Разглядываем стенд с инструкциями и узоры линолиума под ногами Все, о чем думаю - будет ли пиздец лично мне и не сильно ли я чморил Надю. Вспоминаю недавний с ним разговор в сортире. Особо плохого, вроде, ему не делал. В том, что Надя сдаст всех, кто над ним издевался - не сомневаюсь.
Больше всех нервничают осенники. Из наших - Кица и Гитлер.
Вася Свищ стоит с непроницаемым лицом, разглядывая потолок.
- Ты подковки-то доделал? - спрашиваю его, пытаюсь отвлечься от неприятных мыслей.
Вася поворачивает голову и мрачно усмехается.
- Ось будут тоби пидковкы… Нэ потрибно було бийцив чипаты…
Вот и отвлекся…
- Вася, причем тут я? Хуль ты пиздишь… Бендеровец, бля… Я его вообще не трогал…
Гитлер, стоящий позади меня, тут же вскипает:
- А ты теперь самый чистый, типа того? Типа, не при делах? А кто его на "рукоходе" отпиздел, а?
- Да уж чья б мычала, Гитлер… Он как ноги свои покажет - тут тебе и пизда.
- Последний раз кажу - я не Гитлер тебе!
Встревает Колбаса:
- Э, тихо там!
Гитлер что-то еще бормочет под нос, но затихает.
Теперь я уверен и в том, что и наш призыв закладывать друг друга будет по-полной.
Все же удачно тогда я поговорил с Надей. Может, и не сдаст меня. Хотя - сдаст, конечно же. Бля, если дойдет до следствия и "дизеля"…
Сейчас бы поссать и покурить. Обдумать все. На "дизель" из-за чмо… Хоть самому сваливай.
- Вася, ты куда патрон тот дел? - шепотом спрашиваю Свища.
Ефрейтор молчит.
- Слышь, Василий… Дело-то верное… - мгновенно просекает тему Паша Секс.
Строй оживляется. Появился шанс "перевести стрелку" на самого бойца. Хищение боеприпасов - тут ему самому отмазываться придется. Нас взъебут за "неуставняк" и что не доложили - но основное на Надю ляжет.
Судьба такая у него. Лучше бы он повесился, что ли…
Свищ стоит каменной глыбой и даже ухом не ведет. Его призыв лишь матерится вполголоса. Но если Вася уперся - не сдвинуть.
Приходит злой и невыспавшийся ротный связистов Парахин. Сразу за ним - наш Воронцов.
Ворон тяжело дышит, супит косматые брови и нехорошо скалится.
- Ну вот вам всем и пиздец. Домой - года через два. А то и три, - сипло говорит взводный.
Взгляд его останавливается на непроспавшемся еще Уколе.
- Та-ак, бля…
Дальнейшее происходит быстро.
Укола до утра запирают в оружейке.
Ротный "мандавох" быстро раскалывает дневальных - те сообщают, что Надя и другие два бойца вышли из казармы в три часа. Сейчас десять минут пятого. Далеко не ушли, значит.
Находятся дружки сбежавших мандавох. Вместе с Кувшином их ведут в канцелярию. Там с ними уединяются офицеры и наш взводный. Одного из бойцов направляют на беседу с сержантами. Из ленинской комнаты, где проходит беседа, слышны звуки падающей мебели.
Поступает информация - бойцы двинули на подсобку, к землякам-свинарям. Там планируют переодеться в "гражданку" и утром, в обход части, пробираться в Токсово, на электричку до Питера.
- Долбоебы… - удрученно говорит наш Ворон. - Возьмете - не пиздить. Ко мне сюда, целого и невредимого.
Нас разделяют на "тройки" и расслылают по объектам. Со мной вместе Арсен и Секс. Наша задача - шароебиться по трассе на райцентр в надежде встретить беглецов, если те уже свалили с подсобки.
Чем мы и занимаемся без особого энтузиазма.
Ранее утро. Холодно и сыро.
Мы идем по мокрому асфальту шоссе, раскуривая одну на троих сигарету.
С табаком в части напряг. Как и везде. Говорят, в Питере "бычки", или, по-местному, "хабарики", продают прямо на улице, в банках литровых.
- Как думаешь, правда? Нет? Ты бы купил чужие окурки, на гражданке? - спрашиваю Пашу Секса.
