Следовательно, задача наша упрощается до смешного - надо просто найти пользу этого явления и по достоинству оценить ее роль в общей системе совершенных явлений. Естественно, задаваясь именно такой целью, - посмотреть пристально на смерть в поисках ее истинного, благодатного смысла, мы должны исходить из того, что у смерти обязательно должен быть именно такой благодатный смысл, а не какой-либо другой. Этим и оправдывается наш уверенно оптимистический напор в начале главы "Смерть".
Мы также не согласимся с тем, что искать не просто положительные стороны смерти, а искать именно исключительно положительный ее характер, является отголоском странностей психики тех, кто этим занят. Потому что уже до нас существовало мнение, что смерть, все же, полезна, и люди, которые это мнение высказали, не считаются странными. По крайней мере, ни под одним из их бюстов или портретов мы на такую ссылку не натыкались. Это были все подряд великие философы, и главную пользу от смерти они видели в том, почему-то, что смерть - это источник потребности в философствовании. Некий ключ зажигания, который включает высокие, отвлеченные от обыденного и земного, размышления. Крутящим моментом в этом повороте ключа считается неодолимый страх смерти, жуткое подсознательное ожидание величественной по безысходной трагичности встречи с холодной и мертвой вечностью. В этой трактовке смерть общепризнанно является олицетворением вечности, наполненным ощущением страха и ужаса перед небытием, и это является тонусом к высокой и сложной мыслительной деятельности. Не было бы смерти - не было бы философии. Вот в чем великая польза.
Мы заранее отказываемся от бюстов и портретов, благодаря чему с легким сердцем позволим себе с этим не согласиться. Если в этом усматривается польза смерти, то это явное непонимание того, что под этим вообще подразумевается. Во-первых, состояние страха и ужаса, может быть, и воздействует тонизирующе, но нисколько не ободряюще. Ничего высокого из этого состояния выплеснуться не может. Парализующее и стрессовое состояние страха вряд ли может являться хорошим помощником для продуктивного поиска светлых истин. Отсюда только один путь - к пессимизму и отрицанию, поскольку смерть универсально отрицает любого мыслителя, а, как следствие, и то, что он успевает намыслить к тому времени, когда она его выключит, как радио. Еще Авиценна показал, что пышущий здоровьем барашек необратимо хиреет и помирает только оттого, что рядом с его загончиком устанавливается клетка с волком. Находясь рядом с таким волком, как смерть, барашек любой мысли также должен хиреть и обессиливать. А зачем такая философия? И без нее бывает достаточно тошно временами.
Понятно, что каменщик должен хвалить землетрясение - работы привалит после разрушений много. В этом смысле от землетрясений есть несомненная польза. Для каменщика. Но мы все, которые не каменщики, с удовольствием обошлись бы без его ударного труда на почве таких печальных обстоятельств. В данном случае каждый квадратный метр его кладки нас радовал бы только относительно того, что стало лучше по отношению к тому, что было совсем плохо. Но чистой радости, как в случае постройки дома не в порядке восстановления его из праха, мы не испытывали бы. Также и та философия, которая порождена страхом и ужасом, никак не может нам приносить чистой радости, поскольку никакая техника ума не заслонит собой животного оцепенения от мысли, что в недалеком будущем состоится вынос тела. Нашего собственного.
Кроме того, какой смысл вообще философствовать, если не о жизни? Ведь именно о ней вся философия, именно из-за нее весь сыр-бор разгорается в философских спорах. Философия - это и есть непосредственно наука о жизни. А какой смысл о ней, о жизни философствовать, если ее надо успеть прожить один раз? Рассматривая жизнь, как хроническую болезнь со смертельным исходом, чем подобало бы больше заниматься, - успеть пожить или успеть подумать, как надо пожить? Если человек, считающий, что со смертью он исчезнет навсегда, не живет жизнью, а только думает о ней, то, следовательно, он, тем самым, отрицает саму жизнь, следовательно, он ничего ценного для себя в ее простых радостях не нашел, он ее не понял, а, если он в ней ничего не понял, то зачем он о ней философствует? Отказываясь от женщины вообще, например, следовало бы собирать лавры в умствованиях о нестандартных формах сексуального удовлетворения, а не в высоких платонических рассуждениях о женщинах, как любовницах.
Философствование, наоборот, имеет смысл только тогда, когда жизнь непобедима, и когда сознание этого делает философию радостной и свободной от страха. Тогда, когда можно не торопиться прожить взахлеб одну конкретную жизнь, зная, что в ней можно уделить время и тому и другому, потому что она никогда не закончится.
