«вольво» резко взяла с места, пронеслась по пустынной улице, свернула за угол; притормозила возле машины, за рулем которой сидел Бинальти, он же Бинетти, выскочили из «вольво», пересели к нему и погнали в центр.
8
Прошке включил «воки-токи» и спросил:
— Ты еще видишь их?
Его помощник Франц, сидевший за рулем маленького «фольксвагена», ответил:
— Да.
— Сфотографировал, когда они пересаживались в другую машину?
— Да.
— Веди их. Они поедут в аэропорт. Если нет, я на связи, контакт в условленном месте. Понял?
— Все понял. До встречи.
«Если немец честен, он до конца честен»
Герберт Граузе работал в криминальной полиции последний год — в декабре можно выйти на пенсию, ни дня он не проведет здесь более; когда телевидение начинало показ очередного таторта, он, если жена и дочь уезжали в гости, выключал ящик , а когда они были дома, поднимался к себе на второй этаж (переделал чердак под столярную мастерскую, здесь и спал; запах свежеструганого дерева прекрасен, отдыхал, работая за маленьким станком; сам сделал мебель, баварский стиль, под деревенскую старину).
Граузе просто-напросто не мог смотреть ту некомпетентную ложь, которую лепили на телевидении: поговорит мудрый сыщик с тремя свидетелями, походит маленько за подозреваемым, который окажется честным человеком — он неминуемо подскажет, в каком направлении надо искать гангстера; чушь собачья!
Однажды после одного из таких татортов новый помощник, Курт, только-только начавший работать с ним, сказал:
— Лихо закрутили, а?! Улицы были пустые, все сидели у ящиков, такой передачи давно уже не было…
Граузе водрузил маленькие очки на свой мясистый нос, похожий фактурой на белую пемзу, недоуменно взглянул на парня, словно бы увидел его впервые, и спросил:
— Ты это серьезно?
— Конечно, — ответил Курт, снимая пиджак; как только приходил в управление, сразу же тщательно прилаживал пистолет под мышкой и только потом начинал просматривать информацию, поступившую за ночь.
— Погоди, Курт, погоди… Или я стал старым ослом, или я таковым был всегда… Объясни, как тебе может нравиться чушь?! Где работа с агентурой? Прослушивание телефонных разговоров? Оплата осведомителей? Вербовка, которая есть венец работы в борьбе против организованной преступности? Где все это?!
— Да разве такое можно показывать?! — удивился Курт. — Кто это разрешит?!
— Значит, в кино это можно показывать, а в телевидении нельзя?! Значит, Бельмондо, Ньюмену и Габену можно, а бедолагам немцам заказано?! Зачем дурить людей, Курт?!
Тот улыбнулся:
— В книгах пишут, что максимализм свойственен моему поколению, молодым, а на самом-то деле максималист — это вы, шеф…
Граузе вздохнул:
— Ты помнишь дело Ультера?
— Это который грабил особняки наших богатеев?
— Именно.
— Конечно. Мы это дело обсуждали на семинаре…
— Ну и что вам рассказывали на этом самом семинаре?
— Рассказывали, что Ультера вычислили по окуркам… Он курил южноафриканские сигареты, у них табак очень хороший, самый лучший в мире…
— Самый лучший табак в мире в России, в районе Абхазии, на Черном море, — отчеканил Граузе. — Американцы ежегодно покупают у африканцев целую партию, подмешивают к своим самым дорогим сигаретам. Ясно? И никто Вольфганга не вычислял…
— Кого?
