она попыталась продолжать разговор в равнодушном тоне.
— Мне казалось, — сказала она, — что при дележе моего имущества Розабел стала собственностью Элис, любовницы и фаворитки лорда Мортона.
— Благородное животное действительно претерпело подобное унижение, — ответил Дуглас. — Его держали за четырьмя замками, за ним наблюдала целая орава грумов и конюхов; но королева Мария нуждалась в Розабел, и вот Розабел здесь.
— Хорошо ли это, Дуглас? — укоризненно сказала королева Мария. — Нас подстерегает столько смертельных опасностей, а вы еще сами увеличиваете их число по такому незначительному поводу.
— Вы называете незначительным то, что доставило вам радость хотя бы на мгновение? — ответил Дуглас. — Разве вы не вздрогнули от счастья, когда я сообщил вам, что вы скачете на Розабел? И пусть эта радость длилась не дольше, чем вспышка молнии, разве не стоила она того, чтобы Дуглас сотни раз рискнул ради нее своей жизнью?
— Тише, Дуглас, тише! — прошептала королева. — Таким языком вам не подобает говорить. Кроме того, — добавила она, оправившись от смущения, — мне нужно было бы сейчас поговорить с аббатом монастыря святой Марии. Но я не хочу, чтобы вы обиделись, Дуглас.
— Обиделся, госпожа? — отозвался Дуглас. — Увы! Только скорбью могу я ответить на ваше презрение, которое я вполне заслужил. Разве я мог бы обидеться на небеса за то, что они глухи к дерзким желаниям смертного?
— Останьтесь около меня, — сказала Мария Стюарт, — господин аббат поедет с другой стороны. Кроме того, вряд ли он сможет так искусно помогать мне и Розабел на трудной дороге.
Аббат подъехал, и она сразу же завязала с ним разговор о расстановке враждующих сил в стране и о дальнейших планах в связи с ее освобождением. В этом разговоре Дуглас принимал участие только тогда, когда королева непосредственно обращалась к нему. Как и до сих пор, он, казалось, весь был поглощен заботой о безопасности Марии Стюарт. Ей с трудом удалось установить, что это благодаря его изобретательности аббат, которому он сообщил семейный пароль Дугласов, сумел проникнуть в Лохливен под видом латника.
Задолго до рассвета их быстрое и опасное путешествие закончилось у ворот замка Нидри, в западном Лотиане, принадлежавшем лорду Ситону. Когда королева собиралась спешиться, Генри Ситон, опередив Дугласа, принял ее на руки и, опустившись перед ней на колено, попросил ее «величество войти в дом его отца, ее верного вассала.
— Ваше величество, — сказал он, — сможет здесь отдохнуть в полной безопасности. Замок охраняется верными людьми, готовыми защищать вас. А моего отца я уже известил, и можно рассчитывать, что он немедленно прибудет сюда с шестьюстами воинами. Поэтому не волнуйтесь, если ваш сон будет прерван конским топотом: знайте, что это прибыли к вам на службу новые десятки дерзких Ситонов.
— И никто не сможет нести охрану шотландской королевы лучше, чем дерзкие Ситоны, — ответила Мария Стюарт. — Розабел неслась с быстротой летнего ветра и почти с такой же легкостью, но я уже давно не садилась в седло и чувствую, что мне необходимо отдохнуть. Кэтрин, ma mignonne, ты будешь нынче спать в моих покоях и окажешь мне гостеприимство в замке твоего благородного отца. Благодарю, благодарю всех моих добрых освободителей. Пока еще мне нечего им предложить, кроме благодарности и пожелания доброй ночи. Но если Фортуна вознесет меня ввысь, на моих глазах не будет ее повязки. Глаза Марии Стюарт останутся открытыми, и она сумеет различить своих друзей. Вряд ли необходимо с моей стороны, Ситон, поручать достопочтенного аббата, Дугласа и моего пажа вашему радушному гостеприимству и вашим заботам.
Генри Ситон поклонился, а Кэтрин и леди Флеминг последовали за королевой в ее покои, где она призналась им, что сейчас ей было бы трудно, согласно своему обещанию, держать глаза открытыми; Мария погрузилась в сон и проспала до полудня.
Первым ощущением королевы, когда она проснулась, было сомнение в том, что она действительно свободна. Эта мысль заставила ее вскочить с постели: торопливо набросив плащ на плечи, она кинулась к окну. О, радостное зрелище! Вместо хрустальных вод Лохливена, менявших свой вид только под влиянием ветра, пред ней простиралась местность, где деревья чередовались с полянами, заросшими вереском. А в парке вокруг замка расположились войска ее наиболее преданных и близких вельмож.
— Вставай, вставай, Кэтрин! — воскликнула в восхищении государыня. — Иди скорей сюда! Вот мечи и копья в надежных руках и блестящие латы, скрывающие верные сердца. Вот знамена, развевающиеся по ветру с легкостью летнего облачка. Великий боже! Как радостно моим усталым глазам узнавать их девизы: твоего храброго отца, величественного Гамильтона, преданного Флеминга. Смотри, они увидели меня, они спешат к окну!
