— давно». — Она заговорила на языке племени! Ну, пойте, дети мои, все разом!
И все пропели стихи Саксон. Затем были исполнены новые строфы, сочиненные Хэзардом, одной из девушек и Железным Человеком с зеленовато-серыми глазами василиска, которого Саксон сразу узнала по описанию Холла. Но самой ей казалось, что лицом он похож на священника.
Кто любит шпик, а кто язык,
Кто просто макароны.
А я, простак, тяну коньяк,
Когда есть абелоны.
Пьют за столом коньяк и ром,
Ликер и пунш с лимоном.
Мне подавай лишь каравай
Впридачу к абелонам!
Кому дурман сулит обман,
А кто творит законы,
Но хитрый кот навагу жрет,
А с нею абелоны.
Черноволосый и черноглазый человек с озорным лицом сатира, — Саксон узнала, что он художник и продает свои картины по пятьсот долларов за штуку, — вызвал всеобщее возмущение, пропев:
Их всех не съесть, не перечесть,
На дне их — миллионы:
Ведь как-никак вступают в брак,
Плодятся абелоны.
Пенье продолжалось, и без конца чередовались старые и новые строфы в честь сочного кармелского моллюска. Саксон веселилась вовсю, и ей было трудно уверить себя, что все это происходит на самом деле. Казалось — это волшебная сказка или воплотившийся в жизнь рассказ из книжки. Напоминало это и театр, где приезжие были актерами, причем она и Билл каким-то непонятным образом тоже попали на сцену. Смысл многих услышанных ею острот ускользнул от нее, многое она поняла, — впервые она присутствовала при том, что называют «игрой ума». И тут сказалось полученное ею пуританское воспитание: иные вольности удивляли ее и смущали, но она чувствовала, что не может судить этих людей. Они, эти легкомысленные художники, все же казались ей хорошими, и, конечно, в них не чувствовалось такой грубости и вульгарности, как во многих мужчинах, с которыми она когда-то встречалась на воскресных гуляньях. Ни один из мужчин не напился, хотя в термосах были коктейли, а в большой оплетенной бутыли — красное вино.
Особенно ее поразило их бьющее через край веселье, чисто ребячья жизнерадостность и ребяческие шутки. Это впечатление еще усиливалось тем, что перед нею были писатели и художники, поэты и критики, скульпторы и музыканты. Один из мужчин, с тонкими выразительными чертами лица, — ей сказали, что это театральный критик известной газеты, выходящей в Сан-Франциско, — показал номер, который после него пытались повторить остальные мужчины, но самым смехотворным образом проваливались. На берегу, на равном расстоянии, поставили доски — они служили как бы барьерами, и театральный критик, встав на четвереньки, пустился галопом по песку, в совершенстве подражая лошади и перескакивая через одну доску за другой, как лошадь, когда она берет препятствия.
Затем все с увлечением занялись метанием колец. После этого перешли к прыжкам. Словом, игра сменялась игрой. Билл принимал участие во всех состязаниях, но выигрывать ему приходилось не так часто, как он хотел бы. Один писатель англичанин метнул копье на двенадцать футов дальше, чем Билл, Джим Хэзард победил его при метании камня, Марк Холл
— в прыжках с места и с разбега. Но в прыжке назад взял верх Билл. Несмотря на больший вес, он вышел на первое место благодаря великолепной мускулатуре спины и живота. И тут же, после этого триумфа, сестра Марка Холла, рослая юная амазонка в мужском костюме для верховой езды, три раза позорно перекувырнула его в индейской борьбе.
— С вами не надорвешься, — рассмеялся Железный Человек; потом они узнали, что его имя Пит Бидо. — Я тоже могу вас положить на обе лопатки, и мигом!
Билл принял вызов и вскоре убедился, что его противник вполне заслужил свое прозвище. На тренировках Биллу приходилось участвовать в вольном бое с такими прославленными боксерами, как Джим Джеффрис и Джек Джонсон, и испытать на себе их чудовищную силу, но никогда еще не встречал он равного Железному Человеку. Как Билл ни сопротивлялся, все было напрасно, противник дважды вдавил его плечи в песок.
— Вы можете взять реванш, — сказал ему на ухо Хэзард, — я привез с собой перчатки. Понятно, что в борьбе вы не могли с ним справиться: он боролся в лондонских мюзик-холлах с Хакеншмидтом. Пока молчите, а мы, как будто случайно, предложим бокс. Он о вас ничего не знает.
Вскоре метавший копье англичанин стал упражняться в вольном бое с театральным критиком, Хэзард и Холл разыграли карикатуру на бокс, а затем, держа в руках перчатки, стали искать следующую подходящую пару. Было ясно, что выбор падет на Бидо и Билла.
— Он может страшно обозлиться, если вы его прижмете! — предостерег Билла Хэзард, завязывая на его руке перчатку. — Бидо по происхождению американский француз, и нрав у него бешеный. Но вы не теряйте хладнокровия и, знай, щелкайте его, не давайте ему передышки.
«Потише, Бидо! „, «Без грубости, Бидо! «, «Не очень увлекайся, знаешь!“ — сыпались со всех сторон предостережения в адрес Железного Человека.
