Ох и девка, рассказать невозможно…
Он развалился в кресле, прикрыл глаза. Ты только послушай, что было… Целый день, че, и не хотела, чтобы я уходил, настоящая пиявочка, не знал, как и отделаться… Да, рыжая, а там, скорее, русая. Ясное дело, мне тоже было любопытно, ну говорю тебе, скорее, русая.
Отворилась дверь кабины пилота, и высунулся инспектор, довольный и вроде даже помолодевший.
– Превосходная погода, сеньоры. Через три с половиной часа будем в Пуэрто-Нуово. Ведомство полагает, что после того, как будут выполнены формальности, о которых мы с вами говорили, вы, вероятно, пожелаете как можно скорей отправиться домой. Чтобы не терять зря времени, всем будут предоставлены такси: багаж вы получите, как только приземлимся.
Оп сел в первое кресло, рядом с шофером дона Гало, который читал номер «Рохо и Негро». Нора, забившаяся в кресло у окошка, вздохнула.
– Никак не могу убедить себя, – сказала она. – Это выше моих сил. Вчера еще нам было так хороню, а теперь…
– Кому ты это говоришь, – пробурчал Лусио.
– Странно, ты же сам сначала так интересовался этой кормой… Чем они были так озабочены, объясни мне? Не понимаю, по виду такие добрые сеньоры, такие симпатичные.
– Шайка налетчиков, – сказал Лусио. – Других я не знал, а вот Медрано, клянусь, поразил меня порядком. По тому, как обстоят сейчас дела в Буэнос-Айресе, эта заваруха может навредить нам всем. А если кто донесет начальству, меня могут не повысить, а то еще похуже… Ведь, в конце концов, это была государственная лотерея, но об этом все забыли. Только думали, как бы устроить скандал да покрасоваться.
– Не знаю, – сказала Нора, посмотрев на него и тут же опустив глаза. – Ты, конечно, прав, но когда заболел сын этой сеньоры…
– Ну и что? Вон, гляди, он преспокойно уплетает себе конфеты! Какая же это болезнь, скажи па милость? А эти скандалисты только и искали повода, чтобы заварить кашу и показать себя героями. Думаешь, я не понял это с самого начала и не пытался их остановить? Но они бряцали оружием, выпендривались, корчили из себя… Вот помяни мое слово, если только об этом узнают в Буэнос-Айресе…
– Я думаю, никто не узнает, – робко сказала Нора.
– Увидим. К счастью, некоторые думают так же, как я, а пас большинство.
– Придется подписать это заявление.
– Конечно, придется. Инспектор все уладит. Может, я зря волнуюсь, в конце концов, кто поверит их россказням.
– Да, но сеньор Лопес и Пресутти так рассердились…
– Тут они свою роль сыграют до конца, – сказал Лусио, – по вот увидишь, в Буэнос-Айресе о них никто и не услышит. Что ты па меня так смотришь?
– Я?
– Да, ты.
– Что ты, Лусио, я просто так па тебя посмотрела.
– Нет, ты смотрела так, будто я соврал или еще что.
– Да нет же, Лусио.
– Но ты как-то странно на меня посмотрела. Неужели ты не понимаешь, что я прав?
– Конечно, понимаю, – ответила Нора, избегая его взгляда. Разумеется, Лусио был прав. Иначе бы он так сильно не рассердился. Ведь Лусио всегда был такой веселый; и она постарается, чтобы он забыл об этих днях и снова стал, как прежде, веселым. Неужели и в Буэнос-Айресе он останется таким же мрачным и решится на что-нибудь, она не знала, на что именно, ну, например, разлюбит ее, бросит, хотя это немыслимо – бросить ее теперь, когда она дала ему самое большое доказательство своей любви, согрешила ради него. Не верилось, что через три часа они окажутся в самом центре города, и сейчас она должна была узнать, что он думает делать дальше; если она вернется домой, сестра псе поймет, а вот мама… Она представила, как входит в столовую, как мама смотрит на нее и становится все бледнее и бледнее. «Где ты пропадала три дня? Гулящая! – крикнет мама. – Это так тебя воспитали монахини? Гулящая, проститутка, шлюха!» Сестра попытается защитить ее, по как объяснить матери, где она была эти три дня. Пет, домой возвращаться невозможно, она позвонит сестре, чтобы та встретила ее и Лусио… А если Лусио?… Ведь он так рассвирепел… Если он не захочет жениться сейчас же, если начнет оттягивать свадьбу и опять закрутит с девицами из своей конторы, особенно с этой Бетти, если снова начнет гулять со своими дружками…
Лусио смотрел па океан поверх Нориного плеча. Он словно ждал, чтобы она заговорила первой. Нора повернулась к нему, поцеловала в щеку, в нос, в губы. Лусио не ответил на ее поцелуи, по она заметила, что он улыбнулся, когда она снова поцеловала его в щеку.