Она распахнула окно, радостно кивая головой с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и приветливо помахала своей прекрасной обнаженной рукой, лишь слегка прикрытой плащом, в ответ на громогласные крики воинов, разносившиеся на много фёлонгов вдаль по окрестностям замка. Когда прошел первый порыв радости, она вспомнила, как небрежно она одета, и, закрыв руками ярко вспыхнувшее от смущения лицо, отпрянула от окна. Причина ее исчезновения была сразу понята и только усилила всеобщее восхищение государыней, которая, забыв про свое королевское величие, торопилась увидеть своих верных подданных. Ничем не приукрашенное очарование этой удивительной женщины тронуло суровых воинов больше, чем это смог бы сделать блестящий парадный наряд со всеми королевскими регалиями. И если даже появление королевы в подобном виде можно было счесть известной вольностью, все искупалось восторженностью момента и той стыдливостью, с которой она поспешно отступила от окна. Одни возгласы, не успевая отзвучать, переходили в другие, и гулкое эхо разносило их по лесу и прилегающим холмам. Многие в это утро поклялись на крестообразной рукояти своего меча, что их рука не оставит оружия до тех пор, пока Мария Стюарт не будет восстановлена в королевских правах. Но что значат подобные обещания, чего стоят надежды человеческие? Спустя какой-нибудь десяток дней все эти доблестные и преданные приверженцы Марии были либо убиты, либо пленены, либо обращены в бегство.
Мария Стюарт опустилась в ближайшее кресло и, все еще раскрасневшаяся, но с улыбкой на устах, воскликнула:
— Что только они обо мне подумают, ma mignоппе? Показаться им с обнаженными ногами, торопливо сунутыми в спальные туфли, укрывшись одним лишь этим плащом, с распущенными волосами, голыми руками и шеей! Скорее всего они подумают, что пребывание в заточении помутило разум их королевы. Но мои мятежные подданные видели меня на последней грани отчаяния. Почему же я должна соблюдать более строгую церемонию, являясь перед теми, кто мне верен и предан? И все-таки позови Флеминг. Надо полагать, она не забыла пакет с моими платьями? Мы должны одеться со всей возможной роскошью, mignonne.
— Боюсь, ваше величество, что наша добрая леди Флеминг была не в состоянии помнить о чем бы то ни было.
— Ты шутишь, Кэтрин, — сказала королева оскорбленным тоном. — Насколько я знаю, на нее непохоже так забыть о своих обязанностях, чтобы лишить нас возможности переменить туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— Мне казалось, — сказала она, — что при дележе моего имущества Розабел стала собственностью Элис, любовницы и фаворитки лорда Мортона.
— Благородное животное действительно претерпело подобное унижение, — ответил Дуглас. — Его держали за четырьмя замками, за ним наблюдала целая орава грумов и конюхов; но королева Мария нуждалась в Розабел, и вот Розабел здесь.
— Хорошо ли это, Дуглас? — укоризненно сказала королева Мария. — Нас подстерегает столько смертельных опасностей, а вы еще сами увеличиваете их число по такому незначительному поводу.
— Вы называете незначительным то, что доставило вам радость хотя бы на мгновение? — ответил Дуглас. — Разве вы не вздрогнули от счастья, когда я сообщил вам, что вы скачете на Розабел? И пусть эта радость длилась не дольше, чем вспышка молнии, разве не стоила она того, чтобы Дуглас сотни раз рискнул ради нее своей жизнью?
— Тише, Дуглас, тише! — прошептала королева. — Таким языком вам не подобает говорить. Кроме того, — добавила она, оправившись от смущения, — мне нужно было бы сейчас поговорить с аббатом монастыря святой Марии. Но я не хочу, чтобы вы обиделись, Дуглас.
— Обиделся, госпожа? — отозвался Дуглас. — Увы! Только скорбью могу я ответить на ваше презрение, которое я вполне заслужил. Разве я мог бы обидеться на небеса за то, что они глухи к дерзким желаниям смертного?
— Останьтесь около меня, — сказала Мария Стюарт, — господин аббат поедет с другой стороны. Кроме того, вряд ли он сможет так искусно помогать мне и Розабел на трудной дороге.
Аббат подъехал, и она сразу же завязала с ним разговор о расстановке враждующих сил в стране и о дальнейших планах в связи с ее освобождением. В этом разговоре Дуглас принимал участие только тогда, когда королева непосредственно обращалась к нему. Как и до сих пор, он, казалось, весь был поглощен заботой о безопасности Марии Стюарт. Ей с трудом удалось установить, что это благодаря его изобретательности аббат, которому он сообщил семейный пароль Дугласов, сумел проникнуть в Лохливен под видом латника.
Задолго до рассвета их быстрое и опасное путешествие закончилось у ворот замка Нидри, в западном Лотиане, принадлежавшем лорду Ситону. Когда королева собиралась спешиться, Генри Ситон, опередив Дугласа, принял ее на руки и, опустившись перед ней на колено, попросил ее «величество войти в дом его отца, ее верного вассала.