Граузе досадливо поморщился:
— Ультера звали Вольфганг… Кстати, он сейчас, после отсидки, открыл свое дело в Намибии, вполне легален, гребет золото лопатой — строительство шоссейных дорог, бассейнов и полей для гольфа… так вот, мой агент, очень красивая женщина, — Граузе вздохнул (она стала женой Ультера, подконтролен отныне и навсегда), — сообщила мне, что некий Сейф, это была кличка Ультера, выехал из кнайпы с тремя дружками в десять вечера и вернулся в двенадцать, подарил ей бриллиантовое колечко. Ну, я и опознал камушек — как раз с десяти до двенадцати грабители взяли один особнячок… Вот тогда я и сказал жене Ультера, чтобы она приучила Сейфа к южноафриканским сигаретам… Мне ж была нужна улика, без улики он выкрутится, его обслуживали лучшие адвокаты, за полгода он ломанул ни мало ни много — полтора миллиона марок… Вот так-то… Мой агент выполнил мою просьбу… Ультер начал курить мои сигареты… На них я его и взял… Доктор Рикк, что вел его дело, вошел в учебники, вы про него на семинарах говорите, а обо мне ни слова…
— Вот интересно, а?! — Восторженный Курт слушал, открыв рот. — Выйдете на пенсию — напишите мемуары, господин Граузе! Пойдут нарасхват…
Граузе вздохнул:
— Ты думаешь, я не пробовал? Еще как пробовал! Сотни страниц исчеркал… А выходит, словно протокол: «Я спросил, он ответил»… Кто такое будет читать? Как рассказать, на чем я взял ту девку?! Я ж ее сломал, Курт… Если ты обладаешь знанием того, чего лишен другой человек, его можно запросто сломать… Девка пробавлялась тем, что приглашала к себе тузов, убаюкивала их, а потом чистила карманы… Ну, а те молчали, скандала боялись… Я ее на этом и прижал: или будешь работать на меня, или передам дело следователям, а оттуда в суд; тюрьма — суровое место, два года покажутся вечностью…
— Шеф, а почему вас так понизили? — спросил Курт. — Простите мне этот вопрос… Если он вам неприятен, не отвечайте… Я, честно говоря, благодарен судьбе, что попал под ваше начало, лучшего шефа нет и быть не может… Но ведь вас прочили в руководители криминальной полиции страны, а сослали в Западный Берлин… Почему?
Граузе пожевал губами, они у него были размытые, чуть вывернутые, изучающе посмотрел на Курта, а потом усмехнулся:
— Любого человека можно взять на жадности, страхе и честолюбии, Курт. Точно говорю, не вздумай спорить… Вот ты меня и хочешь взять на честолюбии… А я думаю: почему бы не поддаться?! Я уйду, кто будет знать, почему меня ударили виском об угол стола? Ты помнишь то безобразие, когда террористы убили на Олимпиаде в Мюнхене израильских спортсменов?
— Конечно, помню…
— А кто начал раскручивать это дело?
— Не знаю.
— Я, — тихо сказал Граузе. — Твой покорный слуга. В то время я был шефом криминальной полиции в том районе, Курт, первым приехал на место… И начал копать… Вышел на одного из террористов… Получил информацию, что он дважды накануне преступления контактировал с неким Ахмедом. А этот самый Ахмед был таким же Ахмедом, как ты премьер-министр Накасоне. Он был связником израильской разведки… Кому была выгодна бойня в Мюнхене? Палестинцам? Так их же после этого объявили гитлеровцами, изуверами… А Израиль получил венок страдальца и новые ассигнования на оружие для защиты от террористов… Вот я и выдвинул версию: а не есть ли эта бойня — самая настоящая комбинация? Нет, нет, не правительства, конечно, оно и знать-то об этом не имело права, а какого-нибудь ловкача из их секретной службы?! В недрах секретных служб такое затевается, Курт, про что и сам босс слыхом не слыхивал; инициатива честолюбцев — страшная штука, замечу я тебе… Ну вот… Черт меня потянул за язык, старого дурака… Хотя нет, тогда я был молодым дураком…
— Но ведь это поразительно, что вы сейчас рассказали! Почему об этом так никто ничего не узнал?