– Красавец мой, – сказала Нора так нежно, как только могла. – Как я тебя люблю. Я так счастлива с тобой, чувствую себя такой уверенной, спокойной под твоей защитой.
Целуя его, она старалась рассмотреть выражение его лица и наконец увидела, что Лусио улыбается. Она собрала все свои силы, чтобы начать разговор о Буэнос-Айресе.
– Нет, нет, довольно конфет. Вчера вечером ты чуть не умер, а теперь хочешь, чтобы у тебя расстроился желудок.-
– Да я только две штучки съел, – ответил Хорхе и, сделав обиженное лицо, позволил укутать себя в дорожный плед. – Че, как плавно летит самолет. Персио, как, по-твоему, могли бы мы на нем долететь до пашей планеты?
– Нет, – ответил Персио. – В стратосфере мы превратились бы в пыль.
Закрыв глаза, Клаудиа кладет голову на неудобную спинку кресла. Ее злит то, что она рассердилась на Хорхе. «Вчера вечером ты чуть не умер…» Такое нельзя говорить ребенку, но в глубине души она сознает, что эта фраза относилась не к нему, что она слишком преувеличивает вину Хорхе. Бедняжка, глупо с ее стороны взваливать па пего то, о чем он и понятия не имеет. Она снова укутала его, пощупала лоб и стала искать сигареты. В креслах по ту сторону прохода Лопес и Паула, играя, переплетали пальцы, мерялись силой. Прислонившись к окошку, окутанный клубами табачного дыма, дремал Рауль. Образы сновидения уже замелькали перед ним, но вдруг oн проснулся и в двадцати сантиметрах от себя увидел затылок доктора Рестелли и мощный загривок сеньора Трехо. Рауль мог бы почти дословно воспроизвести их разговор, хотя шум в самолете не позволял расслышать ни единого слова. Они, наверное, обмениваются визитными карточками и договариваются о встрече, чтобы убедиться, что все идет нормально и никто из бунтовщиков (к счастью, усмиренных инспектором п собственной глупостью) не осмеливается выступить в левой прессе, готовой облить их всех грязью. Судя по возбужденным жестам доктора Рестелли, он, по-видимому, настаивал на том, что слова нарушителей порядка ничем не подтвердились. «Во всяком случае, хороший адвокат доказал бы это полностью, – подумал Рауль, посмеиваясь. – Кто признает, кто поверит, что па таком судне у команды было огнестрельное оружие и что липиды не прикончили пас, едва мы открыли по ним стрельбу на корме. Где доказательства наших слов? Медрано, конечно. Но нам подсунут ловко сфабрикованный некролог в три строчки».
– Че Карлос…
– Минуточку, – ответил Лопес. – Смотри, как она выворачивает мне руку.
– Ущипни ее, это самое лучшее средство, сразу отпустит. Знаешь, я тут думал, а может, старички и правы. У тебя с собой револьвер?
– Нет, должно быть, on у Атилио, – ответил Лопес удивленно.
