Но больше всего, как обычно, было
пустоты. В пространстве и во времени.
Я запирался в каюте и читал. Автора не помню, какой-то американец, в
названии было что-то о звездной пыли - нечто в этом духе. Не знаю, как эта
книга начиналась, - я стал читать примерно с середины; герой находился в
камере реактора и разговаривал по телефону с пилотом, когда раздался крик:
"Метеоры за кормой!" До этой минуты не было тяги, а тут он вдруг увидел,
что огромная стена реактора, сверкая желтыми глазами циферблатов,
наплывает на него с возрастающей быстротой: это включились двигатели, и
ракета рванулась вперед, а он, вися в воздухе, по инерции сохранял прежнюю
скорость. К счастью, он успел оттолкнуться ногами, но ускорение вырвало у
него трубку из рук, и он повис на телефонном шнуре; когда он упал,
распластавшись, эта трубка качалась над ним, а он делал нечеловеческие
усилия, чтобы ее схватить, но, конечно, он весил тонну и не мог пальцем
шевельнуть, потом как-то зубами поймал ее и отдал команду, которая их
спасла.
Эту сцену я хорошо запомнил, а еще больше мне понравилось, как
описано прохождение сквозь метеоритный рой. Облако пыли покрыло, заметьте,
третью часть неба, только самые яркие звезды просвечивали сквозь пылевую
завесу, но это еще ничего, а вот вскоре герой увидел - на экранах,
конечно, - что из этого желтого тайфуна исходит бледно светящаяся полоса с
черной сердцевиной; уж не знаю, что это должно было означать, но только я
наплакался со смеху. Как он все это прелестно себе вообразил! Эти тучи,
тайфун, эта трубка - я прямо воочию видел, как парень болтается на
телефонном шнуре, - ну а что в каюте его ждала необыкновенно красивая
женщина, это уж само собой разумеется. Была она тайным агентом какого-то
общества космической тирании или, может, боролась против этой тирании, уж
не помню. Во всяком случае, она была красива, как положено.
Почему я так распространяюсь об этом? Да потому, что это чтиво меня
спасало. Метеоры? Да ведь я остовы ракет по двадцать-тридцать тонн искал
неделями и половину из них даже в радаре не увидел. Легче заметить летящую
пулю. Мне вот однажды пришлось схватить за шиворот моего метиса, когда мы
были в невесомости; это наверняка труднее, чем тот номер с телефонной
трубкой, - мы ведь оба парили в воздухе, - но не так эффектно. Похоже, что
я начал брюзжать. Сам вижу. Но такая уж эта история.
Двухмесячная охота кончилась, у меня на буксире было сто двадцать -
сто сорок тысяч тонн мертвого металла, и я шел в плоскости эклиптики на
Землю. Не по правилам? Ну, ясно! У меня не было горючего для
маневрирования, я ведь уже говорил. Приходилось тащиться без тяги больше
двух месяцев.
И тут случилась катастрофа. Нет, не метеоры - это ведь не в романе
происходило. Свинка. Сначала техник, обслуживавший реактор, потом оба
пилота сразу, а потом и остальные: морды распухли, глаза как щелки,
высокая температура, о вахтах уж и говорить не приходилось. Какой-то
взбесившийся вирус притащил на палубу Нгей, негр, который на нашей
"Жемчужине ночи" был коком, стюардом, экономом и еще там чем-то. Он тоже
заболел, а как же! Может, в Южной Америке у детей не бывает свинки? Не
знаю. В общем, у меня оказался корабль без экипажа.
Остались на ногах лишь телеграфист да второй инженер; но телеграфист
с утра, прямо к завтраку, напивался. Собственно, не совсем напивался - то
ли голова у него была такая крепкая, то ли он тянул понемножку, но в общем
двигался он вполне прилично, даже когда не было силы тяжести (ее не было
почти все время, не считая поправок курса). Алкоголь сидел у него в
глазах, в мозгу, и каждое свое распоряжение, каждый приказ мне приходилось
неустанно контролировать. Я мечтал о том, как я его отколочу, когда мы
приземлимся; на ракете я не мог себе этого позволить, да и вообще - как
будешь бить пьяного? В трезвом состоянии это был зауряднейший тип,
опустившийся, недомытый, и у него была милая привычка ругать самыми
мерзкими словами то одного, то другого - при помощи азбуки Морзе. Ну да,
сидит себе за столом в кают-компании и выстукивает пальцем; его раза два
чуть не избили, все ведь понимали морзянку, а припрешь к стенке - он
божится, что это у него такой тик. От нервов. Что это само собой
получается. Я ему велел прижимать локти, так он вел передачу ногой или
вилкой - художник был в своем роде.
Единственным вполне здоровым и нормальным человеком был инженер. Да,
но оказалось, знаете ли, что он инженер-дорожник. Нет, правда. С ним
подписали контракт, потому что он согласился на половинный оклад, и агенту
это было вполне достаточно, а мне и в голову не пришло экзаменовать его,
когда он явился на борт. Агент только спросил его, разбирается ли он в
машинах. Он сказал, что да; ведь он и вправду разбирался в машинах - в
дорожных. Я велел ему нести вахту. Он планету от звезды не мог отличить.