— Погодите минуточку, — обратился он к Биллу, опустив руки. — После первой взбучки я начинаю горячиться. Но не обращайте внимания. Я ничего не могу с собой поделать. Это сейчас же пройдет. Я сам потом не рад.
Саксон очень встревожилась, перед ней возникли все кровавые драки Билла и все штрейкбрехеры, над которыми он чинил расправу. Но она ни разу не видела, как ее муж боксирует, и нескольких секунд было достаточно, чтобы она успокоилась: Железному Человеку с ним не справиться. Билл сразу оказался хозяином положения: он ловко избегал ударов и, словно играя, беспрерывно наносил противнику удары по лицу и по телу. Эти удары не были тяжелы, они казались легкими, звонкими щелчками, но он осыпал ими противника, и их меткость раздражала Железного Человека. Зрители напрасно кричали ему, чтобы он не увлекался. Его лицо побагровело от злости, и удары становились все яростнее, а Билл продолжал обрабатывать его — раз, раз, раз, спокойно, точно, невозмутимо. Железный Человек окончательно потерял самообладание, в бешенстве бросался на Билла, нанося ему суинги и апперкоты убийственной силы. Билл уклонялся, отскакивал в сторону, парировал, увертывался и искусно избегал его ударов. В неизбежных клинчах Билл лишал Железного Человека возможности двигать руками, тот начинал смеяться и приносить свои извинения, но, освободившись, при первом же ударе вновь терял голову и еще яростнее кидался на противника.
А когда матч был окончен и инкогнито Билла раскрыто, Железный Человек вместе со всеми добродушно подтрунивал над тем, как его провели. Билл показал себя с наилучшей стороны. Его высокое спортивное мастерство, его выдержка произвели большое впечатление на всю компанию, и Саксон, гордая успехами своего мужа-мальчика, с радостью читала на всех лицах восхищение.
Но и она не ударила лицом в грязь. Когда усталые и разгоряченные спортсмены улеглись на песок, чтобы остыть, ее упросили аккомпанировать на укулеле их шуточным песням. Вскоре она сама приняла участие в пении и стала учить своих новых приятельниц смешным и милым песенкам былых времен, которым ее в раннем детстве обучил Кэди, Кэди-трактирщик, пионер и бывший кавалерист, который в те дни, когда еще не существовало железных дорог, был мясником и одним ударом валил быков на Солтлейкской тропе. Его любимая песенка имела особенный успех:
Горький ручей… Никогда не позабыть тех времен,
«Выдержи или умри» — переселенцев закон,
Горло забито песком, пыль застилает глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
И все пропели стихи Саксон. Затем были исполнены новые строфы, сочиненные Хэзардом, одной из девушек и Железным Человеком с зеленовато-серыми глазами василиска, которого Саксон сразу узнала по описанию Холла. Но самой ей казалось, что лицом он похож на священника.
Кто любит шпик, а кто язык,
Кто просто макароны.
А я, простак, тяну коньяк,
Когда есть абелоны.
Пьют за столом коньяк и ром,
Ликер и пунш с лимоном.
Мне подавай лишь каравай
Впридачу к абелонам!
Кому дурман сулит обман,
А кто творит законы,
Но хитрый кот навагу жрет,
А с нею абелоны.
Черноволосый и черноглазый человек с озорным лицом сатира, — Саксон узнала, что он художник и продает свои картины по пятьсот долларов за штуку, — вызвал всеобщее возмущение, пропев:
Их всех не съесть, не перечесть,
На дне их — миллионы:
Ведь как-никак вступают в брак,
Плодятся абелоны.
Пенье продолжалось, и без конца чередовались старые и новые строфы в честь сочного кармелского моллюска. Саксон веселилась вовсю, и ей было трудно уверить себя, что все это происходит на самом деле. Казалось — это волшебная сказка или воплотившийся в жизнь рассказ из книжки. Напоминало это и театр, где приезжие были актерами, причем она и Билл каким-то непонятным образом тоже попали на сцену. Смысл многих услышанных ею острот ускользнул от нее, многое она поняла, — впервые она присутствовала при том, что называют «игрой ума». И тут сказалось полученное ею пуританское воспитание: иные вольности удивляли ее и смущали, но она чувствовала, что не может судить этих людей. Они, эти легкомысленные художники, все же казались ей хорошими, и, конечно, в них не чувствовалось такой грубости и вульгарности, как во многих мужчинах, с которыми она когда-то встречалась на воскресных гуляньях. Ни один из мужчин не напился, хотя в термосах были коктейли, а в большой оплетенной бутыли — красное вино.
Особенно ее поразило их бьющее через край веселье, чисто ребячья жизнерадостность и ребяческие шутки. Это впечатление еще усиливалось тем, что перед нею были писатели и художники, поэты и критики, скульпторы и музыканты. Один из мужчин, с тонкими выразительными чертами лица, — ей сказали, что это театральный критик известной газеты, выходящей в Сан-Франциско, — показал номер, который после него пытались повторить остальные мужчины, но самым смехотворным образом проваливались. На берегу, на равном расстоянии, поставили доски — они служили как бы барьерами, и театральный критик, встав на четвереньки, пустился галопом по песку, в совершенстве подражая лошади и перескакивая через одну доску за другой, как лошадь, когда она берет препятствия.