— Потому что, как я тебе только что сказал, человека можно сломать на честолюбии, что сделал ты сейчас, — Граузе усмехнулся, — а еще на страхе и жадности… На двух последних ипостасях меня тогда и сломали… Да, да, Курт, сломали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
8
Прошке включил «воки-токи» и спросил:
— Ты еще видишь их?
Его помощник Франц, сидевший за рулем маленького «фольксвагена», ответил:
— Да.
— Сфотографировал, когда они пересаживались в другую машину?
— Да.
— Веди их. Они поедут в аэропорт. Если нет, я на связи, контакт в условленном месте. Понял?
— Все понял. До встречи.
«Если немец честен, он до конца честен»
Герберт Граузе работал в криминальной полиции последний год — в декабре можно выйти на пенсию, ни дня он не проведет здесь более; когда телевидение начинало показ очередного таторта, он, если жена и дочь уезжали в гости, выключал ящик , а когда они были дома, поднимался к себе на второй этаж (переделал чердак под столярную мастерскую, здесь и спал; запах свежеструганого дерева прекрасен, отдыхал, работая за маленьким станком; сам сделал мебель, баварский стиль, под деревенскую старину).
Граузе просто-напросто не мог смотреть ту некомпетентную ложь, которую лепили на телевидении: поговорит мудрый сыщик с тремя свидетелями, походит маленько за подозреваемым, который окажется честным человеком — он неминуемо подскажет, в каком направлении надо искать гангстера; чушь собачья!
Однажды после одного из таких татортов новый помощник, Курт, только-только начавший работать с ним, сказал:
— Лихо закрутили, а?! Улицы были пустые, все сидели у ящиков, такой передачи давно уже не было…
Граузе водрузил маленькие очки на свой мясистый нос, похожий фактурой на белую пемзу, недоуменно взглянул на парня, словно бы увидел его впервые, и спросил:
— Ты это серьезно?
— Конечно, — ответил Курт, снимая пиджак; как только приходил в управление, сразу же тщательно прилаживал пистолет под мышкой и только потом начинал просматривать информацию, поступившую за ночь.
— Погоди, Курт, погоди… Или я стал старым ослом, или я таковым был всегда… Объясни, как тебе может нравиться чушь?! Где работа с агентурой? Прослушивание телефонных разговоров? Оплата осведомителей? Вербовка, которая есть венец работы в борьбе против организованной преступности? Где все это?!
— Да разве такое можно показывать?! — удивился Курт. — Кто это разрешит?!
— Значит, в кино это можно показывать, а в телевидении нельзя?! Значит, Бельмондо, Ньюмену и Габену можно, а бедолагам немцам заказано?! Зачем дурить людей, Курт?!
Тот улыбнулся:
— В книгах пишут, что максимализм свойственен моему поколению, молодым, а на самом-то деле максималист — это вы, шеф…
Граузе вздохнул:
— Ты помнишь дело Ультера?
— Это который грабил особняки наших богатеев?
— Именно.
— Конечно. Мы это дело обсуждали на семинаре…
— Ну и что вам рассказывали на этом самом семинаре?
— Рассказывали, что Ультера вычислили по окуркам… Он курил южноафриканские сигареты, у них табак очень хороший, самый лучший в мире…
— Самый лучший табак в мире в России, в районе Абхазии, на Черном море, — отчеканил Граузе. — Американцы ежегодно покупают у африканцев целую партию, подмешивают к своим самым дорогим сигаретам. Ясно? И никто Вольфганга не вычислял…
— Кого?
