Для них язык цифр был красноречивей действительности.
Средние и несредние цифры статистики горой загадок окружили возникшее в Сибири заболевание. «Оно поражает, – твердила статистика, – только жителей таежных поселков, и в возрасте от двадцати до сорока пяти лет, стариков же и младенцев болезнь щадит. Главным образом страдают вновь прибывшие в тайгу. Женщины и девушки болеют в три раза меньше мужчин. Болезнь особенно поражает геодезистов, лесорубов, землекопов, геологов и никогда не поражает врачей…»
Неспособная раскрыть смысл своих обобщений, статистика создала покрое непроницаемой тайны там, где ее не было вовсе.
От математического тумана первыми освободились врачи. Они на опыте работы признали болезнь сезонным энцефалитом. Он многим отличался от американского, японского и австралийского, и прежде всего сроком возникновения вспышки болезни: те начинались поздним летом, а таежный – весной. Зато картины болезней были схожи между собой и даже кое в чем одинаковы. Те же симптомы, выраженные более или менее резко, те же расстройства, зашедшие далеко или застывшие на полдороге. Кто видел хоть раз этих растерянных больных, оглушенных и сонных, с параличами лица и свисающей на грудь головой, – всегда мог признать в них жертв энцефалита.
Данные статистики настаивали на другом: внешнее сходство болезни не дает права на обобщения. Эпидемиям в Японии и Северной Америке благоприятствует жаркое, засушливое лето, а таежной болезни – прохладная весенняя пора. Очагами в Сибири служат сырые и низменные участки тайги, а в Америке и Японии – возвышенная и сухая местность.
Врачи верили только собственным глазам и фактам из личного опыта. Один из них впрыснул мыши эмульсию из мозга человека, умершего от таежной болезни, и вызвал у животного паралич. Кусочки мозга этой мыши, в свою очередь введенные под кожу зверькам, действовали на них так же, как мозг умершего от энцефалита, – они заболевали.
В руках у врача было заразное начало болезни.
Утверждения статистики, что в пятидесяти случаях из ста болезнь встречается там, где обычно уже кто-то болеет, что болезнь передается здоровому больным, не пользовались у врачей успехом.
Врачи отказывались признавать таежную болезнь новой. «Мы давно ее знаем и видим, – говорили они, – прежде реже встречали, в последнее время немного чаще. Оно и понятно, мы внедряемся в тайгу, в самое логово клеща, и жертв теперь, конечно, больше. Какая она новая! Нам об этой болезни рассказывали деды. Только прежде ведь бывало: сто верст проскачешь – фельдшера не найдешь. Никто этих больных не учитывал».
Лишь подбирая на поле брани павших в бою, как бы говорили врачи, возможно их счесть и запомнить…
В двадцатых числах мая 1937 года в Оборский леспромхоз, расположенный в тайге, прибыл отряд Павловского из пяти человек: младшего преподавателя Военно-медицинской академии Гуцевича, жены его Скрынник, микробиолога Рыжова, научного сотрудника Зоологического института Академии наук Мончадского и биолога-охотника Грачова. Здесь, среди пней, на болоте, ждали их домик, доставленный трактором, несколько бараков и лаборатория. Домик был полон слепней и комаров, и с внешним миром его связывали только бревенчатые гати, утопавшие в грязи.
Гуцевич в новом доме поспешил первым делом переловить комаров и заключить их в пробирку. Это объяснялось его исключительной слабостью к двукрылым класса насекомых, подотряда длинноусых.
Когда приезжие разместились и передохнули с дороги, Гуцевич обратился к ним.
– Я прошу иметь в виду, – начал он, – что мы здесь не одни, с нами экспедиция Наркомздрава, которой наш отряд подчинен. Евгений Никанорович просил нас блюсти дисциплину и исполнять распоряжения руководства. В связи с этим передаю вам первую инструкцию. Всем сотрудникам без исключения два раза в день капать себе в нос цинковые капли и полоскать рот марганцовкой. Противозаразные меры, как боевые приказы, осуществляются без промедления.
Ни торжественность тона, ни официальность языка начальника отряда не сделали заявление убедительным. Сотрудники привыкли к опасностям и считали эти меры излишними.
– Мне придется проследить, – предупредил их Гуцевич, – как выполняется распоряжение.
Можно было не сомневаться, что начальник отряда справится с этой задачей.
– Теперь перейдем к рассмотрению плана…
Честно говоря, ни разбирать, ни рассматривать было нечего: план обсуждался в Ленинграде, о нем много говорили в пути, все знали его наизусть, – но кто откажет в удовольствии Гуцевичу лишний раз поговорить на эту тему? Всем известна его слабость к «системам» и «схемам» и жажда видеть во всем «законченный план». Он не простит бессистемности ни другим, ни себе; его жизнь в этом смысле может служить образцом. Она аккуратно рассчитана, дела и обязанности по порядку расписаны. В соответствии с планом он утром приступает к работе, чтоб, следуя расписанию дня, закончить ее в положенный час.