Именно с этой позиции, отбросив всякие псевдопользы, мы должны подходить к рассмотрению смерти, как явления. Исходя из абсолютной осмысленности всего нас окружающего, мы просто обязаны предположить, что смерть не может нести отрицающего и разрушающего смысла. Более того, она должна иметь свой частный смысл, работающий на общий Его Замысел.
Вернемся к тому, что раз смерть находится в системе вещей, каждая из которых подчинена смыслу, то и сама смерть должна подчиняться тому же смыслу. Иначе она просто не должна находиться в данной системе вещей. Если она инородное тело в столь совершенной системе, то она должна присутствовать не в порядке вещей, а только аномально. В порядке катастрофы. В качестве экстремально возникающего явления, нарушающего общие закономерности той среды, для которой она инородна. При этом, как любое инородное тело, она должна всеми силами враждебной среды отторгаться, как, например, через нарыв отторгается заноза из тканей тела. Однако, как мы знаем, смерть присутствует везде и всюду, неизменно и неистребимо. Как мирится с этим такая мощная, все регулирующая система, если смерть для нее - враждебный, несовместимый элемент? Абсолютно совершенной системе, с такой совершенной целесообразностью, не составило бы труда получить иммунитет от разрушения своего смысла. Будь так, что смерть есть разрушительница жизни, то жизнь в любом ее проявлении должна неукоснительно и абсолютно надежно защищаться всем своим порядком вещей, действующим в системе. Система не допустила бы непрестанного присутствия в себе инородного, разрушающего все, фактора.
А что видим мы? Создатель совершенно не позаботился об охране жизни. Мало того, что Он ввел смерть органично в суть самих объектов жизни, как долженствующих умереть обязательно, Он также не создал ничего такого, что позволяло бы создаваемой Им жизни хотя бы дотягивать свой положенный биологический срок и умирать естественной смертью! Любая случайность, любой каприз или глупость самих объектов жизни могут мгновенно прекратить как их собственную жизнь, так и жизнь других объектов. Жизнь не охраняется вообще ничем! Если в пределах абсолютно совершенной системы жизни одни формы жизни могут убивать другие формы жизни, чтобы обеспечивать собственную жизнь или просто некий комфорт, (как в случае с комарами и мухами), то такое массовое проявление можно считать не то, что допуском, а полноправным составным элементом этой системы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296
Мы также не согласимся с тем, что искать не просто положительные стороны смерти, а искать именно исключительно положительный ее характер, является отголоском странностей психики тех, кто этим занят. Потому что уже до нас существовало мнение, что смерть, все же, полезна, и люди, которые это мнение высказали, не считаются странными. По крайней мере, ни под одним из их бюстов или портретов мы на такую ссылку не натыкались. Это были все подряд великие философы, и главную пользу от смерти они видели в том, почему-то, что смерть - это источник потребности в философствовании. Некий ключ зажигания, который включает высокие, отвлеченные от обыденного и земного, размышления. Крутящим моментом в этом повороте ключа считается неодолимый страх смерти, жуткое подсознательное ожидание величественной по безысходной трагичности встречи с холодной и мертвой вечностью. В этой трактовке смерть общепризнанно является олицетворением вечности, наполненным ощущением страха и ужаса перед небытием, и это является тонусом к высокой и сложной мыслительной деятельности. Не было бы смерти - не было бы философии. Вот в чем великая польза.
Мы заранее отказываемся от бюстов и портретов, благодаря чему с легким сердцем позволим себе с этим не согласиться. Если в этом усматривается польза смерти, то это явное непонимание того, что под этим вообще подразумевается. Во-первых, состояние страха и ужаса, может быть, и воздействует тонизирующе, но нисколько не ободряюще. Ничего высокого из этого состояния выплеснуться не может. Парализующее и стрессовое состояние страха вряд ли может являться хорошим помощником для продуктивного поиска светлых истин. Отсюда только один путь - к пессимизму и отрицанию, поскольку смерть универсально отрицает любого мыслителя, а, как следствие, и то, что он успевает намыслить к тому времени, когда она его выключит, как радио. Еще Авиценна показал, что пышущий здоровьем барашек необратимо хиреет и помирает только оттого, что рядом с его загончиком устанавливается клетка с волком. Находясь рядом с таким волком, как смерть, барашек любой мысли также должен хиреть и обессиливать. А зачем такая философия? И без нее бывает достаточно тошно временами.