Граузе досадливо поморщился:
— Ультера звали Вольфганг… Кстати, он сейчас, после отсидки, открыл свое дело в Намибии, вполне легален, гребет золото лопатой — строительство шоссейных дорог, бассейнов и полей для гольфа… так вот, мой агент, очень красивая женщина, — Граузе вздохнул (она стала женой Ультера, подконтролен отныне и навсегда), — сообщила мне, что некий Сейф, это была кличка Ультера, выехал из кнайпы с тремя дружками в десять вечера и вернулся в двенадцать, подарил ей бриллиантовое колечко. Ну, я и опознал камушек — как раз с десяти до двенадцати грабители взяли один особнячок… Вот тогда я и сказал жене Ультера, чтобы она приучила Сейфа к южноафриканским сигаретам… Мне ж была нужна улика, без улики он выкрутится, его обслуживали лучшие адвокаты, за полгода он ломанул ни мало ни много — полтора миллиона марок… Вот так-то… Мой агент выполнил мою просьбу… Ультер начал курить мои сигареты… На них я его и взял… Доктор Рикк, что вел его дело, вошел в учебники, вы про него на семинарах говорите, а обо мне ни слова…
— Вот интересно, а?! — Восторженный Курт слушал, открыв рот. — Выйдете на пенсию — напишите мемуары, господин Граузе! Пойдут нарасхват…
Граузе вздохнул:
— Ты думаешь, я не пробовал? Еще как пробовал! Сотни страниц исчеркал… А выходит, словно протокол: «Я спросил, он ответил»… Кто такое будет читать? Как рассказать, на чем я взял ту девку?! Я ж ее сломал, Курт… Если ты обладаешь знанием того, чего лишен другой человек, его можно запросто сломать… Девка пробавлялась тем, что приглашала к себе тузов, убаюкивала их, а потом чистила карманы… Ну, а те молчали, скандала боялись… Я ее на этом и прижал: или будешь работать на меня, или передам дело следователям, а оттуда в суд; тюрьма — суровое место, два года покажутся вечностью…
— Шеф, а почему вас так понизили? — спросил Курт. — Простите мне этот вопрос… Если он вам неприятен, не отвечайте… Я, честно говоря, благодарен судьбе, что попал под ваше начало, лучшего шефа нет и быть не может… Но ведь вас прочили в руководители криминальной полиции страны, а сослали в Западный Берлин… Почему?
Граузе пожевал губами, они у него были размытые, чуть вывернутые, изучающе посмотрел на Курта, а потом усмехнулся:
— Любого человека можно взять на жадности, страхе и честолюбии, Курт. Точно говорю, не вздумай спорить… Вот ты меня и хочешь взять на честолюбии… А я думаю: почему бы не поддаться?! Я уйду, кто будет знать, почему меня ударили виском об угол стола? Ты помнишь то безобразие, когда террористы убили на Олимпиаде в Мюнхене израильских спортсменов?
— Конечно, помню…
— А кто начал раскручивать это дело?
— Не знаю.
— Я, — тихо сказал Граузе. — Твой покорный слуга. В то время я был шефом криминальной полиции в том районе, Курт, первым приехал на место… И начал копать… Вышел на одного из террористов… Получил информацию, что он дважды накануне преступления контактировал с неким Ахмедом. А этот самый Ахмед был таким же Ахмедом, как ты премьер-министр Накасоне. Он был связником израильской разведки… Кому была выгодна бойня в Мюнхене? Палестинцам? Так их же после этого объявили гитлеровцами, изуверами… А Израиль получил венок страдальца и новые ассигнования на оружие для защиты от террористов… Вот я и выдвинул версию: а не есть ли эта бойня — самая настоящая комбинация? Нет, нет, не правительства, конечно, оно и знать-то об этом не имело права, а какого-нибудь ловкача из их секретной службы?! В недрах секретных служб такое затевается, Курт, про что и сам босс слыхом не слыхивал; инициатива честолюбцев — страшная штука, замечу я тебе… Ну вот… Черт меня потянул за язык, старого дурака… Хотя нет, тогда я был молодым дураком…
— Но ведь это поразительно, что вы сейчас рассказали! Почему об этом так никто ничего не узнал?
— Потому что, как я тебе только что сказал, человека можно сломать на честолюбии, что сделал ты сейчас, — Граузе усмехнулся, — а еще на страхе и жадности… На двух последних ипостасях меня тогда и сломали… Да, да, Курт, сломали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88