Том, у которого я живу, говорит, что она моя, потому что мы от разных отцов. Они ведь мои сводные братья. От второго мужа у моей матери родилась только я. Это был ее настоящий брак… я хочу сказать — брак по любви.
Саксон вдруг умолкла, смутившись своей болтливости, но ей так хотелось рассказать этому молодому человеку про себя все, — ведь ей казалось, что эти заветные воспоминания составляют часть ее самой.
— Продолжайте! Рассказывайте! — настаивал Билл. — Я очень люблю слушать про старину и тогдашних людей. Мои родители ведь тоже все это испытали, но почему-то мне кажется, что тогда жилось лучше, чем теперь. Все было проще и естественнее. Я не знаю, как это выразить… словом — не понимаю я теперешней жизни: все эти профсоюзы и компанейские союзы, стачки, кризисы, безработица и прочее; в старину ничего этого не знали. Каждый жил на земле, занимался охотой, добывал себе достаточно пищи, заботился о своих стариках, и каждому хватало. А теперь все пошло вверх дном, ничего не разберешь. Может, я просто дурак — не знаю. Но вы все-таки продолжайте, расскажите про свою мать.
— Видите ли, моя мать была совсем молоденькая, когда они с капитаном Брауном влюбились друг в друга. Он был тогда на военной службе, еще до войны. Когда вспыхнула война, капитана послали в Восточные штаты, а мама уехала к своей больной сестре Лоре и ухаживала за ней. Потом пришло известие, что он убит при Шайлоу, и она вышла замуж за человека, который уже много-много лет любил ее. Он еще мальчиком был в той же партии, что и она, и вместе с нею прошел через прерии. Она уважала его, но по-настоящему не любила. А потом вдруг оказалось, что мой отец жив. Мама загрустила, но не дала горю отравить ей жизнь. Она была хорошей матерью и хорошей женой, кроткая, ласковая, но всегда печальная, а голос у нее был, по-моему, самый прекрасный на свете.
— Держалась, значит, молодцом, — одобрил Билл.
— А мой отец так и не женился. Он все время продолжал ее любить. У меня хранится очень красивое стихотворение, которое она ему посвятила,
— удивительное, прямо как музыка. И только через много лет, когда, наконец, ее муж умер, они с отцом поженились. Это произошло в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, и жилось ей тогда хорошо.
Многое еще рассказала ему Саксон, уже стоя у калитки, и потом уверяла себя, что на этот раз его прощальный поцелуй был более долгим, чем обычно.
— В девять часов не рано? — окликнул ее Билл через калитку. — Ни о завтраке, ни о чем не хлопочите. Я все это устрою. Будьте только готовы ровно в девять.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В воскресенье утром Саксон оказалась готовой даже раньше девяти, и когда она вернулась из кухни, куда бегала уже второй раз, чтобы посмотреть в окно, не подъехал ли экипаж, Сара, как обычно, на нее накинулась.
— Стыд и срам! Некоторые особы не могут жить без шелковых чулок…
— начала она. — Посмотрите на меня, я день и ночь гну спину, а разве у меня когда-нибудь были шелковые чулки да по три пары туфель? Но я одно говорю: бог справедлив, и некоторые люди не обрадуются, когда придет расплата и они получат по заслугам.
Том, который в это время покуривал трубку и держал на коленях своего младшего сына, незаметно подмигнул Саксон, что, мол, на Сару опять «наехало». А Саксон тщательно перевязывала лентой волосы одной из девочек и казалась всецело погруженной в свое занятие. Сара грузно шлепала по кухне, перемывая и убирая посуду после завтрака. Наконец, она, охнув, выпрямила спину и, отойдя от раковины, с новым приливом злобы уставилась на Саксон.
— Что? Небось молчишь? А почему молчишь? Потому что еще, должно быть, не совсем стыд потеряла. Хороша! С боксером спуталась! Слышала, слышала я кое-что насчет твоих похождений с этим Робертсом. Тоже гусь! Да подожди, голубушка, дай только Чарли Лонгу до него добраться! Тогда увидишь!
