Он тяжело опустился на землю возле какой-то избы, упёршись спиной в низкий палисадник. Рядом уселся проводник. Собака растянулась у их ног, положив морду на вытянутые лапы, и закрыла глаза, только уши её чутко вздрагивали.
— Попробуем рассуждать, — доставая трубку, сказал Виталий. — Человек этот — скорей всего, конечно, Булавкин — после драки, весь в крови, пришёл в деревню. Ночью. Зачем он пришёл?
— Может, ранен был?
— Возможно. Хотя и не сильно. Иначе не прошёл бы столько по лесу, да ещё в темноте. А вообще-то, он не сюда ехал, конечно. Тут слишком близко, чтобы скрыться, если он собирался скрыться. И машину для этого угонять не стоило. Зачем же он пришёл?
Виталий минуту задумчиво пыхтел трубкой. Потом решительно произнёс:
— Ясно одно. У него тут есть знакомые. Он, видимо, решил у них заночевать, переодеться и утром двинуться дальше.
— Пожалуй, что так, — согласился проводник.
— Отправляйтесь теперь назад, — сказал ему Виталий. — К нашим. И возвращайтесь в город. Машину забирайте. Держать около неё засаду бесполезно. Никто уже не придёт. А Углов пусть меня тут разыщет. Ну, скажем, в чайной. Заодно перекусим.
На том и порешили.
Виталий с усилием поднялся, кое-как отряхнулся, заправил перепачканную рубаху и двинулся через деревню к шоссе.
«Представляю себе мой видик», — подумал он, перехватив удивлённые взгляды двух женщин, возившихся с вёдрами у колодца.
Около чайной, как и накануне, стояли машины и подводы, лошади, мотая головами, жевали сено.
В самой чайной народу было много. За столиками ели, курили, громко переговаривались, кто-то смеялся, кто-то спорил.
Виталий протиснулся к стойке, сунув руку в карман, где лежал пистолет.
Молодая женщина в аккуратно повязанной цветной косынке и белом фартуке, только что весело шутившая с кем-то, хмуро сказала ему:
— Спиртное у нас после двенадцати. Ступай пока.
Виталий усмехнулся. «Вид мой продолжает действовать на местное население», — подумал он и попросил бутылку молока и сардельку.
— Спиртное не употребляю, — строго добавил он.
— Оно и видно.
— Плохо смотришь, хозяйка.
Женщина уже внимательней посмотрела на него, и, видимо, в душе у неё шевельнулось какое-то сомнение.
Все столики были заняты, и Виталий пристроился на краю длинной стойки.
— А чего же ты такой чумазый? — спросила женщина и, сама уже не очень веря тому, что говорит, добавила: — Под забором небось ночевал?
Виталий с набитым ртом помотал головой, потом коротко пояснил:
— В лесу.
Последние из посетителей отошли тем временем от стойки, и женщина с любопытством повернулась к Виталию.
— Чего же так, в лесу-то? — спросила она, опускаясь на табуретку по другую сторону стойки.
— Служба, — ответил Виталий. — Человека одного ищем.
Женщина соболезнующе покачала головой.
— Надо же… А что за человек-то?
— В среду ночью к вам в деревню пришёл. Ночевал у кого-то.
— Чужой, что ли?
— Ага…
— Не было у нас тут чужих. А то бы знала. Это вы вчера на машине приехали, мальчишек наших возили?
— Мы…
Виталий ел жадно и в ответ только кивал головой. Потом вдруг вспомнил, как мама обычно говорила ему за ужином: «Не набивай так рот, это неприлично», — и усмехнулся.
— Что смеётесь? — спросила женщина. — Не верите? Мой-то — здесь бригадир. В четверг на рассвете. Как раз все дома обходил насчёт коров. Не было у нас чужих в деревне, уж я вам верно говорю.
Виталий, нахмурясь, допил своё молоко.
А потом в чайной появился Углов. Пробираясь между столиками, он еле успевал пожимать тянувшиеся к нему руки.
— Моё почтение, Иван Кириллович… Привет, Ваня… Садись, подвинемся… Ваня, сюда давай!.. — неслось отовсюду.