Затем все с увлечением занялись метанием колец. После этого перешли к прыжкам. Словом, игра сменялась игрой. Билл принимал участие во всех состязаниях, но выигрывать ему приходилось не так часто, как он хотел бы. Один писатель англичанин метнул копье на двенадцать футов дальше, чем Билл, Джим Хэзард победил его при метании камня, Марк Холл
— в прыжках с места и с разбега. Но в прыжке назад взял верх Билл. Несмотря на больший вес, он вышел на первое место благодаря великолепной мускулатуре спины и живота. И тут же, после этого триумфа, сестра Марка Холла, рослая юная амазонка в мужском костюме для верховой езды, три раза позорно перекувырнула его в индейской борьбе.
— С вами не надорвешься, — рассмеялся Железный Человек; потом они узнали, что его имя Пит Бидо. — Я тоже могу вас положить на обе лопатки, и мигом!
Билл принял вызов и вскоре убедился, что его противник вполне заслужил свое прозвище. На тренировках Биллу приходилось участвовать в вольном бое с такими прославленными боксерами, как Джим Джеффрис и Джек Джонсон, и испытать на себе их чудовищную силу, но никогда еще не встречал он равного Железному Человеку. Как Билл ни сопротивлялся, все было напрасно, противник дважды вдавил его плечи в песок.
— Вы можете взять реванш, — сказал ему на ухо Хэзард, — я привез с собой перчатки. Понятно, что в борьбе вы не могли с ним справиться: он боролся в лондонских мюзик-холлах с Хакеншмидтом. Пока молчите, а мы, как будто случайно, предложим бокс. Он о вас ничего не знает.
Вскоре метавший копье англичанин стал упражняться в вольном бое с театральным критиком, Хэзард и Холл разыграли карикатуру на бокс, а затем, держа в руках перчатки, стали искать следующую подходящую пару. Было ясно, что выбор падет на Бидо и Билла.
— Он может страшно обозлиться, если вы его прижмете! — предостерег Билла Хэзард, завязывая на его руке перчатку. — Бидо по происхождению американский француз, и нрав у него бешеный. Но вы не теряйте хладнокровия и, знай, щелкайте его, не давайте ему передышки.
«Потише, Бидо! „, «Без грубости, Бидо! «, «Не очень увлекайся, знаешь!“ — сыпались со всех сторон предостережения в адрес Железного Человека.
— Погодите минуточку, — обратился он к Биллу, опустив руки. — После первой взбучки я начинаю горячиться. Но не обращайте внимания. Я ничего не могу с собой поделать. Это сейчас же пройдет. Я сам потом не рад.
Саксон очень встревожилась, перед ней возникли все кровавые драки Билла и все штрейкбрехеры, над которыми он чинил расправу. Но она ни разу не видела, как ее муж боксирует, и нескольких секунд было достаточно, чтобы она успокоилась: Железному Человеку с ним не справиться. Билл сразу оказался хозяином положения: он ловко избегал ударов и, словно играя, беспрерывно наносил противнику удары по лицу и по телу. Эти удары не были тяжелы, они казались легкими, звонкими щелчками, но он осыпал ими противника, и их меткость раздражала Железного Человека. Зрители напрасно кричали ему, чтобы он не увлекался. Его лицо побагровело от злости, и удары становились все яростнее, а Билл продолжал обрабатывать его — раз, раз, раз, спокойно, точно, невозмутимо. Железный Человек окончательно потерял самообладание, в бешенстве бросался на Билла, нанося ему суинги и апперкоты убийственной силы. Билл уклонялся, отскакивал в сторону, парировал, увертывался и искусно избегал его ударов. В неизбежных клинчах Билл лишал Железного Человека возможности двигать руками, тот начинал смеяться и приносить свои извинения, но, освободившись, при первом же ударе вновь терял голову и еще яростнее кидался на противника.
А когда матч был окончен и инкогнито Билла раскрыто, Железный Человек вместе со всеми добродушно подтрунивал над тем, как его провели. Билл показал себя с наилучшей стороны. Его высокое спортивное мастерство, его выдержка произвели большое впечатление на всю компанию, и Саксон, гордая успехами своего мужа-мальчика, с радостью читала на всех лицах восхищение.
Но и она не ударила лицом в грязь. Когда усталые и разгоряченные спортсмены улеглись на песок, чтобы остыть, ее упросили аккомпанировать на укулеле их шуточным песням. Вскоре она сама приняла участие в пении и стала учить своих новых приятельниц смешным и милым песенкам былых времен, которым ее в раннем детстве обучил Кэди, Кэди-трактирщик, пионер и бывший кавалерист, который в те дни, когда еще не существовало железных дорог, был мясником и одним ударом валил быков на Солтлейкской тропе. Его любимая песенка имела особенный успех:
Горький ручей… Никогда не позабыть тех времен,
«Выдержи или умри» — переселенцев закон,
Горло забито песком, пыль застилает глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129