Понятно, что каменщик должен хвалить землетрясение - работы привалит после разрушений много. В этом смысле от землетрясений есть несомненная польза. Для каменщика. Но мы все, которые не каменщики, с удовольствием обошлись бы без его ударного труда на почве таких печальных обстоятельств. В данном случае каждый квадратный метр его кладки нас радовал бы только относительно того, что стало лучше по отношению к тому, что было совсем плохо. Но чистой радости, как в случае постройки дома не в порядке восстановления его из праха, мы не испытывали бы. Также и та философия, которая порождена страхом и ужасом, никак не может нам приносить чистой радости, поскольку никакая техника ума не заслонит собой животного оцепенения от мысли, что в недалеком будущем состоится вынос тела. Нашего собственного.
Кроме того, какой смысл вообще философствовать, если не о жизни? Ведь именно о ней вся философия, именно из-за нее весь сыр-бор разгорается в философских спорах. Философия - это и есть непосредственно наука о жизни. А какой смысл о ней, о жизни философствовать, если ее надо успеть прожить один раз? Рассматривая жизнь, как хроническую болезнь со смертельным исходом, чем подобало бы больше заниматься, - успеть пожить или успеть подумать, как надо пожить? Если человек, считающий, что со смертью он исчезнет навсегда, не живет жизнью, а только думает о ней, то, следовательно, он, тем самым, отрицает саму жизнь, следовательно, он ничего ценного для себя в ее простых радостях не нашел, он ее не понял, а, если он в ней ничего не понял, то зачем он о ней философствует? Отказываясь от женщины вообще, например, следовало бы собирать лавры в умствованиях о нестандартных формах сексуального удовлетворения, а не в высоких платонических рассуждениях о женщинах, как любовницах.
Философствование, наоборот, имеет смысл только тогда, когда жизнь непобедима, и когда сознание этого делает философию радостной и свободной от страха. Тогда, когда можно не торопиться прожить взахлеб одну конкретную жизнь, зная, что в ней можно уделить время и тому и другому, потому что она никогда не закончится.
Именно с этой позиции, отбросив всякие псевдопользы, мы должны подходить к рассмотрению смерти, как явления. Исходя из абсолютной осмысленности всего нас окружающего, мы просто обязаны предположить, что смерть не может нести отрицающего и разрушающего смысла. Более того, она должна иметь свой частный смысл, работающий на общий Его Замысел.
Вернемся к тому, что раз смерть находится в системе вещей, каждая из которых подчинена смыслу, то и сама смерть должна подчиняться тому же смыслу. Иначе она просто не должна находиться в данной системе вещей. Если она инородное тело в столь совершенной системе, то она должна присутствовать не в порядке вещей, а только аномально. В порядке катастрофы. В качестве экстремально возникающего явления, нарушающего общие закономерности той среды, для которой она инородна. При этом, как любое инородное тело, она должна всеми силами враждебной среды отторгаться, как, например, через нарыв отторгается заноза из тканей тела. Однако, как мы знаем, смерть присутствует везде и всюду, неизменно и неистребимо. Как мирится с этим такая мощная, все регулирующая система, если смерть для нее - враждебный, несовместимый элемент? Абсолютно совершенной системе, с такой совершенной целесообразностью, не составило бы труда получить иммунитет от разрушения своего смысла. Будь так, что смерть есть разрушительница жизни, то жизнь в любом ее проявлении должна неукоснительно и абсолютно надежно защищаться всем своим порядком вещей, действующим в системе. Система не допустила бы непрестанного присутствия в себе инородного, разрушающего все, фактора.
А что видим мы? Создатель совершенно не позаботился об охране жизни. Мало того, что Он ввел смерть органично в суть самих объектов жизни, как долженствующих умереть обязательно, Он также не создал ничего такого, что позволяло бы создаваемой Им жизни хотя бы дотягивать свой положенный биологический срок и умирать естественной смертью! Любая случайность, любой каприз или глупость самих объектов жизни могут мгновенно прекратить как их собственную жизнь, так и жизнь других объектов. Жизнь не охраняется вообще ничем! Если в пределах абсолютно совершенной системы жизни одни формы жизни могут убивать другие формы жизни, чтобы обеспечивать собственную жизнь или просто некий комфорт, (как в случае с комарами и мухами), то такое массовое проявление можно считать не то, что допуском, а полноправным составным элементом этой системы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296