Тот отмахивается:
- Отвянь…
Паша мрачен и напряжен.
Нет, приятно сознавать, что тебе меньше всех грозит, если что…
- Да расслабся ты, - протягиваю Паше его долю сигареты. - Нашли их наверняка уже. Записки выпишут об аресте, и на губу. А мы туда по-любому сегодня заступаем.
Паша останавливается и в несколько затяжек докуривает "бычок".
- Пусть сразу вешаются, - говорит он.
Еще пару часов мы сидим на одной из автобусных остановок, прячась от ветра за исписанную матом бетонную стену.
Арсен пытается накарябать на ней карандашом "ДМБ-92 осень", но грифель быстро истирается, и на букве "о" кабардинец бросает свое занятие.
Сидим почти молча, разглядывая редкие машины.
Пытаюсь повесилить друзей историей о Свище - как прошлым летом неподалеку отсюда он вытянул из земли дорожный указатель. Но настроение у всех паскудное и тревожное.
Курить больше нечего. Стрельнуть не у кого.
Возвращаемся в часть.
На КПП узнаем новости. Как и ожидалось, бойцов нашли на подсобке.
С ними уже ведут беседу. С остальными - тоже. Нас ожидает в канцелярии Ворон.
Беседа нас пугает - если Ворон будет бить, яйцам - хана.
Но все обходится на удивление мирно. Много мата и пара тычков в грудь - вот и вся "профилактика".
После развода бойцов доставляют на губу. Туда же отправляют и Укола. Посадили всех в одну камеру. В караул в этот день заступаем не мы, а осенники. Начкаром - Ворон. Подменился с кем-то.
После неудавшегося, но заставившего сжаться не одно очко побега бойцов жизнь в казарме входит в подобие уставного русла.
Построения и переклички - с утра до вечера. Канцелярия забита офицерами. Чтобы занять всех делом, проводят строевой смотр и дополнительный ПХД.
Короче - вешаемся.
Укол сидит на губе недели две уже. Сидит неплохо, с подгоном хавчика и сигарет - от своих же.
Ответственные теперь не покидают казарму всю ночь. Помдеж или дэчэ по нескольку раз обходят ряды, светя фонариком в лица спящих.
Надю неделей позже перевели в батальон обеспечения в Питере. От греха подальше. Говорили, к нему приезжала мать. Упрашивала комбата отдать ей сына. Ходила за ним по пятам. Дошли слухи, что и из Питера Надю направили куда-то в другую часть, чуть ли не в Крым.
В ночь, когда узнали про приезд его матери, долго не мог заснуть. Лежал на койке, ворочался, скрипя пружинами. Садился и курил, сплевывая горечь на пол. Хотелось нажраться, и все настойчивей крутился в голове образ заначенного фунфырика "Фор мэн". Не "Ожон", но - тоже нормально идет. Утро только вот потом… Лучше не просыпаться…
Пытался представить себе незнакомую женщину, проехавшую полстраны… Не на присягу. Не в гости.
За сыном - в наивной надежде вырвать его из зверинца.
Вместо Надиной мамы почему-то виделась больше своя. В каком-то нелепом платке…
Хуево. Стоп. Нельзя так.
Раскиснешь - и станешь Патрушевым.
Москвич Патрушев… Земляк… Доставалось ему с самого карантина. Неслабо доставалось, от Романа больше всего. "Орден дурака" носил Патрушев знатный. Без отца парень, мама и бабушка воспитали. Cкучал по ним уже в поезде. Мягкий, тихоголосый. Веселил нас в столовой, вспоминая, как бабушка крупу перебирает. У нас-то в пшенке какого дерьма только не было. Даже крысиное.
С Сережей Патрушевым был у меня не один разговор о дедовщине. Не поняли друг друга. Меня не хватило признать, что буду самим собою - не выживу тут. Против правил играть - не моя дорожка.
Серега только усмехнулся и руками развел. На том и разошлись. Но вот чего он никак не ожидал - удара с другой стороны.
Патрушев был готов к неприязни со стороны осенников и особенно - своего призыва. Сносил насмешки, отовсюду идущие. Молча, не огрызаясь. Но и не унижался. С молодыми обходился на равных. Не припахивал, работал, как боец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51