Углов, видно, был личностью популярной и уважаемой.
— Здравствуйте, Иван Кириллович, — просияла женщина, когда Углов добрался до стойки. — Уж чем вас угостить, не знаю?
— Ставь, Дуняша, беленькую, — весело ответил Углов.
— Знаю я вашу беленькую, — засмеялась та, доставая бутылку с молоком. — В товарище вашем только обозналась.
Полчаса спустя Виталий и Углов сидели на скамейке около чьей-то избы и обсуждали создавшееся положение.
— Дворы тут наперечёт все знаю, — говорил, покуривая, Углов. — Два-три непутёвых мужика есть, конечно. Через «Труд» все пропивают. Знаем их.
— А связи у кого с городом? — спросил Виталий. — С кем может Булавкин тут дружить?
— Связи?.. — задумчиво повторил Углов. — Связи, конечно, есть. Вот, к примеру, у Буракова дочка в городе работает. Приезжает с мужем. У Анашина брат тоже.
— Где этот брат работает?
— Брат-то? На электродном.
Виталий насторожённо взглянул на Углова. А тот, вздохнув, добавил:
— Непутёвые, между прочим, братцы. На выпивку слабы. И сразу драться лезут. Каждое воскресенье тут с ними хлопоты.
— Сегодня как раз воскресенье.
— Пока вот тихо.
— А знаешь что? — предложил Виталий. — Давай-ка заглянем к ним, а? Все-таки и Булавкин с электродного.
— Можно, — согласился Углов и, критически оглядев Виталия, добавил: — Только сперва надо тебе того… — он сделал неопределённый жест руками, словно лепя чего-то в воздухе. — Пошли к бригадиру. Свояк он мне.
В доме бригадира их встретили шумно и радостно. Ребятишки с воплем повисли на Углове. Сам хозяин, огромный и усатый, с утра одетый по-воскресному, в белой рубашке с галстуком, читал у окна газеты за всю неделю сразу. Очки косо и неудобно сидели на его широком носу. Он долго тряс руку Виталию.
— Рад. Душевно рад, — гудел он довольным басом. — Гостями будете…
Когда Углов объяснил, зачем они пришли, вокруг Виталия началась суматоха.
В конце концов отмытый и выбритый, в чистой рубашке, отутюженных брюках и до блеска начищенных ботинках, раскрасневшийся от смущения, он вышел на улицу вслед за Угловым.
Подбежавший к ним уже знакомый Витька, захлёбываясь, сообщил, что приезжали две машины с собакой. И «газик» на буксире приволокли. Мотор у него целый, но дяденька говорил, что сел аккумулятор. А потом все в город уехали, а одна машина стоит у чайной.
Пришлось сначала идти туда.
Солнце уже перевалило за полдень, когда Виталий и Углов подошли наконец к дому Анашина.
Хозяина на месте не оказалось.
— В город уехал, — сказала его жена, высокая, бледная женщина с суровым лицом. — Дома-то у него занятиев нет.
— Что ж брат-то не приехал? — спросил Углов.
— Да уж третье воскресенье в городе гуляют, — сердито ответила женщина, вытирая об фартук мокрые руки.
— Дозвольте зайти, поговорить, — сказал Углов.
— Милости просим. На стол только подать нечего. С моим обормотом только бы с голоду не подохнуть.
— Знаем, Пелагея Федоровна, знаем, — вздохнул Углов, проходя в избу.
На выскобленном полу лежали грубые пёстрые дорожки. Давно не белённая печь с ржавыми затеками и плохо пригнанной вьюшкой выходила сразу в обе комнаты, разделённые дощатой перегородкой. На стене в большой, потрескавшейся раме с осколком стекла в углу рядами были засунуты фотографии. Разные люди, то группами, то в одиночку, смотрели оттуда. Многие из фотографий были старыми, пожелтевшими, с отломанными углами. Около окна стоял накрытый клеёнкой стол.
Проходя через большие полутёмные сени, Виталий заметил сваленные в углу удочки, старые верши, садки и прислонённые к стене весла. А в комнате у печи висел чёрный дождевик и стояли высокие рыбацкие сапоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61