За мной ведь тянулось
сто с чем-то тысяч тонн ракетных трупов; сначала мне пришлось бы отцепить
всю эту рухлядь, сам я с этим не справился бы, а экипаж занимался свинкой,
так что о торможении нечего было и думать. Тут могла бы пригодиться скорее
философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм, а если калькулятор уже
совсем заврался, то, пожалуй, даже начатки эсхатологии.
На расстоянии двадцати двух километров тот корабль уже явно начал
обгонять "Жемчужину". Я знал, что теперь дистанция будет возрастать, так
что все было вроде в порядке; до тех пор я смотрел только на дальномер,
потому что его показания были самыми важными, и лишь теперь снова глянул
на радароскоп.
Это был не корабль, а летающий остров, вообще неизвестно что. На
расстоянии двадцати километров он был величиной больше чем с мою ладонь;
идеально правильное веретено превратилось в диск - нет, в кольцо!
Ясное дело, вы уже давно подумали, что это был корабль "пришельцев",
- ну, поскольку он был длинной в десять миль... Легко сказать, но кто же
верит в корабли "пришельцев"? Первым моим побуждением было догнать его.
Нет, правда! Я ухватился за рычаг главной тяги, но не шевельнул его. У
меня за кормой было кладбище на буксире, ничего бы из этого не вышло. Я
вскочил с кресла и через узкую шахту пробрался в маленькую астрономическую
каюту, вмонтированную в броню, как раз над рулевой рубкой. Там, прямо под
рукой, было все, что мне нужно, - бинокль и ракеты. Я пустил три, одну за
другой, примерно по курсу этого корабля, и, как только вспыхнула первая,
начал его искать. Он был большой, как остров, но я его не сразу разглядел
- ракета попала в поле зрения, и блеск ее ослепил меня, - пришлось
выждать, пока я смогу видеть. Вторая ракета вспыхнула далеко в стороне, и
это мне ничего не дало; третья зажглась высоко над кораблем. В ее
неподвижном, очень белом свете я его наконец увидел.
Смотрел я на него не больше пяти-шести секунд, - ракета вдруг, как
это иной раз случается, вспыхнула ярче и погасла. Но в эти мгновения я
разглядел сквозь ночной восьмидесятикратный бинокуляр очень слабо,
призрачно, но все же отчетливо освещенное с высоты темное металлическое
тело: я видел его будто с расстояния нескольких сот метров. Корабль еле
помещался в поле зрения; в самом его центре мерцало несколько звезд,
словно там он был прозрачным, как пустой туннель из темной стали, летящий
в пространстве. Но в последней яркой вспышке ракеты я успел заметить: это
нечто вроде сплюснутого цилиндра, свернутого, как автомобильная шина; я
мог смотреть сквозь его пустой центр, хоть он и не находился на оси
зрения; этот колосс был повернут углом к линии моего зрения - словно
стакан, который слегка наклонили, чтобы медленно выливать из него
жидкость.
Ясное дело, я вовсе не раздумывал над тем, что увидел, а продолжал
пускать ракеты; две не зажглись, третья почти сразу погасла, при свете
четвертой и пятой я его увидел - в последний раз. Ведь теперь он пересек
трассу "Жемчужины" и удалялся все быстрее; он находился уже в ста, в
двухстах, в трехстах километрах от меня, и визуальное наблюдение стало
невозможным.
Я немедленно вернулся в рулевую рубку, чтобы как следует установить
элементы его орбиты; я собирался, сделав это, поднять на всех диапазонах
такую тревогу, какой еще не знала космолоция; я уже представлял себе, как
по начертанному мною маршруту ринутся стаи ракет, чтобы догнать этого
гостя из бездны.
Собственно, я был уверен, что он входил в состав гиперболического
роя. Глаз в известных обстоятельствах уподобляется фотоаппарату, и образ,
хоть на долю секунды представший в ярком свете, потом можно некоторое
время не только вспоминать, но и весьма детально анализировать, будто вы
все еще видите его. А я увидел в той предсмертной вспышке ракеты
поверхность гиганта: она была не гладкая, а изрытая, почти как лунная
почва, свет растекался по неровностям, буграм, кратерообразным впадинам;
корабль, должно быть, летел вот так уже миллионы лет, входил, темный и
мертвый, в пылевые туманности, выходил из них спустя столетия, а
метеоритная пыль в десятках тысяч столкновений грызла его, пожирала
пустотной эрозией.
Не могу объяснить, откуда взялась у меня эта уверенность, но я знал,
что на этом корабле нет ни одной живой души, что катастрофа с ним
произошла миллионы лет назад и, может, не существует уже и цивилизация,
выславшая его!
Думая обо всем этом, я в то же время на всякий случай, для предельной
точности в четвертый, пятый, шестой раз рассчитывал элементы его орбиты и
результат за результатом, нажимая на клавишу, посылал в записывающее
устройство, потому что мне дорога была каждая секунда: корабль уже
выглядел на экране как зеленая фосфорическая запятая, сверкал как
неподвижный светлячок в крайнем секторе правого экрана - за две, за три
тысячи, за шесть тысяч километров от меня.