— Ваше величество, — сказал он, — сможет здесь отдохнуть в полной безопасности. Замок охраняется верными людьми, готовыми защищать вас. А моего отца я уже известил, и можно рассчитывать, что он немедленно прибудет сюда с шестьюстами воинами. Поэтому не волнуйтесь, если ваш сон будет прерван конским топотом: знайте, что это прибыли к вам на службу новые десятки дерзких Ситонов.
— И никто не сможет нести охрану шотландской королевы лучше, чем дерзкие Ситоны, — ответила Мария Стюарт. — Розабел неслась с быстротой летнего ветра и почти с такой же легкостью, но я уже давно не садилась в седло и чувствую, что мне необходимо отдохнуть. Кэтрин, ma mignonne, ты будешь нынче спать в моих покоях и окажешь мне гостеприимство в замке твоего благородного отца. Благодарю, благодарю всех моих добрых освободителей. Пока еще мне нечего им предложить, кроме благодарности и пожелания доброй ночи. Но если Фортуна вознесет меня ввысь, на моих глазах не будет ее повязки. Глаза Марии Стюарт останутся открытыми, и она сумеет различить своих друзей. Вряд ли необходимо с моей стороны, Ситон, поручать достопочтенного аббата, Дугласа и моего пажа вашему радушному гостеприимству и вашим заботам.
Генри Ситон поклонился, а Кэтрин и леди Флеминг последовали за королевой в ее покои, где она призналась им, что сейчас ей было бы трудно, согласно своему обещанию, держать глаза открытыми; Мария погрузилась в сон и проспала до полудня.
Первым ощущением королевы, когда она проснулась, было сомнение в том, что она действительно свободна. Эта мысль заставила ее вскочить с постели: торопливо набросив плащ на плечи, она кинулась к окну. О, радостное зрелище! Вместо хрустальных вод Лохливена, менявших свой вид только под влиянием ветра, пред ней простиралась местность, где деревья чередовались с полянами, заросшими вереском. А в парке вокруг замка расположились войска ее наиболее преданных и близких вельмож.
— Вставай, вставай, Кэтрин! — воскликнула в восхищении государыня. — Иди скорей сюда! Вот мечи и копья в надежных руках и блестящие латы, скрывающие верные сердца. Вот знамена, развевающиеся по ветру с легкостью летнего облачка. Великий боже! Как радостно моим усталым глазам узнавать их девизы: твоего храброго отца, величественного Гамильтона, преданного Флеминга. Смотри, они увидели меня, они спешат к окну!
Она распахнула окно, радостно кивая головой с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и приветливо помахала своей прекрасной обнаженной рукой, лишь слегка прикрытой плащом, в ответ на громогласные крики воинов, разносившиеся на много фёлонгов вдаль по окрестностям замка. Когда прошел первый порыв радости, она вспомнила, как небрежно она одета, и, закрыв руками ярко вспыхнувшее от смущения лицо, отпрянула от окна. Причина ее исчезновения была сразу понята и только усилила всеобщее восхищение государыней, которая, забыв про свое королевское величие, торопилась увидеть своих верных подданных. Ничем не приукрашенное очарование этой удивительной женщины тронуло суровых воинов больше, чем это смог бы сделать блестящий парадный наряд со всеми королевскими регалиями. И если даже появление королевы в подобном виде можно было счесть известной вольностью, все искупалось восторженностью момента и той стыдливостью, с которой она поспешно отступила от окна. Одни возгласы, не успевая отзвучать, переходили в другие, и гулкое эхо разносило их по лесу и прилегающим холмам. Многие в это утро поклялись на крестообразной рукояти своего меча, что их рука не оставит оружия до тех пор, пока Мария Стюарт не будет восстановлена в королевских правах. Но что значат подобные обещания, чего стоят надежды человеческие? Спустя какой-нибудь десяток дней все эти доблестные и преданные приверженцы Марии были либо убиты, либо пленены, либо обращены в бегство.
Мария Стюарт опустилась в ближайшее кресло и, все еще раскрасневшаяся, но с улыбкой на устах, воскликнула:
— Что только они обо мне подумают, ma mignоппе? Показаться им с обнаженными ногами, торопливо сунутыми в спальные туфли, укрывшись одним лишь этим плащом, с распущенными волосами, голыми руками и шеей! Скорее всего они подумают, что пребывание в заточении помутило разум их королевы. Но мои мятежные подданные видели меня на последней грани отчаяния. Почему же я должна соблюдать более строгую церемонию, являясь перед теми, кто мне верен и предан? И все-таки позови Флеминг. Надо полагать, она не забыла пакет с моими платьями? Мы должны одеться со всей возможной роскошью, mignonne.
— Боюсь, ваше величество, что наша добрая леди Флеминг была не в состоянии помнить о чем бы то ни было.
— Ты шутишь, Кэтрин, — сказала королева оскорбленным тоном. — Насколько я знаю, на нее непохоже так забыть о своих обязанностях, чтобы лишить нас возможности переменить туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149