордена Красного Знамени и несколько медалей. Во время знакомства офицеры обычно серьезны и настороженны. На красивом лице Захарьева не виделось даже тени озабоченности, казалось, оно вот-вот вспыхнет улыбкой. По всему было видно, человек он открытый и добрый. На поздравление с назначением Василий Георгиевич ответил радостно искрящейся улыбкой, от которой у меня на душе стало теплее и сам Захарьев сделался мне ближе. Высокая эмоциональность человека указывает, что в жизни он редко бывает равнодушным. Такие люди всегда честны, работают с огоньком, творчески, а не по шаблону, они с первого взгляда располагают к себе окружающих.
— Представляете, я едва отбоярился от назначения в инспекцию. Не нравится мне эта служба — куда пошлют. Такое не по мне.
— Правильно поступили, — одобрил я. — Кто хочет по-настоящему служить, тот должен работать в войсках.
А сам подумал, что он, видимо, любит самостоятельность, умеет взять на себя ответственность. Однако должность заместителя командира дивизии, говоря его же словами, такая же — «куда пошлют».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85