– Сомневаюсь. Когда я укладывал чемоданы, кольт со всеми патронами куда-то исчез. Так как он был чужой, я не особенно встревожился. Давай спросим у Атилио, по я уверен, что у пего тоже свистнули пушку. Да, вот что еще мне пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Он развалился в кресле, прикрыл глаза. Ты только послушай, что было… Целый день, че, и не хотела, чтобы я уходил, настоящая пиявочка, не знал, как и отделаться… Да, рыжая, а там, скорее, русая. Ясное дело, мне тоже было любопытно, ну говорю тебе, скорее, русая.
Отворилась дверь кабины пилота, и высунулся инспектор, довольный и вроде даже помолодевший.
– Превосходная погода, сеньоры. Через три с половиной часа будем в Пуэрто-Нуово. Ведомство полагает, что после того, как будут выполнены формальности, о которых мы с вами говорили, вы, вероятно, пожелаете как можно скорей отправиться домой. Чтобы не терять зря времени, всем будут предоставлены такси: багаж вы получите, как только приземлимся.
Оп сел в первое кресло, рядом с шофером дона Гало, который читал номер «Рохо и Негро». Нора, забившаяся в кресло у окошка, вздохнула.
– Никак не могу убедить себя, – сказала она. – Это выше моих сил. Вчера еще нам было так хороню, а теперь…
– Кому ты это говоришь, – пробурчал Лусио.
– Странно, ты же сам сначала так интересовался этой кормой… Чем они были так озабочены, объясни мне? Не понимаю, по виду такие добрые сеньоры, такие симпатичные.
– Шайка налетчиков, – сказал Лусио. – Других я не знал, а вот Медрано, клянусь, поразил меня порядком. По тому, как обстоят сейчас дела в Буэнос-Айресе, эта заваруха может навредить нам всем. А если кто донесет начальству, меня могут не повысить, а то еще похуже… Ведь, в конце концов, это была государственная лотерея, но об этом все забыли. Только думали, как бы устроить скандал да покрасоваться.
– Не знаю, – сказала Нора, посмотрев на него и тут же опустив глаза. – Ты, конечно, прав, но когда заболел сын этой сеньоры…
– Ну и что? Вон, гляди, он преспокойно уплетает себе конфеты! Какая же это болезнь, скажи па милость? А эти скандалисты только и искали повода, чтобы заварить кашу и показать себя героями. Думаешь, я не понял это с самого начала и не пытался их остановить? Но они бряцали оружием, выпендривались, корчили из себя… Вот помяни мое слово, если только об этом узнают в Буэнос-Айресе…
– Я думаю, никто не узнает, – робко сказала Нора.
– Увидим. К счастью, некоторые думают так же, как я, а пас большинство.
– Придется подписать это заявление.
– Конечно, придется. Инспектор все уладит. Может, я зря волнуюсь, в конце концов, кто поверит их россказням.
– Да, но сеньор Лопес и Пресутти так рассердились…
– Тут они свою роль сыграют до конца, – сказал Лусио, – по вот увидишь, в Буэнос-Айресе о них никто и не услышит. Что ты па меня так смотришь?
– Я?
– Да, ты.
– Что ты, Лусио, я просто так па тебя посмотрела.
– Нет, ты смотрела так, будто я соврал или еще что.
– Да нет же, Лусио.
– Но ты как-то странно на меня посмотрела. Неужели ты не понимаешь, что я прав?
– Конечно, понимаю, – ответила Нора, избегая его взгляда. Разумеется, Лусио был прав. Иначе бы он так сильно не рассердился. Ведь Лусио всегда был такой веселый; и она постарается, чтобы он забыл об этих днях и снова стал, как прежде, веселым. Неужели и в Буэнос-Айресе он останется таким же мрачным и решится на что-нибудь, она не знала, на что именно, ну, например, разлюбит ее, бросит, хотя это немыслимо – бросить ее теперь, когда она дала ему самое большое доказательство своей любви, согрешила ради него. Не верилось, что через три часа они окажутся в самом центре города, и сейчас она должна была узнать, что он думает делать дальше; если она вернется домой, сестра псе поймет, а вот мама… Она представила, как входит в столовую, как мама смотрит на нее и становится все бледнее и бледнее. «Где ты пропадала три дня? Гулящая! – крикнет мама. – Это так тебя воспитали монахини? Гулящая, проститутка, шлюха!» Сестра попытается защитить ее, по как объяснить матери, где она была эти три дня. Пет, домой возвращаться невозможно, она позвонит сестре, чтобы та встретила ее и Лусио… А если Лусио?… Ведь он так рассвирепел… Если он не захочет жениться сейчас же, если начнет оттягивать свадьбу и опять закрутит с девицами из своей конторы, особенно с этой Бетти, если снова начнет гулять со своими дружками…
Лусио смотрел па океан поверх Нориного плеча. Он словно ждал, чтобы она заговорила первой. Нора повернулась к нему, поцеловала в щеку, в нос, в губы. Лусио не ответил на ее поцелуи, по она заметила, что он улыбнулся, когда она снова поцеловала его в щеку.