Когда я закончил расчеты, он уже исчез. Но мне-то что! Он был мертв,
не мог маневрировать, а значит, и не мог никуда удрать, не мог спрятаться:
правда, он летел на гиперболической скорости, но его легко мог догнать
любой корабль с мощным реактором, а элементы его движения я рассчитал с
такой точностью...
Я открыл кассету записывающего устройства, чтобы вынуть ленту и пойти
с ней на радиостанцию, - и застыл, внезапно обалдевший, уничтоженный...
Металлический барабан был пуст; лента давно уже, может несколько дней
назад, кончилась, новой никто не вложил, и я посылал результаты вычислений
в пустоту; они все до одного пропали; не было ни корабля, ни его следа -
ничего...
Я ринулся к экранам, потом, право же, хотел отцепить этот мой
проклятый балласт, выбросить лемансовские сокровища и пуститься - куда?
Сам толком не знал. Наверное в направлении... ну, примерно на созвездие
Водолея, но что ж это за цель! А может, все-таки?.. Если я сообщу по радио
сектор - в приближении, - а также скорость...
Это следовало сделать. Это было моей обязанностью, самой важной из
всех, если вообще у меня имелись еще какие-нибудь обязанности.
Я поднялся лифтом в центральную часть корабля, на радиостанцию, и уже
установил было очередность действий: надо вызвать Луну Главную и
потребовать право первенства для последующих моих сообщений, поскольку
речь идет об информации величайшей важности, - эти сообщения, по-видимому,
будет принимать не автомат, а дежурный координатор Луны; затем я дам отчет
об обнаружении чужого корабля, который пересек мой курс на гиперболической
скорости и, вероятно, входил в состав метеоритного роя. Немедленно
потребуют расчет элементов его движения. Мне придется ответить, что
расчеты я произвел, но у меня их нет, потому что барабан записывающего
устройства вследствие недосмотра был пуст. Тогда потребуют, чтобы я
сообщил имя пилота, который первым заметил этот корабль. Но я и это не
смогу сообщить, потому что вахту нес инженер-дорожник, а не космонавт;
затем, если все это еще не покажется слишком подозрительным, меня спросят,
почему я не поручил радисту систематически передавать данные по ходу
расчетов;
1 2 3 4 5 6
сто с чем-то тысяч тонн ракетных трупов; сначала мне пришлось бы отцепить
всю эту рухлядь, сам я с этим не справился бы, а экипаж занимался свинкой,
так что о торможении нечего было и думать. Тут могла бы пригодиться скорее
философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм, а если калькулятор уже
совсем заврался, то, пожалуй, даже начатки эсхатологии.
На расстоянии двадцати двух километров тот корабль уже явно начал
обгонять "Жемчужину". Я знал, что теперь дистанция будет возрастать, так
что все было вроде в порядке; до тех пор я смотрел только на дальномер,
потому что его показания были самыми важными, и лишь теперь снова глянул
на радароскоп.
Это был не корабль, а летающий остров, вообще неизвестно что. На
расстоянии двадцати километров он был величиной больше чем с мою ладонь;
идеально правильное веретено превратилось в диск - нет, в кольцо!
Ясное дело, вы уже давно подумали, что это был корабль "пришельцев",
- ну, поскольку он был длинной в десять миль... Легко сказать, но кто же
верит в корабли "пришельцев"? Первым моим побуждением было догнать его.
Нет, правда! Я ухватился за рычаг главной тяги, но не шевельнул его. У
меня за кормой было кладбище на буксире, ничего бы из этого не вышло. Я
вскочил с кресла и через узкую шахту пробрался в маленькую астрономическую
каюту, вмонтированную в броню, как раз над рулевой рубкой. Там, прямо под
рукой, было все, что мне нужно, - бинокль и ракеты. Я пустил три, одну за
другой, примерно по курсу этого корабля, и, как только вспыхнула первая,
начал его искать. Он был большой, как остров, но я его не сразу разглядел
- ракета попала в поле зрения, и блеск ее ослепил меня, - пришлось
выждать, пока я смогу видеть. Вторая ракета вспыхнула далеко в стороне, и
это мне ничего не дало; третья зажглась высоко над кораблем. В ее
неподвижном, очень белом свете я его наконец увидел.