Это выглядело внешне педантично и сухо. Несколько холодно звучал порой его голос, слишком придирчивы казались упреки, но ни в чиновном бездушии, ни в мелочной пунктуальности Гуцевича нельзя было обвинить. Он просто любил предельную ясность и точность во всем. И своя и чужая небрежность причиняла ему почти физическую боль. Именно эта особенность привела его к Павловскому, ей обязан он тем, что ученый его оценил.
Случилось однажды, что студент Днепропетровского университета Александр Васильевич Гуцевич во время отдыха в Крыму был искусан москитами. Заинтересовавшись кровососами, студент так долго разглядывал их под микроскопом, пока не обнаружил ряд неточностей в работе природы. Она «штамповала» москитов небрежно. Измерив много тысяч крыльев и усиков, хоботков и ног, Гуцевич нашел, что они очень различны – величина их колеблется у экземпляров одной и той же семьи. Судить по длине члеников о том, какого вида москит, заключил молодой наблюдатель, значит неизменно ошибаться. Для классификации нужны непогрешимые признаки, которые ему, Гуцевичу, пока неизвестны.
С этой работой он, уже аспирантом, отправился в Ленинград. Одновременно, располагая таким же материалом, туда прибыл ученый из Средней Азии – Магницкий. Авторы встретились в лаборатории Павловского, согласились работу объединить и опубликовать ее совместно. Два года спустя Павловский послал Гуцевичу письмо, в котором приглашал его к себе на работу.
С тех пор прошло много лет, и ученый серьезно привязался к помощнику.
План работы в Оборе был отрядом обсужден, назначения были сделаны, и каждый сотрудник занял отведенное ему место.
Мончадский уехал в сторону горного приморья, за пятьсот верст от Обора. Гуцевич и Скрынник приступили к изучению насекомых тайги, Грачов занялся отстрелом зверьков, а Рыжов – лабораторной работой.
Каждый раз в заранее намеченное время Гуцевич отправлялся в тайгу. В военной гимнастерке, застегнутой наглухо, в начищенных до блеска сапогах, он, аккуратный, подтянутый, приходил на свое место. Ливень, пронизывающая сырость, гроза, ураган не могли ни отсрочить, ни приблизить его приход. Дождь вообще не мешал. Насекомые и под дождем на него, Гуцевича, нападают, работа и в непогоду идет хорошо.
Гуцевич занимался подсчетом двукрылых, изучал их появление и исчезновение в тайге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Средние и несредние цифры статистики горой загадок окружили возникшее в Сибири заболевание. «Оно поражает, – твердила статистика, – только жителей таежных поселков, и в возрасте от двадцати до сорока пяти лет, стариков же и младенцев болезнь щадит. Главным образом страдают вновь прибывшие в тайгу. Женщины и девушки болеют в три раза меньше мужчин. Болезнь особенно поражает геодезистов, лесорубов, землекопов, геологов и никогда не поражает врачей…»
Неспособная раскрыть смысл своих обобщений, статистика создала покрое непроницаемой тайны там, где ее не было вовсе.
От математического тумана первыми освободились врачи. Они на опыте работы признали болезнь сезонным энцефалитом. Он многим отличался от американского, японского и австралийского, и прежде всего сроком возникновения вспышки болезни: те начинались поздним летом, а таежный – весной. Зато картины болезней были схожи между собой и даже кое в чем одинаковы. Те же симптомы, выраженные более или менее резко, те же расстройства, зашедшие далеко или застывшие на полдороге. Кто видел хоть раз этих растерянных больных, оглушенных и сонных, с параличами лица и свисающей на грудь головой, – всегда мог признать в них жертв энцефалита.
Данные статистики настаивали на другом: внешнее сходство болезни не дает права на обобщения. Эпидемиям в Японии и Северной Америке благоприятствует жаркое, засушливое лето, а таежной болезни – прохладная весенняя пора. Очагами в Сибири служат сырые и низменные участки тайги, а в Америке и Японии – возвышенная и сухая местность.
Врачи верили только собственным глазам и фактам из личного опыта. Один из них впрыснул мыши эмульсию из мозга человека, умершего от таежной болезни, и вызвал у животного паралич. Кусочки мозга этой мыши, в свою очередь введенные под кожу зверькам, действовали на них так же, как мозг умершего от энцефалита, – они заболевали.
В руках у врача было заразное начало болезни.
Утверждения статистики, что в пятидесяти случаях из ста болезнь встречается там, где обычно уже кто-то болеет, что болезнь передается здоровому больным, не пользовались у врачей успехом.
Врачи отказывались признавать таежную болезнь новой. «Мы давно ее знаем и видим, – говорили они, – прежде реже встречали, в последнее время немного чаще. Оно и понятно, мы внедряемся в тайгу, в самое логово клеща, и жертв теперь, конечно, больше. Какая она новая! Нам об этой болезни рассказывали деды. Только прежде ведь бывало: сто верст проскачешь – фельдшера не найдешь. Никто этих больных не учитывал».