– Красавец мой, – сказала Нора так нежно, как только могла. – Как я тебя люблю. Я так счастлива с тобой, чувствую себя такой уверенной, спокойной под твоей защитой.
Целуя его, она старалась рассмотреть выражение его лица и наконец увидела, что Лусио улыбается. Она собрала все свои силы, чтобы начать разговор о Буэнос-Айресе.
– Нет, нет, довольно конфет. Вчера вечером ты чуть не умер, а теперь хочешь, чтобы у тебя расстроился желудок.-
– Да я только две штучки съел, – ответил Хорхе и, сделав обиженное лицо, позволил укутать себя в дорожный плед. – Че, как плавно летит самолет. Персио, как, по-твоему, могли бы мы на нем долететь до пашей планеты?
– Нет, – ответил Персио. – В стратосфере мы превратились бы в пыль.
Закрыв глаза, Клаудиа кладет голову на неудобную спинку кресла. Ее злит то, что она рассердилась на Хорхе. «Вчера вечером ты чуть не умер…» Такое нельзя говорить ребенку, но в глубине души она сознает, что эта фраза относилась не к нему, что она слишком преувеличивает вину Хорхе. Бедняжка, глупо с ее стороны взваливать па пего то, о чем он и понятия не имеет. Она снова укутала его, пощупала лоб и стала искать сигареты. В креслах по ту сторону прохода Лопес и Паула, играя, переплетали пальцы, мерялись силой. Прислонившись к окошку, окутанный клубами табачного дыма, дремал Рауль. Образы сновидения уже замелькали перед ним, но вдруг oн проснулся и в двадцати сантиметрах от себя увидел затылок доктора Рестелли и мощный загривок сеньора Трехо. Рауль мог бы почти дословно воспроизвести их разговор, хотя шум в самолете не позволял расслышать ни единого слова. Они, наверное, обмениваются визитными карточками и договариваются о встрече, чтобы убедиться, что все идет нормально и никто из бунтовщиков (к счастью, усмиренных инспектором п собственной глупостью) не осмеливается выступить в левой прессе, готовой облить их всех грязью. Судя по возбужденным жестам доктора Рестелли, он, по-видимому, настаивал на том, что слова нарушителей порядка ничем не подтвердились. «Во всяком случае, хороший адвокат доказал бы это полностью, – подумал Рауль, посмеиваясь. – Кто признает, кто поверит, что па таком судне у команды было огнестрельное оружие и что липиды не прикончили пас, едва мы открыли по ним стрельбу на корме. Где доказательства наших слов? Медрано, конечно. Но нам подсунут ловко сфабрикованный некролог в три строчки».
– Че Карлос…
– Минуточку, – ответил Лопес. – Смотри, как она выворачивает мне руку.
– Ущипни ее, это самое лучшее средство, сразу отпустит. Знаешь, я тут думал, а может, старички и правы. У тебя с собой револьвер?
– Нет, должно быть, on у Атилио, – ответил Лопес удивленно.
– Сомневаюсь. Когда я укладывал чемоданы, кольт со всеми патронами куда-то исчез. Так как он был чужой, я не особенно встревожился. Давай спросим у Атилио, по я уверен, что у пего тоже свистнули пушку. Да, вот что еще мне пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100