Меня это просто сразило. Скорее всего Харден совершенно не отдавал
себе отчета в том, что слово "экран" означает в электротехнике нечто
совершенно иное, чем в обыденной жизни, и там, где речь шла об
экранировании отдельных элементов аппаратуры, то есть об отделении друг от
друга электромагнитных полей заслонками, или экранами, из металла, со
святой наивностью нарисовал экранчики, которые видел в кино!
И в то же время в нижнем углу схемы располагался фильтр высоких
частот, подключенный совершенно новым, неизвестным мне способом,
необычайно остроумно - это была просто первоклассная находка.
- Вы сами это рисовали? - спросил я.
- Да, я. А что?
- Тут есть фильтр, - начал я, указывая карандашом, но он прервал
меня:
- Простите, я в этом не разбираюсь. Я рисовал, следуя указаниям. Мой
друг... он, стало быть, является в некотором смысле автором...
Харден умолк. Внезапно у меня блеснула идея.
- Вы общаетесь с ним по радио? - спросил я.
- Что? Конечно, нет!
- По телефону? - непоколебимо выспрашивал я. Харден внезапно начал
дрожать.
- Что... что вам нужно? - пролепетал он, тяжело опираясь на стол.
Казалось, ему делается дурно. Я принес из мастерской табурет, на который
он опустился, словно одряхлев за время разговора.
- Вы с ним встречаетесь? - спросил я. Харден медленно наклонил
голову.
- Почему же вы больше не пользуетесь его помощью?
- О, это невозможно... - сказал он, неожиданно вздохнув.
- Если ваш друг находится не здесь и с ним нужно объясняться на
расстоянии, то я могу одолжить вам мой радиоаппарат, - сказал я не без
умысла.
- Но это ничего не даст! - воскликнул Харден. - Нет, нет. Он
действительно здесь.
- Почему же он сам не зайдет ко мне? - бросил я. Лицо Хардена
исказила какая-то спазматическая улыбка.
- Это невозможно. Он не является... его нельзя... Поверьте, это не
моя тайна, я не имею права ее выдать... - неожиданно горячо сказал Харден
с такой доверчивостью, что я поверил в его искренность. От напряжения у
меня разламывалась голова, но я не мог уразуметь, о чем идет речь. Одно
было абсолютно ясно: Харден совершенно не разбирался в радиотехнике, а
схема была творением друга, о котором он выражался столь туманно.
- Послушайте, - неторопливо начал я, - что касается меня, то можете
быть полностью уверены в моем уменье хранить тайны. Я не хочу даже
спрашивать, что вы делаете и для чего это предназначено, - я указал на
рисунок, - но, чтобы помочь вам, мне надо, во-первых, скопировать рисунок,
а во-вторых, мою копию должен просмотреть ваш друг, который, по-видимому
знает в этом толк...
- Это невозможно... - прошептал Харден. - Я... я должен был бы
оставить вам рисунок?
- А как же иначе? Вам надо смонтировать этот аппарат не так ли?
- Я... я бы принес все что нужно, если вы позволите, - сказал Харден.
- Не знаю, выйдет ли, - сказал я, - удастся ли это осуществить.
Когда я взглянул на Хардена, тот выглядел совершенно подавленным.
Губы у него дрожали, он заслонил их шляпой. Мне стало очень жаль его.
- Впрочем, можно попробовать, - сказал я равнодушно, - хотя, следуя
столь неточной схеме, вряд ли можно смастерить что-либо путное. Пусть ваш
друг просмотрит схему или, черт побери, просто перерисует ее толково.
Посмотрев на Хардена, я понял, что требую невозможного.
- Когда я могу зайти? - спросил он наконец.
Мы условились, что он придет через два дня. Харден почти вырвал
рисунок у меня из рук, спрятал его во внутренний карман и окинул комнату
невидящим взглядом.
- Я, пожалуй, пойду. Не буду... не хочу отнимать у вас время. Очень
благодарен, до свидания. Я приду, стало быть, если можно. Но никто...
никто... никому...
Я еще раз обещал ничего не говорить, удивляясь собственному терпению.
Выходя, он неожиданно остановился.
- Извините... я еще раз осмелюсь. Вы не знаете случайно, где можно
достать желатин?
- Что?
- Желатин, - повторил он, - обычный сухой желатин в листах,
кажется...
- Скорее всего в продовольственном магазине, - посоветовал я.
Харден еще раз поклонился, горячо поблагодарил меня и вышел. Я
подождал минуту, пока не утихли его шаги на лестнице, запер клуб и пошел
домой, настолько погруженный в раздумье, что натыкался на прохожих. Дело,
за которое я, пожалуй, легкомысленно взялся, не вызывало во мне восторга,
но понимал, что участие в постройке этого злосчастного аппарата -
единственный способ узнать, что же, собственно, предпринимают Харден и его
загадочный друг. Дома я взял несколько листов бумаги и попробовал
нарисовать странную схему, которую показал мне Харден, но мне почти ничего
не удалось вспомнить. Наконец я разрезал бумагу на куски и написал на них
все, что знал об этой истории; просидев над листками до вечера, я
попытался сложить из них что-либо осмысленное. Не очень-то мне это
удалось, хотя должен сказать, что дал волю фантазии и, не колеблясь,
выдвигал самые неправдоподобные гипотезы, вроде того, что Харден
поддерживает радиосвязь с учеными какой-то другой планеты, как в рассказе
Уэллса о хрустальном яйце. Но все это как-то не вязалось. Наиболее
очевидное, напрашивающееся заключение, что я имею дело с обыкновенным
сумасшедшим, я отбросил: во-первых, потому, что в чудачествах Хардена было
слишком много методичности, а во-вторых, потому, что так, без сомнения,
звучал бы приговор огромного большинства людей во главе с Эггером. Когда я
уже ложился спать, мелькнула догадка, заставившая меня подпрыгнуть. Я
удивлялся, почему не подумал так сразу, настолько все это было очевидно.
Неведомый друг Хардена, скрывающийся за его спиной, был слепым! Некий
профессионал-электрик, слепой, возможно даже хуже, чем слепой! Когда я
быстро перебрал в памяти некоторые замечания Хардена, а главное -
представил себе жалостливую улыбку, с которой он встретил мое предложение,
чтобы его друг зашел сам, я пришел к заключению, что неизвестный полностью
парализован. Какой-то старый, вероятно, очень старый, человек, много лет
прикованный к постели, в вечном мраке, окружающем его, придумывает
изумительные приборы. Единственный друг, услугами которого он может при
этом пользоваться, совершенно несведущ в электротехнике. Старик, конечно,
со странностями, подозрителен и опасается, что его секрет могут выкрасть.
Гипотеза эта показалась мне вполне правдоподобной. Оставалось лишь
несколько неясных мест: для чего потребовался провод и вилки. Я не
замедлил тщательно исследовать эти пункты. Провод был разрезан на куски
разной длины - по два, два с половиной, три и четыре метра, у вилок
(совершенно новых, неиспользованных, когда я вручил их Хардену) была
сорвана нарезка, а из некоторых торчали отдельные волоски медной
проволоки. Значит, провод был использован не только как предлог, чтобы
завязать со мною знакомство.
Кроме того, желатин. Зачем ему понадобился желатин? Чтобы приготовить
своему другу какое-нибудь желе, клей? Я сидел в темноте на кровати
настолько взбудораженный, словно в эту ночь вообще не собирался спать.
"Листы сухого желатина" - ведь из такого количества желатина можно сделать
желе для кита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15