Лишь подбирая на поле брани павших в бою, как бы говорили врачи, возможно их счесть и запомнить…
В двадцатых числах мая 1937 года в Оборский леспромхоз, расположенный в тайге, прибыл отряд Павловского из пяти человек: младшего преподавателя Военно-медицинской академии Гуцевича, жены его Скрынник, микробиолога Рыжова, научного сотрудника Зоологического института Академии наук Мончадского и биолога-охотника Грачова. Здесь, среди пней, на болоте, ждали их домик, доставленный трактором, несколько бараков и лаборатория. Домик был полон слепней и комаров, и с внешним миром его связывали только бревенчатые гати, утопавшие в грязи.
Гуцевич в новом доме поспешил первым делом переловить комаров и заключить их в пробирку. Это объяснялось его исключительной слабостью к двукрылым класса насекомых, подотряда длинноусых.
Когда приезжие разместились и передохнули с дороги, Гуцевич обратился к ним.
– Я прошу иметь в виду, – начал он, – что мы здесь не одни, с нами экспедиция Наркомздрава, которой наш отряд подчинен. Евгений Никанорович просил нас блюсти дисциплину и исполнять распоряжения руководства. В связи с этим передаю вам первую инструкцию. Всем сотрудникам без исключения два раза в день капать себе в нос цинковые капли и полоскать рот марганцовкой. Противозаразные меры, как боевые приказы, осуществляются без промедления.
Ни торжественность тона, ни официальность языка начальника отряда не сделали заявление убедительным. Сотрудники привыкли к опасностям и считали эти меры излишними.
– Мне придется проследить, – предупредил их Гуцевич, – как выполняется распоряжение.
Можно было не сомневаться, что начальник отряда справится с этой задачей.
– Теперь перейдем к рассмотрению плана…
Честно говоря, ни разбирать, ни рассматривать было нечего: план обсуждался в Ленинграде, о нем много говорили в пути, все знали его наизусть, – но кто откажет в удовольствии Гуцевичу лишний раз поговорить на эту тему? Всем известна его слабость к «системам» и «схемам» и жажда видеть во всем «законченный план». Он не простит бессистемности ни другим, ни себе; его жизнь в этом смысле может служить образцом. Она аккуратно рассчитана, дела и обязанности по порядку расписаны. В соответствии с планом он утром приступает к работе, чтоб, следуя расписанию дня, закончить ее в положенный час.
Это выглядело внешне педантично и сухо. Несколько холодно звучал порой его голос, слишком придирчивы казались упреки, но ни в чиновном бездушии, ни в мелочной пунктуальности Гуцевича нельзя было обвинить. Он просто любил предельную ясность и точность во всем. И своя и чужая небрежность причиняла ему почти физическую боль. Именно эта особенность привела его к Павловскому, ей обязан он тем, что ученый его оценил.
Случилось однажды, что студент Днепропетровского университета Александр Васильевич Гуцевич во время отдыха в Крыму был искусан москитами. Заинтересовавшись кровососами, студент так долго разглядывал их под микроскопом, пока не обнаружил ряд неточностей в работе природы. Она «штамповала» москитов небрежно. Измерив много тысяч крыльев и усиков, хоботков и ног, Гуцевич нашел, что они очень различны – величина их колеблется у экземпляров одной и той же семьи. Судить по длине члеников о том, какого вида москит, заключил молодой наблюдатель, значит неизменно ошибаться. Для классификации нужны непогрешимые признаки, которые ему, Гуцевичу, пока неизвестны.
С этой работой он, уже аспирантом, отправился в Ленинград. Одновременно, располагая таким же материалом, туда прибыл ученый из Средней Азии – Магницкий. Авторы встретились в лаборатории Павловского, согласились работу объединить и опубликовать ее совместно. Два года спустя Павловский послал Гуцевичу письмо, в котором приглашал его к себе на работу.
С тех пор прошло много лет, и ученый серьезно привязался к помощнику.
План работы в Оборе был отрядом обсужден, назначения были сделаны, и каждый сотрудник занял отведенное ему место.
Мончадский уехал в сторону горного приморья, за пятьсот верст от Обора. Гуцевич и Скрынник приступили к изучению насекомых тайги, Грачов занялся отстрелом зверьков, а Рыжов – лабораторной работой.
Каждый раз в заранее намеченное время Гуцевич отправлялся в тайгу. В военной гимнастерке, застегнутой наглухо, в начищенных до блеска сапогах, он, аккуратный, подтянутый, приходил на свое место. Ливень, пронизывающая сырость, гроза, ураган не могли ни отсрочить, ни приблизить его приход. Дождь вообще не мешал. Насекомые и под дождем на него, Гуцевича, нападают, работа и в непогоду идет хорошо.
Гуцевич занимался подсчетом двукрылых, изучал их появление и исчезновение в тайге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49