— Ну, не знаю, — вмешался Том. — По всему, что я слышал, Билл Роберте очень хороший парень.
Саксон снисходительно улыбнулась, но Сара, перехватив эту улыбку, окончательно рассвирепела.
— Почему бы тебе не выйти за Чарли Лонга? Он об тебе с ума сходит, не пьяница…
— Насколько мне известно, он пьет гораздо больше, чем следует, — возразила Саксон.
— Это-то верно, — подтвердил брат. — А кроме того, я знаю, что он и дома держит бочонок пива.
— Может, ты сам к нему прикладывался? — съязвила Сара.
— Может, и прикладывался, — спокойно ответил Том, невольно отерев рот рукой.
— А почему бы ему и не держать у себя бочонка, коли ему хочется? — вновь перешла она в наступление, направленное теперь и на мужа. — Он чужого не берет, зарабатывает хорошо, во всяком случае побольше, чем иные прочие.
— Да, но у него нет на руках жены и ребят, — сказал Том.
— И он не платит дурацких взносов во всякие там союзы.
— Ошибаешься. Взносы и он платит, — невозмутимо возразил Том. — Черта с два он работал бы на этом предприятии, да и на любом в Окленде, если бы не был в ладах с союзом кузнецов. Ты ведь, Сара, ничего не понимаешь насчет профсоюзных дел. Коли человек не хочет умереть с голоду, он должен держаться за союз.
— Ну еще бы, — презрительно фыркнула Сара. — Я всегда ничего не понимаю! Где уж мне! Я дура набитая! И ты мне это говоришь при детях?!
— Она с бешенством обернулась к старшему мальчику, который вздрогнул и отскочил. — Слышишь, Билли? Оказывается, твоя мать дура! Понимаешь? Твой отец это ей заявляет в лицо, и при вас — детях! Она круглая дура! Скоро он скажет, что она спятила, и отправит ее в сумасшедший дом. А что ты на это скажешь. Билли? Тебе понравится, если твоя мать будет сидеть взаперти, в халате, в отделении для буйных, без солнца, без света, и ее будут бить, как били негров, когда они были рабами. Билли, как настоящих черномазых негров? Вот какой у тебя папаша! Подумай об этом. Билли! Представь себе свою мать, которая тебя родила, в буйном отделении, среди сумасшедших! Они воют и вопят, а кругом валяются залитые известью трупы тех, кого эти звери сторожа били так, что забили до смерти!..
Она продолжала неутомимо рисовать в самых мрачных красках то ужасное будущее, которое ей готовит ее супруг, а мальчик, охваченный смутным предчувствием какой-то непонятной катастрофы, начал беззвучно плакать, и его нижняя губа судорожно вздрагивала.
Саксон, наконец, вышла из себя.
— Ради бога! — вспылила она. — Пяти минут мы не можем пробыть вместе, чтобы не ссориться!
Сара тут же забыла о сумасшедшем доме и опять набросилась на Саксон:
— Это кто же ссорится? Я рта не могу раскрыть, вы оба тут же на меня накидываетесь!
Саксон в отчаянии полсала плечами, а Сара повела новую атаку на мужа:
— Уж если сестра тебе дороже жены, так зачем же ты на мне женился? Я тебе детей народила, я работала на тебя, как каторжная, я все руки себе отмотала! Ты и спасибо не скажешь… при детях оскорбляешь меня, кричишь, что я сумасшедшая! А ты для меня хоть что-нибудь сделал? Ты вот что скажи! Я на тебя и стряпала, и твое вонючее белье стирала, и носки чинила, и ночи не спала с твоими щенками, когда они болели! А вот на — посмотри! — И она высунула из-под юбки бесформенную распухшую ногу, обутую в стоптанный, нечищенный потрескавшийся башмак. — На это посмотри! Вот я про что говорю! Полюбуйся! — Ее крик постепенно переходил в хриплый визг. — А ведь других башмаков у меня нет! У твоей жены! И тебе не стыдно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Саксон вдруг умолкла, смутившись своей болтливости, но ей так хотелось рассказать этому молодому человеку про себя все, — ведь ей казалось, что эти заветные воспоминания составляют часть ее самой.