Теперь вы уже более или менее понимаете, каким образом Ле Манс делал
большие дела. Правда, я тоже мог оказаться командиром подводной лодки; и,
если б можно было, я, наверное, разыграл бы эту роль и заперся в своей
каюте. Но я не мог этого сделать. Агент не был сумасшедшим. Он рассчитывал
если не на мою лояльность, то на мой инстинкт самосохранения. Я ведь хотел
вернуться на Землю; сотня тысяч тонн в пространстве ничего не весит, и
если избавишься от груза, то скорость не увеличится ни на миллиметр в
секунду; ну а я был не таким уж строптивым, чтобы сделать это просто так.
Вообще-то мне и такие мысли приходили в голову, когда я по утрам
таскал то одному, то другому вату, мази, бинты, спирт, аспирин; только и
было у меня удовольствия, что эта книжка о любви в пространстве, среди
метеоритных тайфунов. Я некоторые абзацы перечитал по десять раз. Там были
все ужасные происшествия, какие только возможно представить, - электронные
мозги бунтовали, у пиратских агентов передатчики были вмонтированы в
черепа, красивая женщина происходила из другой Солнечной системы; но о
свинке я не нашел ни слова. Ясное дело - тем лучше для меня. Мне она и так
надоела. Иногда мне даже казалось, что космонавтика - тоже.
В свободные минуты я старался выследить, где телеграфист прячет свои
запасы. Не знаю, может, я его переоцениваю, но мне кажется, что он и
вправду умышленно выдавал мне некоторые места, когда спиртное там
подходило к концу, - просто для того, чтобы я не пал духом и не махнул
рукой на его пьянство. Потому что я и по сей день не знаю, где был его
главный тайник. Может, этот тип был уж так пропитан алкоголем, что
основной запас носил прямо в себе? Ну, в общем, я искал, ползая по
кораблю, словно муха по потолку, плавал по корме, по центральной палубе,
как бывает иногда во сне, и чувствовал, что я один как перст. Вся братия
лежала с распухшими физиономиями в каютах, инженер торчал в рулевой рубке,
изучая по лингафону французский язык, было тихо, как на зачумленном
корабле, и лишь иногда по вентиляционным каналам доносилось рыдание или
пение этого боливийского метиса. Под вечер его разбирало, он ощущал ужас
бытия.
1 2 3 4 5 6
пустоты. В пространстве и во времени.
Я запирался в каюте и читал. Автора не помню, какой-то американец, в
названии было что-то о звездной пыли - нечто в этом духе. Не знаю, как эта
книга начиналась, - я стал читать примерно с середины; герой находился в
камере реактора и разговаривал по телефону с пилотом, когда раздался крик:
"Метеоры за кормой!" До этой минуты не было тяги, а тут он вдруг увидел,
что огромная стена реактора, сверкая желтыми глазами циферблатов,
наплывает на него с возрастающей быстротой: это включились двигатели, и
ракета рванулась вперед, а он, вися в воздухе, по инерции сохранял прежнюю
скорость. К счастью, он успел оттолкнуться ногами, но ускорение вырвало у
него трубку из рук, и он повис на телефонном шнуре; когда он упал,
распластавшись, эта трубка качалась над ним, а он делал нечеловеческие
усилия, чтобы ее схватить, но, конечно, он весил тонну и не мог пальцем
шевельнуть, потом как-то зубами поймал ее и отдал команду, которая их
спасла.
Эту сцену я хорошо запомнил, а еще больше мне понравилось, как
описано прохождение сквозь метеоритный рой. Облако пыли покрыло, заметьте,
третью часть неба, только самые яркие звезды просвечивали сквозь пылевую
завесу, но это еще ничего, а вот вскоре герой увидел - на экранах,
конечно, - что из этого желтого тайфуна исходит бледно светящаяся полоса с
черной сердцевиной; уж не знаю, что это должно было означать, но только я
наплакался со смеху. Как он все это прелестно себе вообразил! Эти тучи,
тайфун, эта трубка - я прямо воочию видел, как парень болтается на
телефонном шнуре, - ну а что в каюте его ждала необыкновенно красивая
женщина, это уж само собой разумеется. Была она тайным агентом какого-то
общества космической тирании или, может, боролась против этой тирании, уж
не помню. Во всяком случае, она была красива, как положено.
Почему я так распространяюсь об этом? Да потому, что это чтиво меня
спасало. Метеоры? Да ведь я остовы ракет по двадцать-тридцать тонн искал
неделями и половину из них даже в радаре не увидел. Легче заметить летящую
пулю. Мне вот однажды пришлось схватить за шиворот моего метиса, когда мы
были в невесомости; это наверняка труднее, чем тот номер с телефонной
трубкой, - мы ведь оба парили в воздухе, - но не так эффектно. Похоже, что
я начал брюзжать. Сам вижу. Но такая уж эта история.