Смотрел я на него не больше пяти-шести секунд, - ракета вдруг, как
это иной раз случается, вспыхнула ярче и погасла. Но в эти мгновения я
разглядел сквозь ночной восьмидесятикратный бинокуляр очень слабо,
призрачно, но все же отчетливо освещенное с высоты темное металлическое
тело: я видел его будто с расстояния нескольких сот метров. Корабль еле
помещался в поле зрения; в самом его центре мерцало несколько звезд,
словно там он был прозрачным, как пустой туннель из темной стали, летящий
в пространстве. Но в последней яркой вспышке ракеты я успел заметить: это
нечто вроде сплюснутого цилиндра, свернутого, как автомобильная шина; я
мог смотреть сквозь его пустой центр, хоть он и не находился на оси
зрения; этот колосс был повернут углом к линии моего зрения - словно
стакан, который слегка наклонили, чтобы медленно выливать из него
жидкость.
Ясное дело, я вовсе не раздумывал над тем, что увидел, а продолжал
пускать ракеты; две не зажглись, третья почти сразу погасла, при свете
четвертой и пятой я его увидел - в последний раз. Ведь теперь он пересек
трассу "Жемчужины" и удалялся все быстрее; он находился уже в ста, в
двухстах, в трехстах километрах от меня, и визуальное наблюдение стало
невозможным.
Я немедленно вернулся в рулевую рубку, чтобы как следует установить
элементы его орбиты; я собирался, сделав это, поднять на всех диапазонах
такую тревогу, какой еще не знала космолоция; я уже представлял себе, как
по начертанному мною маршруту ринутся стаи ракет, чтобы догнать этого
гостя из бездны.
Собственно, я был уверен, что он входил в состав гиперболического
роя. Глаз в известных обстоятельствах уподобляется фотоаппарату, и образ,
хоть на долю секунды представший в ярком свете, потом можно некоторое
время не только вспоминать, но и весьма детально анализировать, будто вы
все еще видите его. А я увидел в той предсмертной вспышке ракеты
поверхность гиганта: она была не гладкая, а изрытая, почти как лунная
почва, свет растекался по неровностям, буграм, кратерообразным впадинам;
корабль, должно быть, летел вот так уже миллионы лет, входил, темный и
мертвый, в пылевые туманности, выходил из них спустя столетия, а
метеоритная пыль в десятках тысяч столкновений грызла его, пожирала
пустотной эрозией.
Не могу объяснить, откуда взялась у меня эта уверенность, но я знал,
что на этом корабле нет ни одной живой души, что катастрофа с ним
произошла миллионы лет назад и, может, не существует уже и цивилизация,
выславшая его!
Думая обо всем этом, я в то же время на всякий случай, для предельной
точности в четвертый, пятый, шестой раз рассчитывал элементы его орбиты и
результат за результатом, нажимая на клавишу, посылал в записывающее
устройство, потому что мне дорога была каждая секунда: корабль уже
выглядел на экране как зеленая фосфорическая запятая, сверкал как
неподвижный светлячок в крайнем секторе правого экрана - за две, за три
тысячи, за шесть тысяч километров от меня.
Когда я закончил расчеты, он уже исчез. Но мне-то что! Он был мертв,
не мог маневрировать, а значит, и не мог никуда удрать, не мог спрятаться:
правда, он летел на гиперболической скорости, но его легко мог догнать
любой корабль с мощным реактором, а элементы его движения я рассчитал с
такой точностью...
Я открыл кассету записывающего устройства, чтобы вынуть ленту и пойти
с ней на радиостанцию, - и застыл, внезапно обалдевший, уничтоженный...
Металлический барабан был пуст; лента давно уже, может несколько дней
назад, кончилась, новой никто не вложил, и я посылал результаты вычислений
в пустоту; они все до одного пропали; не было ни корабля, ни его следа -
ничего...
Я ринулся к экранам, потом, право же, хотел отцепить этот мой
проклятый балласт, выбросить лемансовские сокровища и пуститься - куда?
Сам толком не знал. Наверное в направлении... ну, примерно на созвездие
Водолея, но что ж это за цель! А может, все-таки?.. Если я сообщу по радио
сектор - в приближении, - а также скорость...
Это следовало сделать. Это было моей обязанностью, самой важной из
всех, если вообще у меня имелись еще какие-нибудь обязанности.
Я поднялся лифтом в центральную часть корабля, на радиостанцию, и уже
установил было очередность действий: надо вызвать Луну Главную и
потребовать право первенства для последующих моих сообщений, поскольку
речь идет об информации величайшей важности, - эти сообщения, по-видимому,
будет принимать не автомат, а дежурный координатор Луны; затем я дам отчет
об обнаружении чужого корабля, который пересек мой курс на гиперболической
скорости и, вероятно, входил в состав метеоритного роя. Немедленно
потребуют расчет элементов его движения. Мне придется ответить, что
расчеты я произвел, но у меня их нет, потому что барабан записывающего
устройства вследствие недосмотра был пуст. Тогда потребуют, чтобы я
сообщил имя пилота, который первым заметил этот корабль. Но я и это не
смогу сообщить, потому что вахту нес инженер-дорожник, а не космонавт;
затем, если все это еще не покажется слишком подозрительным, меня спросят,
почему я не поручил радисту систематически передавать данные по ходу
расчетов;
1 2 3 4 5 6