— Продолжайте! Рассказывайте! — настаивал Билл. — Я очень люблю слушать про старину и тогдашних людей. Мои родители ведь тоже все это испытали, но почему-то мне кажется, что тогда жилось лучше, чем теперь. Все было проще и естественнее. Я не знаю, как это выразить… словом — не понимаю я теперешней жизни: все эти профсоюзы и компанейские союзы, стачки, кризисы, безработица и прочее; в старину ничего этого не знали. Каждый жил на земле, занимался охотой, добывал себе достаточно пищи, заботился о своих стариках, и каждому хватало. А теперь все пошло вверх дном, ничего не разберешь. Может, я просто дурак — не знаю. Но вы все-таки продолжайте, расскажите про свою мать.
— Видите ли, моя мать была совсем молоденькая, когда они с капитаном Брауном влюбились друг в друга. Он был тогда на военной службе, еще до войны. Когда вспыхнула война, капитана послали в Восточные штаты, а мама уехала к своей больной сестре Лоре и ухаживала за ней. Потом пришло известие, что он убит при Шайлоу, и она вышла замуж за человека, который уже много-много лет любил ее. Он еще мальчиком был в той же партии, что и она, и вместе с нею прошел через прерии. Она уважала его, но по-настоящему не любила. А потом вдруг оказалось, что мой отец жив. Мама загрустила, но не дала горю отравить ей жизнь. Она была хорошей матерью и хорошей женой, кроткая, ласковая, но всегда печальная, а голос у нее был, по-моему, самый прекрасный на свете.
— Держалась, значит, молодцом, — одобрил Билл.
— А мой отец так и не женился. Он все время продолжал ее любить. У меня хранится очень красивое стихотворение, которое она ему посвятила,
— удивительное, прямо как музыка. И только через много лет, когда, наконец, ее муж умер, они с отцом поженились. Это произошло в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, и жилось ей тогда хорошо.
Многое еще рассказала ему Саксон, уже стоя у калитки, и потом уверяла себя, что на этот раз его прощальный поцелуй был более долгим, чем обычно.
— В девять часов не рано? — окликнул ее Билл через калитку. — Ни о завтраке, ни о чем не хлопочите. Я все это устрою. Будьте только готовы ровно в девять.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В воскресенье утром Саксон оказалась готовой даже раньше девяти, и когда она вернулась из кухни, куда бегала уже второй раз, чтобы посмотреть в окно, не подъехал ли экипаж, Сара, как обычно, на нее накинулась.
— Стыд и срам! Некоторые особы не могут жить без шелковых чулок…
— начала она. — Посмотрите на меня, я день и ночь гну спину, а разве у меня когда-нибудь были шелковые чулки да по три пары туфель? Но я одно говорю: бог справедлив, и некоторые люди не обрадуются, когда придет расплата и они получат по заслугам.
Том, который в это время покуривал трубку и держал на коленях своего младшего сына, незаметно подмигнул Саксон, что, мол, на Сару опять «наехало». А Саксон тщательно перевязывала лентой волосы одной из девочек и казалась всецело погруженной в свое занятие. Сара грузно шлепала по кухне, перемывая и убирая посуду после завтрака. Наконец, она, охнув, выпрямила спину и, отойдя от раковины, с новым приливом злобы уставилась на Саксон.
— Что? Небось молчишь? А почему молчишь? Потому что еще, должно быть, не совсем стыд потеряла. Хороша! С боксером спуталась! Слышала, слышала я кое-что насчет твоих похождений с этим Робертсом. Тоже гусь! Да подожди, голубушка, дай только Чарли Лонгу до него добраться! Тогда увидишь!