Двухмесячная охота кончилась, у меня на буксире было сто двадцать -
сто сорок тысяч тонн мертвого металла, и я шел в плоскости эклиптики на
Землю. Не по правилам? Ну, ясно! У меня не было горючего для
маневрирования, я ведь уже говорил. Приходилось тащиться без тяги больше
двух месяцев.
И тут случилась катастрофа. Нет, не метеоры - это ведь не в романе
происходило. Свинка. Сначала техник, обслуживавший реактор, потом оба
пилота сразу, а потом и остальные: морды распухли, глаза как щелки,
высокая температура, о вахтах уж и говорить не приходилось. Какой-то
взбесившийся вирус притащил на палубу Нгей, негр, который на нашей
"Жемчужине ночи" был коком, стюардом, экономом и еще там чем-то. Он тоже
заболел, а как же! Может, в Южной Америке у детей не бывает свинки? Не
знаю. В общем, у меня оказался корабль без экипажа.
Остались на ногах лишь телеграфист да второй инженер; но телеграфист
с утра, прямо к завтраку, напивался. Собственно, не совсем напивался - то
ли голова у него была такая крепкая, то ли он тянул понемножку, но в общем
двигался он вполне прилично, даже когда не было силы тяжести (ее не было
почти все время, не считая поправок курса). Алкоголь сидел у него в
глазах, в мозгу, и каждое свое распоряжение, каждый приказ мне приходилось
неустанно контролировать. Я мечтал о том, как я его отколочу, когда мы
приземлимся; на ракете я не мог себе этого позволить, да и вообще - как
будешь бить пьяного? В трезвом состоянии это был зауряднейший тип,
опустившийся, недомытый, и у него была милая привычка ругать самыми
мерзкими словами то одного, то другого - при помощи азбуки Морзе. Ну да,
сидит себе за столом в кают-компании и выстукивает пальцем; его раза два
чуть не избили, все ведь понимали морзянку, а припрешь к стенке - он
божится, что это у него такой тик. От нервов. Что это само собой
получается. Я ему велел прижимать локти, так он вел передачу ногой или
вилкой - художник был в своем роде.
Единственным вполне здоровым и нормальным человеком был инженер. Да,
но оказалось, знаете ли, что он инженер-дорожник. Нет, правда. С ним
подписали контракт, потому что он согласился на половинный оклад, и агенту
это было вполне достаточно, а мне и в голову не пришло экзаменовать его,
когда он явился на борт. Агент только спросил его, разбирается ли он в
машинах. Он сказал, что да; ведь он и вправду разбирался в машинах - в
дорожных. Я велел ему нести вахту. Он планету от звезды не мог отличить.
Теперь вы уже более или менее понимаете, каким образом Ле Манс делал
большие дела. Правда, я тоже мог оказаться командиром подводной лодки; и,
если б можно было, я, наверное, разыграл бы эту роль и заперся в своей
каюте. Но я не мог этого сделать. Агент не был сумасшедшим. Он рассчитывал
если не на мою лояльность, то на мой инстинкт самосохранения. Я ведь хотел
вернуться на Землю; сотня тысяч тонн в пространстве ничего не весит, и
если избавишься от груза, то скорость не увеличится ни на миллиметр в
секунду; ну а я был не таким уж строптивым, чтобы сделать это просто так.
Вообще-то мне и такие мысли приходили в голову, когда я по утрам
таскал то одному, то другому вату, мази, бинты, спирт, аспирин; только и
было у меня удовольствия, что эта книжка о любви в пространстве, среди
метеоритных тайфунов. Я некоторые абзацы перечитал по десять раз. Там были
все ужасные происшествия, какие только возможно представить, - электронные
мозги бунтовали, у пиратских агентов передатчики были вмонтированы в
черепа, красивая женщина происходила из другой Солнечной системы; но о
свинке я не нашел ни слова. Ясное дело - тем лучше для меня. Мне она и так
надоела. Иногда мне даже казалось, что космонавтика - тоже.
В свободные минуты я старался выследить, где телеграфист прячет свои
запасы. Не знаю, может, я его переоцениваю, но мне кажется, что он и
вправду умышленно выдавал мне некоторые места, когда спиртное там
подходило к концу, - просто для того, чтобы я не пал духом и не махнул
рукой на его пьянство. Потому что я и по сей день не знаю, где был его
главный тайник. Может, этот тип был уж так пропитан алкоголем, что
основной запас носил прямо в себе? Ну, в общем, я искал, ползая по
кораблю, словно муха по потолку, плавал по корме, по центральной палубе,
как бывает иногда во сне, и чувствовал, что я один как перст. Вся братия
лежала с распухшими физиономиями в каютах, инженер торчал в рулевой рубке,
изучая по лингафону французский язык, было тихо, как на зачумленном
корабле, и лишь иногда по вентиляционным каналам доносилось рыдание или
пение этого боливийского метиса. Под вечер его разбирало, он ощущал ужас
бытия.
1 2 3 4 5 6