— Ну, не знаю, — вмешался Том. — По всему, что я слышал, Билл Роберте очень хороший парень.
Саксон снисходительно улыбнулась, но Сара, перехватив эту улыбку, окончательно рассвирепела.
— Почему бы тебе не выйти за Чарли Лонга? Он об тебе с ума сходит, не пьяница…
— Насколько мне известно, он пьет гораздо больше, чем следует, — возразила Саксон.
— Это-то верно, — подтвердил брат. — А кроме того, я знаю, что он и дома держит бочонок пива.
— Может, ты сам к нему прикладывался? — съязвила Сара.
— Может, и прикладывался, — спокойно ответил Том, невольно отерев рот рукой.
— А почему бы ему и не держать у себя бочонка, коли ему хочется? — вновь перешла она в наступление, направленное теперь и на мужа. — Он чужого не берет, зарабатывает хорошо, во всяком случае побольше, чем иные прочие.
— Да, но у него нет на руках жены и ребят, — сказал Том.
— И он не платит дурацких взносов во всякие там союзы.
— Ошибаешься. Взносы и он платит, — невозмутимо возразил Том. — Черта с два он работал бы на этом предприятии, да и на любом в Окленде, если бы не был в ладах с союзом кузнецов. Ты ведь, Сара, ничего не понимаешь насчет профсоюзных дел. Коли человек не хочет умереть с голоду, он должен держаться за союз.
— Ну еще бы, — презрительно фыркнула Сара. — Я всегда ничего не понимаю! Где уж мне! Я дура набитая! И ты мне это говоришь при детях?!
— Она с бешенством обернулась к старшему мальчику, который вздрогнул и отскочил. — Слышишь, Билли? Оказывается, твоя мать дура! Понимаешь? Твой отец это ей заявляет в лицо, и при вас — детях! Она круглая дура! Скоро он скажет, что она спятила, и отправит ее в сумасшедший дом. А что ты на это скажешь. Билли? Тебе понравится, если твоя мать будет сидеть взаперти, в халате, в отделении для буйных, без солнца, без света, и ее будут бить, как били негров, когда они были рабами. Билли, как настоящих черномазых негров? Вот какой у тебя папаша! Подумай об этом. Билли! Представь себе свою мать, которая тебя родила, в буйном отделении, среди сумасшедших! Они воют и вопят, а кругом валяются залитые известью трупы тех, кого эти звери сторожа били так, что забили до смерти!..
Она продолжала неутомимо рисовать в самых мрачных красках то ужасное будущее, которое ей готовит ее супруг, а мальчик, охваченный смутным предчувствием какой-то непонятной катастрофы, начал беззвучно плакать, и его нижняя губа судорожно вздрагивала.
Саксон, наконец, вышла из себя.
— Ради бога! — вспылила она. — Пяти минут мы не можем пробыть вместе, чтобы не ссориться!
Сара тут же забыла о сумасшедшем доме и опять набросилась на Саксон:
— Это кто же ссорится? Я рта не могу раскрыть, вы оба тут же на меня накидываетесь!
Саксон в отчаянии полсала плечами, а Сара повела новую атаку на мужа:
— Уж если сестра тебе дороже жены, так зачем же ты на мне женился? Я тебе детей народила, я работала на тебя, как каторжная, я все руки себе отмотала! Ты и спасибо не скажешь… при детях оскорбляешь меня, кричишь, что я сумасшедшая! А ты для меня хоть что-нибудь сделал? Ты вот что скажи! Я на тебя и стряпала, и твое вонючее белье стирала, и носки чинила, и ночи не спала с твоими щенками, когда они болели! А вот на — посмотри! — И она высунула из-под юбки бесформенную распухшую ногу, обутую в стоптанный, нечищенный потрескавшийся башмак. — На это посмотри! Вот я про что говорю! Полюбуйся! — Ее крик постепенно переходил в хриплый визг. — А ведь других башмаков у меня нет! У твоей жены! И тебе не стыдно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129